«Не могу я позволить Вам испепелить меня. Не могу.

Не может смертный, вступив в огонь, не сгореть»¹

А. С. Байетт

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Наши дни

Рори

Моя жизнь заключена в красивый снежный шар.

Тот, что давным-давно не доставали с пыльной полки. И не встряхивали.

Мирная и застывшая. С виду моя ухоженная швейцарская деревушка идеальна. Так и есть. Почти. Оказывается, к двадцати шести годам я достигла всего, чего хотела.

Отменная работа.

Отменная квартира.

Отменный парень.

Отменная выдумка.

Ну, по сути, я ничего не выдумываю. Все мои достижения реальны. Я потрудилась на славу. Проблема в том, что восемь лет назад я поклялась без раздумий всем пожертвовать, если снова с ним столкнусь. Но тогда я была совсем другим человеком.

Я была сбита с толку. Скорбела. Пала духом. Запуталась.

Но что с того, если прошлое осталось в прошлом, и сейчас я смотрю совсем не на него. Нет. Быть того не может.

Ни за что.

Почему тогда не удается оторвать взгляд от загадочного незнакомца, что вошел в банкетный зал отеля «Берчман» и привлек всеобщее внимание?

Румяные от неумолимого зимнего ветра щеки, аристократичный квадратный подбородок, римский нос и губы, предназначенные для воплощения самых порочных грехов и еще более аморальных утех. Черные как уголь лохматые волосы вьются возле ушей, будто изрядно потрепанный плющ. Задумчивый взгляд раскосых глаз, крепкие плечи и узкие бедра — он не просто привлекателен, он идеален. Слишком идеален.

Я алчно желаю разглядеть в нем, как и во всех безжалостных сказочных принцах, признак бессмертия, отличия от рода людского. Доказательство того, что подобное совершенство невозможно.

Заостренные уши. Клыки. Хвост.

Господи Боже мой, дай хоть что-нибудь. Что угодно.

Он высокий, но не поэтому на него обращают такое пристальное внимание. Нет, Малаки Доэрти вызывает у людей восхищение, только это никак не связано с царским ростом, дорогой одеждой или миллионами на банковском счету. Одно его существование вынуждает женщин падать ниц. Я уже это наблюдала. Наблюдаю и сейчас.

Все взгляды на этом балу прикованы к загадочному мужчине, включая мой.

Хватит, Рори. Это не он.

Вот бы только взглянуть ему в глаза. Только так я могла бы положить этому конец, убедиться, что это не он. Таких глаз ни у кого нет. Редкого фиолетового оттенка, как леденец из кристаллизованного сахара.

«Дефицит меланина вкупе с отражающимся от кровеносных сосудов светом», — объяснил Мал в ночь, когда одним движением забрал мою невинность, сердце и трусики.

Я наблюдаю, как мужчина деловито проходит мимо охраны в вип-ложу и не обращает внимания на любопытные взгляды женщин, томно прикусывающих губы. Даже знаменитости кидаются ему на шею, подстраиваясь под его небрежную походку, и пытаются завязать беседу. Крупный лысый вышибала отцепляет красную бархатную веревку, разделяющую смертных от небожителей.

Мужчина, который никак не может быть Малом, неторопливо подходит к бару, наведя на что-то взгляд. То есть на кого-то — на магната звукозаписывающей компании Джеффа Райнера, на коленях которого расположилась подающая надежды звезда r&b-музыки Элис Кристенсен, известная как Элишес. Лицо сорокалетнего Джеффа красное от злоупотребления алкоголем и кокаином.

Мужчина подходит, и Райнер встает, а Элис соскальзывает с его колен, с громким шлепком упав на пол. Перешагнув через нее, он стремглав подлетает к таинственному мужчине, с пафосом падает на колени и, выдернув из нагрудного кармана стопку денег, машет ею перед лицом незнакомца. Мужчина, который точно не Мал, с безразличием ухмыляется, вырывает деньги из пальцев-сарделек Райнера и засовывает их в карман пальто. Попутно что-то говорит Райнеру, и тот спешно поднимается на ноги.

Эта сцена все ставит на свои места.

Мал скорее бы умер, чем заключил сделку с акулой вроде моего босса. Устроил бы ритуал самосожжения, но не пришел на гламурную вечеринку. Выпил бы яд прямо из бутылки, но не связался с таким, как Джефф Райнер.

Мал не равнодушный надменный позер. Он сам делает себе стрижку, дает «пять» незнакомцам и считает английский коричневый соус лекарством от всех невзгод. Мал презирает пышные мероприятия, развлекательные журналы, типичные звукозаписывающие компании и изысканные блюда. Он обожает свою маму, веселится и пьет до упаду, и пишет песни под бескрайним ночным небом, лежа у себя на заднем дворе. Он отказался от чека в шестнадцать тысяч баксов, который ему пыталась всучить популярная поп-певица, чтобы выторговать одну из его песен, и хорошенько повеселился, когда ее смущенный менеджер и агент пытались понять значение слова «нет».

«Но так было восемь лет назад, — посещает меня мысль. — И только на двадцать четыре часа».

Что я знаю о настоящем Малаки Доэрти?

Что я вообще о нем знала?

— А вот и она.

Мою талию обвивают руки Каллума. На долю секунды меня застает врасплох этот аристократичный британский акцент, и от неожиданности я вздрагиваю.

— Красавица бала, — чувствую возле уха его холодные с улицы губы.

— Ты вовремя. — Я поворачиваюсь, обхватив его руками за шею, и быстро, как будто прикладываю карточку учетного времени, чмокаю его в губы. На Каллуме светло-серый рабочий костюм.

— А бывало обратное? — морщит он нос.

Никогда. Каллум — самый пунктуальный и надежный мужчина, с которым я встречалась. Полная противоположность эксцентричному необязательному Малу. Снова взглянув на своего парня, я вижу, что он не забыл повязать мой любимый галстук. Темно-зеленый с золотистыми полосками. Где-то через две недели после начала наших отношений мы были в магазине, и я сказала, что галстук напоминает мне об Ирландии. Каллум тут же его купил.

Я выдергиваю из сумочки фотоаппарат, подаренный им мне на день рождения, и делаю снимок богатого парня с пухлыми губами, который заглядывает мне в глаза в поисках одобрения.

Четыре года назад после окончания колледжа я стала подрабатывать фотографом в «Блю Хилл Рекордс». Мне платили какой-то мизер, но «мизер» лучше обычного «ничего», которым меня награждали первые три года стажировки.

Еще я подрабатываю барменом, чтобы хватало на аренду баснословно дорогой квартиры на Манхэттене.

Я сама выбрала жизнь стереотипной нищенки с Манхэттена. От умершего отца мне досталось наследство, но я не собираюсь к нему прикасаться. Такая мысль даже в голову мне не приходит. Будь моя воля, я сожгла бы эти деньги, но тогда маму хватит удар, а я не хочу чувствовать себя виноватой.

Мне никогда не нужны были деньги. Я просто хотела иметь отца.

— Выглядишь великолепно, любовь моя. — Каллум обхватывает мой подбородок большим пальцем и заставляет поднять голову.

Неужели правда? Мужчин вроде Каллума обычно привлекают девушки другой породы. У меня бледная, почти болезненного вида кожа, большие зеленые глаза, густо обведенные подводкой, кольцо в носу и неувядающая любовь к панк-року, которая, наверное, немного не к лицу девушке зрелого возраста, приближающемуся к двадцати семи годам.

Сейчас мои волосы выкрашены в платиновый блонд, но проглядывают золотисто-рыжие корни. «Как земляника на снегу», — говорит Каллум, когда у меня отрастают корни. Я одета в платье в красно-белую полоску, ботинки и чокер с шипами, а волосы повязаны в небрежный конский хвост. Проще говоря, я могла бы сойти за старомодного призрака, который попал к Спенсерам².

Порой я подозреваю, что в первую очередь Каллум запал на мой облик. На эту чудаковатую яркую обертку, которая подняла бы ему статус гораздо быстрее, чем обычная искусственная женушка.

«Вы только взгляните, какой Каллум современный и прогрессивный со своей модной артистичной девушкой, хватающейся за любую работу. Грудь у нее натуральная, и она не знается с продавщицами из «Нейман Маркус».³

— Я похожа на кого-то из актерского состава «Битлджуса», — смеюсь я, целуя его в шею. От его низкого рыка тело начинает вибрировать.

Тыльной стороной кисти Каллум убирает выбившийся из моей прически локон и прижимается губами к оголившемуся местечку на шее.

— А мне нравится «Битлджус».

Он ведь не смотрел фильм. Каллум признался еще на первом свидании, но поправлять его не к месту. Как будто я нарочно ищу проблемы в наших отношениях.

— А знаешь, кто еще мне нравится? — Каллум наклоняет голову ради очередного поцелуя. — Ты в том колье от Тиффани, что я тебе купил.

Ах да. То, что он подарил мне вместе с подобающим платьем, потому что я классная, но рядом с его друзьями я не всегда выгляжу так уж классно.

— Полегче, мне через пару месяцев исполнится двадцать семь. Не подавай идей, — подтруниваю я над ним. Мне претит такое говорить, но я-то знаю, как ему приятно это слышать.

— Отец любит говорить: «Напугал шлюху членом». Знаешь, что это значит, Аврора Белль Дженкинс?

Вон он, мой парень — высокий брокер с Уолл-стрит. С дипломами Итона и Оксфорда. Сквернослов с безупречными манерами.

Мужчина, чья единственная вина заключается в том, что его одобряет моя мать.

Богатый. Влиятельный. Породистый.

Надежный. Добрый. Скучный.

Но мама не знает, что Каллум мне нравится вопреки этим качествам, а не благодаря им. Прошло полгода, прежде чем я уступила его настойчивости, потому что знала, что он нравится матери, а то, что нравится ей, обычно фальшивое и пошлое.

Он обхаживал меня несколько месяцев. А потом вдруг заявился в тот самый бар на первом этаже его дома, где я и работаю, и стукнул кулаком по барной стойке.

— Скажи, что мне сделать, чтобы ты стала моей, — обронил он тем вечером.

— Перестань выглядеть таким собранным и здравомыслящим, — невозмутимо заявила я. — В тебе есть все, что желает для меня мать. А моя мать всегда ошибается в своем выборе.

— Поэтому ты постоянно отказываешь? — Каллум в замешательстве нахмурился. — Я прихожу сюда каждый вечер, умоляя дать мне шанс, а ты не соглашаешься, потому что я, не дай бог, могу понравиться твоей матери?