У подножия лестницы тянулся ещё один коридор. Мне показалось, что мы достаточно глубоко под землёй. Воздух как-то потяжелел, уши облепила особого рода тишина. Я уже шёл без поддержки, а Джонсу путь давался мучительно, он был вынужден опираться на палку. Мортлейк шёл где-то сзади, наверняка полный предвкушений. Мы повернули за угол и резко остановились. Глазам открылось нечто необычайное — перед нами простиралась длинная подземная камера, о существовании которой наверняка не имели понятия пешеходы наверху.

Кирпичные стены, сводчатые потолки с арками, множеством арок друг напротив друга в две линии. Над головой — стальные балки, с них на ржавых цепях свисают крюки. Основание — старинный, видя витий виды булыжник, а на нём, пересекая и вливаясь друг в друга, уходят в земные недра трамвайные пути. Всё освещено газовым светом, от ламп идёт фосфоресцирующая дымка, она висит в воздухе зимним туманом. Сам воздух — влажный, напитанный смутным ароматом. Перед нами поставили пару столов с какими-то предметами, изучать которые у меня не хватило сил, тут же принесли два расшатанных деревянных стула, один для Джонса, другой для меня. Нас ждало ещё три человека, в итоге — шесть. Они являли собой ещё более мрачное зрелище, чем в «Пути покойника», — ведь мы были их пленниками, целиком в их руках. Теперь покойниками были мы.

Все они молчали, но какие-то голоса были слышны — они эхом прилетали из невидимого далека. Что-то лязгнуло, будто стукнулись две стальные болванки. Видимо, всё сооружение было достаточно большим, и мы находились в удалённом его углу. Я подумал: а не закричать ли, не позвать ли на помощь? Нет, бессмысленно. Никакой спасатель не поймёт, откуда идёт звук, да и я не успею произнести двух слов, как получу по голове.

— Сядьте! — отдал приказ Мортлейк, и нам пришлось подчиниться. Мы сели на стулья, и тут же я услышал звуки, которые показались мне совершенно неуместными: щёлканье кнута, перестук колёс по булыжнику, цоканье лошадиных копыт. Я повернул голову и увидел картину, которую не забуду никогда: прямо на нас с грохотом катился, будто порождённый тьмой, сияющий до блеска чёрный экипаж, в упряжке две лошади, поводья держит одетый во всё чёрное кучер. Такая картина может возникнуть в воображении, когда читаешь сказки братьев Гримм. Дверка открылась. Из кареты вышел Кларенс Деверо.

Такой эффектный выход — для такого маленького человека! А в зрительном зале — всего двое! Спокойной и неторопливой походкой он подошёл к нам: цилиндр, накидка, из-под которой выглядывал яркий шёлковый жилет, на крошечных руках — почти детские перчатки. Лицо бледное. Он остановился в нескольких футах от нас и окинул нас изучающим взглядом из-под тяжёлых век. Конечно же, именно здесь он чувствовал себя раскованно. Зарыться под землю — для человека с его удивительным заболеванием не самое плохое решение.

— Замёрзли? — спросил он своим птичьим голосом, не скрывая издёвки. Потом два раза мигнул: — Согрейте их!

Меня схватили за руки и плечи, равно как и Джонса. Вшестером они накинулись на нас и на глазах у Деверо и Мортлейка принялись нас дубасить, по очереди молотить кулаками. Я не мог дать сдачи, просто сидел и принимал удары, и каждый раз, когда удар приходился в лицо, в глазах вспыхивали звёзды. Наконец они угомонились. Из носа моего текла кровь, её привкус я ощущал на губах. Джонс согнулся вдвое, один глаз закрыт, щека распухла. За время экзекуции он не издал и звука — впрочем, как и я.

— Так-то лучше, — пробормотал Деверо, когда его люди исполнили приказ и отошли в сторону, а мы продолжали сидеть на стульях и старались восстановить дыхание. — Хочу сразу сказать — никакого удовольствия от подобных действий я не получаю. Добавлю, что и методы, которые помогли доставить вас сюда, мне омерзительны. Похищать ребёнка — это мне совершенно не свойственно, и в утешение могу заверить вас, инспектор Джонс, что вашу дочь уже вернули матери. Я мог бы подержать её здесь подольше. Мог помучить у вас на глазах. Думайте обо мне что хотите, но такое мне не по нутру. Мне жаль, что ваша дочь больше никогда не увидит отца, и что последние воспоминания о вас будут не самыми приятными. Но со временем она вас так или иначе забудет. Дети — существа стойкие, долго унывать не будут. Так что и мы вполне можем о ней забыть.

Убивать полицейских и стражей закона — это тоже не в моих правилах. Слишком всё усложняет. Человек Пинкертона — одно дело, а агент Скотленд-Ярда — совершенно другое, и, возможно, наступит день, когда я об этом пожалею. Но вы слишком заигрались, господа, и я вынужден положить этому конец. Меня беспокоит одно: я плохо понимаю, как вам удалось так многого добиться? Именно поэтому вы здесь, и ваша боль — это только прелюдия к тому, что вам предстоит испытать. Кстати, вижу, вы оба дрожите. Я готов предположить, что причина тому истощение и холод, но никак не страх. Налейте им немного вина!

Он отдал команду тем же тоном, каким велел начать избиение. В руку мне сразу вложили чашку с красным вином. Равно как и Джонсу. Пить он не стал, а я выпил, и тёмная красная жидкость смыла вкус моей собственной крови.

— За несколько недель вам удалось проникнуть в самое сердце моей организации, и за вами тянется разрушительный след. Моего друга, Скотчи Лавелля, подвергли пыткам, а потом и убили, и, что уже совсем необъяснимо, заодно уничтожили и всех его домочадцев. Скотчи был человеком очень осторожным. У него было много врагов в Нью-Йорке, и он умел не высовываться. Он снял тихий дом в тихом квартале, и у меня возникает вопрос: как вообще вы его нашли? Кто вам сказал, где он живёт? Да, агентству Пинкертона он был известен, и я не сомневаюсь, что вы, мистер Чейз, могли его узнать. Но к тому времени вы провели в Англии менее двух суток — и всё-таки направились прямо в Хайгейт. Разрази меня гром, если я знаю, как вам удалось добраться до Скотчи.

Я думал, что Джонс сейчас объяснит: мы выследили посыльного, Перри, от кафе «Рояль», но Джонс хранил молчание. Деверо, между тем, ждал ответа, и я вдруг понял: если он его не получит, наше и без того бедственное положение станет ещё хуже.

— Нам помог Пилгрим, — сказал я.

— Пилгрим?

— Он был наш агент. Работал на меня.

— Джонатан Пилгрим, — зарычал Мортлейк. — Секретарь моего брата.

Деверо был явно озадачен.

— Он был из пинкертоновцев? Мы знали, что он — осведомитель. Как только мы выяснили, что он за птица, отправили на тот свет. Но я понимал, что он работает на профессора Мориарти.

— Значит, вы ошибались, — сказал я. — Он работал на меня.

— Но он был англичанин.

— Нет, он был американец.

— И он прислал вам адрес Скотчи? Выходит, мы это дело прошляпили — не спросили у него самого, на кого он работает. Я говорил Лиланду, что он избавился от Пилгрима чересчур поспешно. Но если вы, мистер Чейз, сейчас пытаетесь обвести меня вокруг пальца, я вам искренне советую одуматься. Возможно, вы меня недооцениваете, потому что видели в минуту слабости. Повторяю: если вы мне лжёте, я доберусь до истины, и тогда я вам не завидую. Вам нечего добавить? Что ж, идём дальше. Пилгрим передал вам адрес. Вы явились в Блейдстон-хаус. И той же ночью Скотчи и всех его домочадцев убили прямо во сне. Как это произошло? И почему?

— Нам это неизвестно.

— Посмотрим. Скотчи вам ничего не сказал. На этот счёт у меня сомнений нет. Он бы ничего не сказал полиции и не мог оставить какие-то компрометирующие бумаги, письма, улики. Повторю: он был человек осторожный. Но на следующий же день вы пришли в мой клуб.

— Адрес был мне известен от Джонатана Пилгрима. К тому же английская полиция знала, что он снимал там комнату.

— Откуда они могли об этом знать? Как они вообще могли опознать его тело? Вы принимаете нас за любителей, мистер Чейз? Или считаете, что мы оставили тело Пилгрима, не забрав всё из его карманов? Полиция никак не могла связать его с нами, однако же связала, и само это вызывает у меня подозрения.

— Может быть, вам следует пригласить на нашу скромную встречу инспектора Лестрейда. Он с удовольствием поделится с вами своей версией событий.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: