Вы хотите театра?

Что ж…

Будет вам театр.

Сейчас, сейчас выйдет хор, он поднимется по мраморным ступеням и едва разместится на тысяче ста восьмидесяти шести кораблях; корифей воззовет к Музе, да не один корифей, а множество… или вы говорите, корифей должен быть один? Нет! Не всегда.

Сейчас…

Это будет, но чуть позже. А то, что есть под волшебным небом, о! — вы знаете, что ждет впереди, но как дышалось под волшебным небом тогда, когда ничего того, о чем вы знаете, не было, — нельзя понять, немыслимо представить. Больше никогда не въедался в легкие острый дым от костра — так сладко. Больше нигде в мире не спалось — так самозабвенно. И уже после не происходило ничего, о чем бы вспоминалось с замиранием — так ласково-загадочно.

Сейчас… Вот-вот…

Или вы хотите сделать ставку? Словно до сих пор неизвестно, кто победил. Кто остался жить, а кто умер на зависть потомкам.

Будет вам игра. Но настоящая! Чет справа, нечет слева от Эгейского моря.

А может, вы возжелали войны? Не подлой, грязной, корыстной твари, навязчивой знакомой, отрывающей ноги и врущей в глаза.

Другой.

Где мышцы поют от близости врага. Где кровь честна, а оттого нет греха отпускать ее на волю. Где вождь потому и вождь, что идет на смерть первым. Где страсти отступают перед доблестью, где битва, как праздник, день и час утвержденной справедливости.

Будет вам… Такой войны от сотворения вечности не случалось.

Или вы ищете жизни? Чтобы жизнь во всей неуловимости сошла со страниц и принесла запахи, страхи, вожделения — все свои инструменты — меч с зазубриной, счастье с горчинкой.

Это дерзость…

Что?! Неужели вам мало? Мало и этого?! Но что же тогда?

Вы хотите любви, и власти, и силы, причем обязательно одновременно?

Ха!..

И жизнь вы не мыслите без смерти, вы желаете наблюдать их в обнимку? Каждый день?!

Ха-ха…

В придачу необходимо знание, точное, предвещающее. Зачем?

И вы намерены основать будущее? И защитить прошлое?

И — я не ошибся — все сразу?

Что ж…

Смех двенадцати богов будет вам ответом.

Хор вышел раньше героев. Извините!

Они еще дикие люди, они не знакомы с основами классического искусства. Как же они счастливы!

Я, Приам, царь Трои и Илиона, клянусь сделать все для счастья моих детей, воспитать их достойными великого и славного будущего нашего города! Я клянусь не допустить междоусобиц, отразить новых варваров, я обещаю, что бродяга с палицей,[1] если он снова явится, восстав из мертвых, отправится обратно в Аид. Теперь у меня есть Гектор!

Я, Тиндарей, басилевс[2] Спарты, клянусь сделать все для счастья моих детей. Я верю, что мои девочки, Елена и Клитемнестра, принесут мир и уют озлобившимся данайцам. Я обещаю, кто бы ни были их мужья, они найдут в моих девочках радость и покой. Я верю, небесная красота Елены способна остановить рознь.

Я, Лаэрт,[3] клянусь сделать все, чтобы моему сыну не пришлось быть изгнанником. Я обещаю, что мой сын не покинет Итаку дольше, чем на месяц, потому что ему ничто не будет угрожать дома.

Я, Тиресий,[4] слепой прорицатель, клянусь запечатлеть словом и сохранить в памяти то великое, что грядет. Боги обещали мне срок жизни в семь раз длиннее обычного, и я постараюсь дождаться. Я не спущусь в Аид раньше…

Я, Эрида,[5] богиня раздора, клянусь отомстить! За все, за то, что я есть! Они не позвали меня на свадьбу бессмертной и смертного, они решили попробовать обойтись без вражды. Но как боги и люди могут понять друг друга без сеющей раздор? Клянусь, они познают у меня добро и зло!

Где яблоко? Яблоко на сцену. Красота погубит их мир.

Итак, все готово.

О деда Кадма юные потомки! Зачем сидите здесь у алтарей…[6]

Нет, не годится.

Здесь блещут Нила девственные волны…[7]

Опять не то.

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…[8]

Рано.

Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который…[9]

Тем более.

Битвы и мужа пою, кто в Италию первым из Трои…[10]

Совсем, совсем не годится.

Я, Кассандра, дочь Приама, клянусь всегда говорить правду.

Я, Гектор, сын Приама, клянусь стоять до конца.

Вот так!

Здравствуйте, те, которые были лучше нас. Мы вглядываемся, вслушиваемся, внимаем.

Кажется, Парис что-то нашел.

Египет не спал.

Черная Земля, Та-Кемт, Великий Дом Фараонов — и все с большой буквы.

Был редкий период, когда он даже не дремал, как обычно. И ведь больше десятка веков уже тогда смотрели с этих пирамид.

Человек-олицетворение сидел там, где его никто не мог видеть, в глубине дворца, вдали от резкого недвусмысленного солнца. Почти и не человек даже. С ним наедине мерцал отраженным светом повелителя единственный приближенный.

— Вот что, — сказал Рамзес, по порядку Второй, но по смыслу-то, по значению только Первый.[11] — Вот что: эти, укравшие наших богов, они что думают делать?

— О Великий Дом! Не ведают и пороги Нила, что думают прирожденные рабы…

— Пороги Нила не ведают. Те, о ком я спрашиваю, живут у другого края неба. Зато жрец обязан знать все.

— О властитель! Ты бог, а мы лишь ищущие знания.

— Если бы я был бог, жизнь-здоровье-сила, здесь бы ловили священных себеков[12] хетты. Бог справедлив, он бы ни за что не спас вас, трусов, при Кадеше![13] А я спас, жизнь-здоровье-сила! Потому что пожалел безумных, жизнь-здоровье-сила. Вы же все боитесь моря, как каменоломен, эхнатон тебе в мумию, и ты боишься, едва ли не больше других. А люди-звери рождаются в воде.

— Они рыбы? — с изумлением спросил приближенный.

Только с этим хитрецом главный бог Черной Земли позволял себе превращаться в человека. За годы долгого правления Рамзес сотворил все, что мог, и не в силах обитателя земли любого цвета было сотворить более. Ему оставалось поучать, а стоящий перед ним представлял собой лучший объект для поучений: изучил достаточно, выводов не извлекал.

— К сожалению, они люди. Люди моря. Люди холода. Люди железа.

Жрец изобразил страх.

— Я уйду по пути Осириса, кто тогда отгонит их в угол Зеленого моря? — грустно продолжил фараон. — Кто отразит? Отразить удар должны хетты. Союзники, жизнь-здоровье-сила… Люди-звери начнут с Велуссы. Это передовая крепость.

Жрец активно закивал.

— Велусса не должна пасть. Хотя ее населяют тоже звери.

— И среди них нет ни одного себека?

— Среди них нет ни одного себека, — подтвердил фараон. — Надо обязать хеттов. Хетты после Кадеша стали беспечны.

— О да, какая правда в твоих словах, Великий Дом!

— Как же они ее называют по-своему? — губа фараона презрительно дрогнула, и, не вспомнив имени «Троя», он опять с чувством выругался: — Жизнь-здоровье-сила!

Справа от Эгейского моря маленький мальчик Парис пробовал пальцем тетиву. Это ощущение доставляло ему первозданное детское удовольствие. Слева от Эгейского моря итакийцы ходили смотреть на чудо-ребенка: сынишка Лаэрта пронизывал стрелой уже три кольца.