Как надоело Ба просыпаться в пыли! Как надоело изо дня в день питаться слезами тамарискового кустарника! В Кемт не знали о них и не слыхали, а Ба заведомо разведал у торговцев сонными травами. В это время года тамариск имел свойство плакать частыми каплями, которые загустевали на листьях. Их можно было варить, можно было хранить, их следовало собирать с утра, и они были очень вкусны, если не глотать только их — восход за восходом, и утром, и вечером, и днем, и ночью.

Переселенцы не сомневались, что тамарисковая трапеза посреди голодного Синая создана специально для них всемогущим заботливым Атоном. В некотором смысле так оно и было: бог Атон есть солнце, а без солнца тамариск, как и любой куст, не рос бы. И любой плод в природе существует лишь для того, кто его сорвет.

«Они спрашивают, что требует от них бог Атон?» — периодически вопрошал Мес-Су.

Только не жертв!

Бог Атон требовал простых и выполнимых вещей.

Его единственность виделась Ба важным отличием. Отличие надо было превратить в исключительность. Стало быть, бог Атон требовал не признавать никого, кроме себя. Ни одного постороннего бога! И требовал он так со времен Эхнатона. Не по воле Ба-Кхенну-фа бог Атон оказался неподражаемо ревнив.

Бог Атон не позволял изображать себя и свои обличил в виде зверей. Хнум с головой барана, Тот с клювом ибиса… По мнению великого проклятого Аменхотепа IV они не имели отношения к истине. На всякий случай до поры бог Атон вообще не позволял изображать никаких животных.

Еще Атон явно не хотел, чтобы имя его сделалось присказкой, лишним навязчивым словом для людей. Боги Кемт тоже опасались этого, но у них имелось множество иносказательных наименований, бесчисленные —

Неб-ер-тчер,

Херу-кхути,

«властелин миллионов лет»,

«живущий в Ре-Стау»,

Кхнему-Херу-хетеп,

«живущий в озере Великого Двойного дома», Ан-мут-ф-аб-ур,

и прочие, и прочие…

Жрецы обязаны были помнить все имена до последнего, записывали, зазубривали… Атон оставил себе только понятное имя, и потому учил своих слуг трижды подумать, прежде чем произнести его вслух.

В самом начале Рамзес спросил Ба:

«А что вообще дает им этот Атон?»

Ба замешкался.

«Да ничего…»

«Тогда чему учит?» — настаивал Рамзес.

«Говорит, убивать нельзя… Воровать…»

«Учит воровать?»

«Нет, говорит — нельзя воровать. Соблазнять чужих жен нельзя. Суд обманывать — тоже нельзя. Желать чужого нехорошо. Отца и мать уважать хорошо.»

«Всякий мой наместник требует того же, — сказал Рамзес. — Разве это бог?»

Но Ба и не искал божественных откровений. Чем же он жил? Пустыней! Следующим шагом. Ба четко видел, что народ Атона не должен вступать в союзы с окрестными племенами, со всеми этими хананеями, потому что племена за пределами Черной Земли были так или иначе искусно повязаны союзами, в конце цепи приводящими в столицу хеттов Хеттусу. Ба нес на север убежденность, что чужих оттуда следует вымести, и вот такую его убежденность Мес-Су с удовольствием разделял.

Теперь задачей Ба было: с помощью изящных речей Атон-Рона навязать толпе законы; с помощью Мес-Су поделить их на отряды; распределить обязанности, сотворив начальников, лучших, вытащив их из толпы. В ничьи земли за молоком и медом должен войти Малый Дом, послушный родственник Великого Дома. Однако внешний вид его должен отличаться до неузнаваемости.

О, если б ты знал, Аб-Кхенну-ф, как способны до самых сокровенных глубин отвращения надоесть слезы тамарискового кустарника, собираемые на заре и твердеющие к полудню!

— Нам надо поговорить так, чтобы никто не слышал.

Они отошли в сторону. В голове у Ба раненым носорогом билась одна мысль: отсюда до дельты можно добраться за восемь, девять, самое большее десять дней. БРОСИТЬ БЫ ИХ ТУТ!..

Да, не знал Ба, что он до такой степени житель Черной Земли.

— Они готовы к войне?

— Двадцать сотен — да, — ответил Мес-Су.

Ба задавал этот вопрос постоянно. Оба привыкли.

— Скажи: нам нужно разведать, что там дальше?

— Где?

— Там… — Ба махнул рукой.

— Мы пошлем передовой отряд.

Мес-Су был безусловно прав. Вперед идти вдвоем было незачем.

Но остаться на месте… Ба почувствовал, как что-то мерзкое подкатило к горлу. Носорог сдох от тоски. Разлив — посев — жатва — снова разлив. Сколько можно?!

— Все они, — он махнул рукой назад, — должны поверить, что ты говорил с богом Атоном.

— С ним говорит Атон-Рон.

— Даже Атон-Рон должен поверить, что с ним говоришь ты. Я научу тебя.

— Хорошо, — согласился Мес-Су.

— Мы взойдем на гору, к самой вершине. И нас не будет сорок дней.

— Вдвоем?

— Я спрячусь там раньше. Ты поднимешься ко мне на другой день.

— Хорошо. Зачем?

— Атон продиктует тебе законы для новой страны. Для своей страны.

«Это глупость, — честно сказал себе Ба. — То, что я хочу, глупость».

Им не нужно идти ни вперед, ни назад. О чем рассказывать Рамзесу, что просить у него, он не из тех, кто слушает, пока дело не сделано.

Их уничтожить — и все, кончен поход. Два мертвеца — и спасены хананеи.

Но как же он устал!

Слишком давно он не был один.

Оказывается, рисковать легче собой. И направлять собственное тело намного проще, чем заставлять двигаться море чужих тел. И Сетха, оказывается, способен вызвать на поединок лишь одинокий бродяга.

— А если за сорок дней злые люди соблазнят народ пойти войной?

— На кого?

— На повелителя. Они развернутся и пойдут обратной дорогой.

Ба призадумался. Мес-Су озвучил давние страхи.

— За сорок дней не успеют. Зато за сорок дней злые люди выйдут из тени. И мы…

— Да! Да! — подтвердил Мес-Су.

Вышедшие из тени уже были приговорены.

Сорок дней они провели в пути, но это был не тот путь, который вымучивали слуги Атона.

В стане пригоршни вопросов сыпались на Мес-Су, половину он решал азиатской бранью, а вот для остальной половины будил, дергал, злил вечно ждущего неприятностей Ба. Когда-то Ба надеялся, что в походе Мес-Су обучит его способам ведения боя, передаст хоть часть своих фокусов демона войны, но времени не хватало. Изредка Ба пристраивался к команде десятников, гоняемой Мес-Су, однако десятники уже были бойцами, и как ни старался Ба повторять движения — мало что получалось. Вдобавок его положение при Мес-Су и Атон-Роне было необъявленным — почестей он, конечно, не добивался, но какой-никакой уют в грязном улье… При том, что самые превосходные условия, возможные среди слуг Атона, коренному жителю Кемт, да еще вору Ба-Кхенну-фу казались едва выносимыми.

В общем, не то мыслилось, когда он шел к Рамзесу.

Зато путь вдвоем с Мес-Су был настоящим: свободным, стремительным и почти одиноким.

Они прошагали больше трех тысяч схенов: 675 схенов от стана до дельты, 340 схенов от города Рамзеса в дельте до Хет-Ка-Птаха, 630 схенов от Хет-Ка-Птаха до Ахетатона. И обратно.[53] Безумное преодоление пространства.

Ба легко объяснил Мес-Су, почему они должны обмануть посты на границе. Сложнее было объяснить, почему, очутившись в Черной Земле, они не явятся во дворец к Великому Дому. Но Ба придумал, будто он придет к Рамзесу один, а Мес-Су нарушил волю величайшего, так как не имел права отлучаться из стана. Ба польстил ему, сказав, что боялся преодолевать такие расстояния без его охраны, что, кроме Мес-Су, он никому не верит и не верит в силы остальных воинов.

Все сорок дней Мес-Су давал Ба уроки один на один — с утра и перед закатом. И в пустыне, и на развалинах Ахетатона, и в лачуге Ба на крыше — он упражнялся с топором и коротким мечом, а Мес-Су говорил, что делать, иногда вставая, чтобы разоружить его голыми руками. При любой степени усталости, глядя на утомленное закатное солнце. «Свежее тело запоминает движения, но сражаются всегда только усталые тела», — учил его Мес-Су. За сорок дней Ба усвоил больше, чем за год. И ему даже мнилось, что он умеет достаточно — до каждой следующей схватки с безоружным Мес-Су.