В восемь тридцать дверь кабинета открылась; с шумом въехала кушетка, подталкиваемая сзади задумчивой блондинкой.

- Мальчики, - сказала она, прыгая на кушетку и ставя напротив песочные часы. - Как говорил Кант, время - это трансцендентальная категория. Шучу.

Повозилась с одеждой. Напомнила в пустоту:

- Но наше "тик-тик" уже пошло. Я начинаю глубоко дышать!

Поизвивавшись минут тридцать на кушетке, встала... Спрятала с беззубой улыбкой Джоконды песочные часы. Отметила что-то на графике, темневшем на стенке.

Направилась к двери, опомнилась:

- Цветочек! Миленький мой, как же я о тебе забыла? Стареет, стареет твоя мамочка...

Забулькала наливаемая в горшок вода.

Перед самой дверью женщина сказала, чеканя каждое слово:

- Прогноз на завтра. Переменная облачность. Без осадков, ветер северо-восточный, пять-семь метров в секунду.

Выкатив кушетку, наклеила полоску бумаги на дверь: "Опечатано. До назначения новых следователей". Приложила печать и замерла, глядя в ночное окно.

Город обливался электричеством.

Ядовито желтели колокольни, кровоточила черепица. Извивались фасады, в подсвеченных телевизорами окнах ходили пузатые мужчины.

Вот небо обожгло салютом, и стало видно во все пределы. Все окна разом наполнились ночным солнцем - в одном раскачивался в кресле кто-то похожий на господина Искандера, и тонкий ребе пролетал над ним, как лепесток огня, толкуя Писание; в другом стояла женщина в белом плаще и держала в руках то ли зонт, то ли макет армянского храма, который прямо на глазах начинал сгорать; в третьем окне дрожал, словно передразнивая кадры кинохроники, самолет - бомбы, падавшие из него, ложились осенними листьями на заплеванную мостовую; в четвертом окне спал совершенно голый юноша с двумя продольными морщинами возле губ - над ним, в марлевых повязках, топтались какие-то врачи, вероятно, родственники, наращивая на его теле миниатюрные копии крепостных стен, улиц, садов, церквей и бельведеров; в этом же окне начиналось озеро, которое продолжалось в следующем, - но что творилось здесь, было не видно, потому что все окна вдруг погасли, обуглились и стали обычными квадратами темноты с полуосыпавшейся лепниной.

Достав песочные часы, секретарша глянула на песок и спохватилась:

- Как поздно!

Город кивнул.

Женщина выбежала, оставляя угасающий стук каблуков.