Когда мы вышли из-за стола, солнце уже далеко ушло за горизонт, но не подумайте, пожалуйста, что наш пир длился с утра до глубокой ночи. Солнышко навестило нас не больше чем на полчаса, и это время прошло, конечно, совсем незаметно. На льду, при свете прожектора, торосовцы показали, что взрослые люди могут веселиться и возиться так же заразительно, как и дети. Если бы кто-нибудь мог посмотреть на нашу «чехарду» или классически построенного «слона» в четыре яруса! А чего стоил «кавалерийский» бой между машинной и палубной командами!

Разошлись спать мы только под «астрономическое» утро.

На другой день наша зимовка была приятно поражена обилием поздравительных телеграмм с Большой земли. Архангельск, Ленинград и Москва, казалось, больше думали и вспоминали о нас, чем мы о них, хотя естественным было бы как раз обратное. Телеграммы редакции газеты «Советский Полярник», ЦК Союза работников Севморпути, Архангельского политотдела, Морского управления и целого ряда других объединений нашей системы были совершенно неожиданны. Во всех приветах с родины выражалась уверенность, что зимовщики дадут отличные показатели работы, — эта уверенность налагала на нас серьезную ответственность, но вместе с тем вливала в коллектив такую живую струю бодрости, что все предстоящие трудности начинали казаться совсем не такими страшными, как о них принято было думать.

С тех пор как прекратились наши ежедневные выходы на полевые работы, радио сделалось и нашим лучшим другом и основным регулятором нашей жизни.

— Как вы проводите время?

Такой вопрос очень часто задавали нам с Большой земли. Вопрос, бесспорно, интересный для тех, кто не представляет себе, как это солнце вдруг перестает появляться над горизонтом и сплошная ночь царит над всем в течение нескольких месяцев. Ответить на этот вопрос о каждом дне в отдельности, конечно, можно просто, а вот дать общую картину жизни коллектива в течение всей полярной ночи представляется достаточно трудным. В наших экспедиционных условиях, прежде всего, надо было использовать темный период для хорошего отдыха после осенних тяжелых работ и накопления физических сил для весенне-летних маршрутов. В это же время мы готовились к этим маршрутам, учились и выполняли те гидрографические работы, которым не мешала сплошная темнота.

Главный регулятор жизни на юге — солнце — здесь отсутствует. Если оно и начинает появляться в феврале, то все равно в этот период все иллюминаторы и световые люки бывают настолько забиты снегом, что солнечные лучи не проникают в наше жилище. Таким образом, распределение дня и ночи, а следовательно и работы и отдыха, базируется только на расписании. Расписание, или распорядок дня, как официально мы называем, было составлено на «Торосе» применительно к московскому времени, сообщаемому по всему кораблю радиостанцией имени Коминтерна в Москве.

На равных зимовках по-разному относятся к этим расписаниям. Бывает так, что вся зимовка, независимо от числа ее участников, строго придерживается раз и на всегда установленного распорядка дня и ночи, от соблюдения которого освобождаются только больные. Случается и так, что расписание остается самим по себе, а зимовщики живут тоже сами по себе — как кому вздумается. Оба эти варианта не имели места на «Торосе».

На своих прошлых зимовках я заметил, что самым оживленным временем в коллективе были часы от окончания ужина, например, до полуночи или несколько даже позже. В этот период радио давало наиболее интересные передачи из театров, концертных зал и т. п. После ужина затевались какие-нибудь интересные игры, чтение, рассказы. В 10 часов вечера все это прерывалось сигналом вахтенного, лампы тушились и людям предлагалось расходиться по койкам… согласно «правилам внутреннего распорядка». Естественно, что «сон по заказу» приходил далеко не ко всем, и многие испытывали мучительное «удовольствие» лежать в темноте на койке в течение нескольких часов, когда сна, что называется, не было ни в одном глазу. Дальше, в 7 часов утра, когда голова так и льнула к подушке, а веки никак не хотели разомкнуться, «неумолимый» вахтенный тащил вас с постели к утреннему завтраку. Весь день затем шел по сигналам, включительно до часов обязательной прогулки на свежем воздухе.

Я далек от мысли совершенно дискредитировать такую систему; быть может, иногда она бывает и очень необходима, но на «Торосе» она не применялась. Наш «закон» требовал только одного, чтобы все люди, кроме несущих вахтенную службу и работающих в особые часы, находились на необходимых судовых или экспедиционных работах в течение шести часов в сутки, которые занимали время начиная с 10 часов утра.

Пища подавалась к столу четыре раза в день — в 8, 13, 17 и 21 час, и каждый был волен приходить или нет для приема ее, камбуз и буфет бывали открыты только в эти часы. В общем, кроме своего рабочего времени, каждый располагал собой, как ему нравилось. Прочитавшие эти строки могут возмутиться «распущенностью», царившей на «Торосе», но, право же, мы чувствовали себя замечательно хорошо.

Не лишним будет остановиться на утверждении многих полярников, и даже весьма почтенных, о том, что излишний сон и отсутствие движения, особенно на свежем воздухе, влекут за собой цынгу и прочие арктические неприятности. Во имя этого утверждения и вводятся в расписание побудка в 7 часов утра и обязательные моционы по льду. Лично я пришел к выводу, что заболевания надо искать не в длительном сне и сидячем образе жизни, а в первую очередь в казарменном режиме зимовок, буквально угнетавшем людей. При наличии хорошего питания гораздо важнее поддержать у зимовщиков бодрость, веселье, заинтересованность в работе, дать им максимум свободы распоряжаться своим временем, нежели по команде укладывать всех спать и беспрестанно опекать каждый их шаг.

Зимние дни на «Торосе» протекали однообразно, но важно то, что в этом однообразии постоянно проскальзывали какие-нибудь новые нотки, в большинстве случаев веселые.

Сутки начинались радиотрелью радиста, передававшего на Диксон метеосводку за 7 часов. Через полчаса радио включало станцию Коминтерна и по всему кораблю из Москвы раздавалась команда для утренней физкультурной зарядки. Признаюсь, что большинство из нас в это время еще находилось в постелях и призыв инструктора «приступить к водным процедурам» оставался в полном смысле слова «гласом вопиющего в пустыне».

Около 8 часов буфетчик Саша сервировал стол для завтрака и начинал по очереди стучать в наши каюты, приглашая нас «веселиться» горячим кофе. Этот термин «веселиться» привился на «Торосе» от нашего старшего помощника Владимира Николаевича Жилина.

Обладая поистине богатырским аппетитом, Владимир Николаевич, покончив однажды за обедом с тройной порцией мясного пирога, мечтательно проговорил:

— Люблю повеселиться, особенно поесть!

С тех пор на «Торосе» всякий прием пищи получил название «веселия».

Итак, Саша объявлял о начале «утреннего веселия», на что из кают раздавалось в большинстве случаев полусонное урчание и покрякивание. Однако несущееся из кают-компании тепло от жарко топившейся печи и аппетитный запах кофе обычно одерживали победу над желанием поваляться, и люди, поеживаясь от холода в каютах, один за другим подбегали к умывальнику.

В 10 часов утра начинались судовые работы. Недостатка в них никогда не было. Нужно было навозить из береговых торосов пресного льда для кипятильника, истопить баню, провести ремонт палаток, обуви, легких нарт, заготовить триангуляционные знаки. Машинная команда возилась около двигателей, откуда постоянно доносились постукивание ручников и скрежет слесарных пил. На льду около корабля ежедневно очищалась так называемая «пожарная майна», т. е. сквозная прорубь, чтобы можно было в любой момент иметь неограниченный запас воды на случай пожара. С кормы судна делалась сколка льда в виде полукруглого рва для того, чтобы предохранить руль и винт от повреждений при внезапных подвижках льда.