Техническая революция с ее изобретениями и открытиями была совершенно новым явлением в истории человечества. Она происходила независимо от вызываемых ею же социальных, политических и экономических последствий. Но промышленная революция до сих пор продолжает видоизменяться под влиянием постоянных изменений условий человеческого существования, обусловленных революцией технической. Глубокое различие между Римской республикой и Европой XVIII и XIX веков при всем сходстве таких процессов, как разорение мелких землевладельцев и предпринимателей, заключается в принципиальном изменении труда, вызванном технической революцией. В Древнем мире использовали только энергию самого человека; в конце концов все зависело от мускульной силы невежественных и угнетенных людей — сила тягловых животных, волов и лошадей была лишь дополнением. Там, где требовалось поднять груз, его поднимали люди; они же вместе с волами вспахивали поле; римским эквивалентом парохода была галера, где рядами сидели надрывавшиеся гребцы. В древнейших цивилизациях огромная масса людей была занята рутинной мускульной работой. Появление машин поначалу как будто не обещало избавления от отупляющего труда. Толпы людей рыли каналы, прокладывали железные дороги, возводили набережные и т. п. Колоссально возросло число шахтеров. Однако производство товаров резко возросло, и в XIX веке логика нового развития стала очевидной. Машины как источник физической силы значительно превосходили людей, от человека же требовалось только применять умственные способности. Он стал не нужен как рабочее животное, на чем основывались все предыдущие цивилизации.

Это в равной мере относилось и к древним отраслям, например к сельскому хозяйству и горному делу, и к новейшим металлургическим процессам. Для пахоты, сева и уборки урожая появились быстродействующие машины, освобождавшие десятки людей. Римская цивилизация основывалась на дешевом принудительном труде, современное общество заменило его дешевой механической энергией. С течением столетий энергия дешевела, а труд дорожал. Если машины на целое поколение и запоздали спуститься под землю, то лишь потому, что люди там были дешевле машин.

Итак, в истории человечества произошел первостепенной важности переворот. Некогда главная забота богачей и правителей заключалась в том, чтобы всегда иметь достаточный запас одушевленного рабочего скота. Но в XIX веке всем стало ясно, что простой человек может быть чем-то большим, нежели тягловое животное. Хотя бы ради «эффективности производства» он должен иметь образование и понимать, что происходит в окружающем его мире. Начиная с раннего христианства в Европе затеплилось народное образование, и это же произошло в Азии с распространением ислама — верующие должны хоть немного понимать ту религию, что спасает их души, и читать для этого священные книги. Христианские диспуты привлекали последователей других религиозных учений, подготавливая тем самым почву для народного образования. В Англии, например, в 30-х и 40-х годах XIX века публичные споры религиозных сект и необходимость привлечения в них новых верующих привели к появлению конкурирующих образовательных детских учреждений: церковных «национальных» школ, диссидентских «британских» школ и даже католических начальных школ. Во второй половине XIX века во всем западном мире быстро развивалось народное образование, но ничего похожего в образовании высших классов не наблюдалось. Колоссальная пропасть, разделявшая когда-то миры читателей и нечитателей, сузилась до едва заметной разницы в образовании. За этим, независимо от социальных условий, стояла техническая революция, неумолимо требовавшая полного устранения неграмотности.

Экономическая революция в Римской республике не осознавалась простыми гражданами, которые не ощущали происходивших на протяжении их жизни перемен с такой же ясностью, с какой они понятны нам. Зато промышленная революция конца XIX века все более явственно воспринималась простыми людьми, которые могли читать, обсуждать, общаться и наблюдать происходящее, чего никогда раньше не было.

Установления, обычаи и политические идеи древних цивилизаций развивались очень медленно, веками, никто их не планировал и не предвидел. Только в великом VI веке до н. э., когда человечество покидало свое детское состояние, люди начали лучше понимать свои отношения друг с другом и не только подвергать сомнению общепринятые понятия, законы и способы правления, но и осознавать необходимость перемен.

Мы рассказывали о замечательном интеллектуальном расцвете Греции и Александрии и о том, как распад рабовладельческих цивилизаций, тучи религиозной нетерпимости и абсолютизма затмили это многообещающее начало. Свет бесстрашной мысли по-настоящему пробился сквозь европейские сумерки только в XV—XVI столетиях. Отчасти мы пытались показать значение арабской мудрости и монгольских завоеваний для постепенного очищения интеллектуального небосвода Европы. Сначала развивалось в основном материальное знание. Наука о человеческих отношениях, индивидуальная и социальная психология, экономические исследования не только сложны сами по себе, но и по своей природе неразрывно связаны с человеческими эмоциями. Прогресс в этих областях происходит медленно, с большим сопротивлением. Люди довольно спокойно относятся к воззрениям на природу звезд или молекул, но идеи о том, как нужно жить, затрагивают каждого из нас.

Подобно тому как в Греции смелые идеи Платона предшествовали изысканиям Аристотеля, направленным на познание действительности, в Европе нового времени первые политические учения появились в виде утопий, как непосредственное подражание платоновским «Государству» и «Законам». «Утопия» сэра Томаса Мора, своеобразное переложение Платона, стала в Англии одним из источников при создании закона о бедных. Более фантастическим и непрактичным оказался «Город Солнца» неаполитанца Томмазо Кампанеллы.

К концу XVII века возникла обширная политическая литература Среди ее зачинателей был Джон Локк, отец которого, ученый из Оксфорда и убежденный республиканец, заинтересовал его химией и медициной. Трактаты Локка о правительстве, веротерпимости и образовании показывают нам ум, вполне открытый социальным реформам. Несколько позже француз Монтескье (1689—1755 гг.) подверг глубокому и всестороннему анализу социальные, политические и религиозные институты и лишил магического престижа абсолютную монархию. Как и Локк, он развенчал множество ложных идей, мешавших сознательным попыткам преобразования общества.

На проложенный им путь в следующие десятилетия вступило новое поколение. Группа блестящих писателей, «энциклопедисты» (в большинстве своем люди бунтарского духа, вышедшие из иезуитских школ), взялась за планирование нового мира (1766 г.). Бок о бок с ними были «физиократы», занимавшиеся экономическими исследованиями производства и распределения продуктов питания и других товаров. Аббат Морелли, автор «Кодекса Природы», разоблачал частную собственность и предлагал коммунистическую организацию общества. Он был предшественником тех многочисленных и разнообразных мыслителей, которые стали называть себя социалистами.

Что такое социализм? Этому есть не менее сотни определений, а социалистических сект наберется с тысячу. В сущности социализм — это отрицание идеи собственности во имя общего блага. Вместе с интернационализмом социализм образует главную ось, вокруг которой вращается большая часть нашей политики.

Собственность возникает из агрессивных инстинктов человека; задолго до появления человека собственниками были обезьяны. Звери всегда готовы сражаться за свою собственность: собака — за кость, тигрица — за логово. Что может быть бессмысленнее теорий некоторых социологов о «первобытном коммунизме»? Стадный человек раннего палеолита заявлял о своем праве на жен и дочерей, на орудия, на окружающий его мир и, если чужак забредал в пределы этого мира, старался его убить. Как доказал профессор Аткинсон в своей книге «Первобытный закон», племена развивались благодаря постепенно возникавшей терпимости старших к младшим и признанию захваченных ими жен, охотничьей добычи и орудий. Человеческое общество росло на компромиссе прав собственников, компромиссе инстинктов, вызванном необходимостью прогнать чужое племя за пределы своего мира. Если холмы, леса и реки не были твоей или моей землей, то лишь потому, что они принадлежали всем нам. Каждый предпочел бы иметь свою землю, но из этого ничего не получалось, потому что в этом случае другие нас просто бы уничтожили. С самого начала общество устанавливало компромисс собственников. Среди животных и дикарей собственность проявлялась гораздо резче, чем в современном, цивилизованном мире. Она укоренена не столько в нашем разуме, сколько в инстинктах.