Поиск
Повалил крупный пушистый снег. Снежные хлопья, подолгу кружась в воздухе, мягко ложились друг на друга, увеличивая нежный и прохладный ковер, пряча раскиданные по склону кровавые рубины.
Альба затихла.
Приблизившись к ней, Рыжик лизнул ее в нос, но она не подняла даже головы. Тогда он старательно стал зализывать раны на ее морде.
Альба морщилась, едва слышно скулила и все старалась куда-то ползти.
Перестал валить снег, и вновь выглянуло солнце. Оно серебрило верхушки деревьев и кое-где, пробившись сквозь зелень кедров, бросало на снег уродливые тени.
Рыжик звал Альбу, просил подняться и следовать за ним, подбадривая ласковыми прикосновениями, умолял сдвинуться с места.
Альба замерла. Ей уже ничего не хотелось. Ни ползти, ни вставать, ни идти опять куда-то. Для нее все кончилось так нелепо и случайно... Да и случайно ли? Не венец ли эта последняя схватка всей ее жизни?
Кромешная тьма окружала Альбу, погрузив ее в черный непроницаемый дым. Уловив прикосновение едва ощутимого солнечного луча, она, еще на что-то надеясь, подняла голову и посмотрела в сторону солнца. Неужели даже его, не позволявшего смотреть на себя, заставлявшего слезиться от нестерпимого блеска глаза, она не разглядит?..
Черный дым продолжал виться огромными клубами, не оставляя для нее ни малейшего просвета.
Рядом слышалось урчание Рыжика. Измазав морду и грудь барсучьим жиром, отчего шерсть на груди слиплась и торчала в разные стороны тонкими сосульками, и подозрительно поглядывая на Альбу, Рыжик жадно глотал мясо. Ему казалось, что в этот момент Альба может прозреть и тогда без промедления предъявит права на свою долю.
Наполнив желудок, он заметно подобрел. Глаза стали непроизвольно закрываться, раздувшийся живот мотался из стороны в сторону. Но тут неожиданно к горлу подступила тошнота, и он стал торопливо глотать снег, чтобы ни в коем случае не расстаться со съеденным.
Альба лежала неподвижно.
Наконец он вспомнил о голодной матери. Есть не хотелось, и остатки барсука ему теперь были совсем ни к чему. Он ухватил зубами барсука за заднюю лапу н, волоча по снегу, дотащил до Альбы.
Она не шевельнулась.
Ночью приходил старый барсук. Он потоптался возле куста можжевельника и, почуяв, что возле норы отдыхают две собаки, поспешил удалиться.
Рыжик не осмелился его преследовать.
Весь следующий день Альба пролежала возле норы и
только к вечеру, неуверенно ступая по снегу, сделала несколько шагов в сторону обглоданной тушки зверя.
Как ни старался Рыжик расправиться с барсуком, оставалась не съеденной еще добрая половина.
Опустив низко голову, Альба потянулась к добыче.
Рыжик резко поднялся со снега и в два прыжка очутился перед матерью. Врожденная жадность к пище взяла верх. Он ощетинился и грозно зарычал.
Альба остановилась, скривила обезображенную морду, и какое-то клокотание вырвалось из ее груди. В нем звучало презрение и горечь, обида и согласие. Как ни больно, как ни тяжело натолкнуться на жестокость, она вполне согласна с нею. Есть должен сильный и полезный стае пес. Но разве этот барсук не ее трофей? Поникнув было, она вновь выпрямилась, гордо подняла голову и зарычала на сына, как на заклятого врага. Смущенный Рыжик отскочил от добычи и голодными глазами, хотя был сыт, смотрел на медленно жующую мясо мать.
...Как хорошо было бы сейчас полежать в теплой конуре на душистом сене. Послушать, как говорят люди. Поесть из миски горячей похлебки. Но кому она нужна, старая и слепая? Смешно. Пока была сильной и здоровой, и мысли не было вернуться к людям, а вот под старость, перед смертью, потянуло. К чему бы это? Зачем? Какая разница, где помереть? Так в чем же дело? Отчего ей непременно хочется услышать людской говор и смех? Как жаль, что она потеряла зрение. Ей так хочется посмотреть на человека... Плохих псов рождает стая — жадных и ненасытных, не знакомых ни с лаской, ни с добротой, готовых матери перерезать горло, лишь бы она не стащила их кость.
Пока она жила, псы оставались псами. Но кто может предсказать, что будет после ее смерти? Может, вольная собачья стая породнится с волчьей и люди станут называть ее Рыжика волком?..
Не хочется помирать Альбе. Страшно! Что будет с будущей стаей? Что?
ИМ ЕЩЕ ВЕЗЕТ
Стояла оттепель. Снег все прибывал и прибывал. Как и всегда в теплую погоду, падал он сверху огромными влажными хлопьями. Из безобидного снег вскоре превратился в заклятого врага.
Погружаясь по самый живот в рыхлую массу, Рыжик устало прокладывал тропу, Альба ковыляла следом. Часто из-под снега раздавался веселый писк мышей. Рыжик быстро разгребал снег, по, как обычно, ничего не находил. Пока он докапывал до бурой подстилки из трав и листьев, прикрывавших землю, мыши успевали разбежаться по прорытым под толщей снега многочисленным ходам.
Уже несколько дней пробирались они долиной какой-то реки. В одном распадке им встретился крупный кабан. Прижав мощную голову к снегу, он исподлобья смотрел на приближавшихся собак. Маленькие глазки стальными буравчиками сверлили непрошеных гостей.
Рыжик нехотя остановился. Кабан был явно чем-то разъярен.
Поняв причину задержки, слабо заскулила Альба, умоляя сына обойти упрямого секача. До пса доносилось хриплое дыхание готового броситься на псов зверя.
Пожалев мать, Рыжик свернул в сторону и, с достоинством поглядывая на упрямого, готового в любой момент броситься в атаку кабана, пошел в новом направлении.
Им было совершенно безразлично, куда идти. Они понимали только одно: в движении их спасение. Если они будут идти и идти, то непременно отыщут что-нибудь съестное.
Альба часто останавливалась под кедрами и, ловко разрывая лапами снег, доставала из-под него кедровые шишки. Она подолгу жевала их, что-то выплевывая и что-то глотая, чем раздражала Рыжика.
Он тоже попробовал пожевать шишку, но, ощутив нестерпимую горечь, больше к ним не притрагивался и всякий раз с омерзением смотрел на мать, когда она шумно пожирала ненавистное ему кушанье.
Возле тонких рябин они собирали осыпавшиеся ягоды. Доставали их из-под снега. Изредка срывали зубами с низкорастущих ветвей. Особенно приятно было, высоко подпрыгнув, поймать гнущуюся под тяжестью темных плодов веточку и, сломив ее, хватать пастью тяжелые шапки ягод, ощущая, как живительная прохлада переходит в желудок и наливает истощенное тело новой силой.
Очень часто попадались рябины, сломанные медведем, большим охотником до сладких ягод. Косолапый больше ломал деревья, чем пожирал с их веток сочные плоды. На месте его былых пиршеств торчали темные пеньки да выглядывали из-под снега сломленные вершины.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: