Поиск
...На тайгу опустилась темная ночь. Весело потрескивал костер. Обессиленный охотник лежал рядышком на еловых лапах, поворачиваясь к огню то спиной, то грудью. Сон не шел.
Степан не был трусом, отрицательно относился к предчувствиям и прочим мистическим теориям, отождествляя их с душевными болезнями. Ему никогда и ничего не мерещилось. То, что он видит, значит, существует, а то, что «кажется», скорее относится к искусству невропатологов. Однако эта ночь явилась ему во всем своем мистическом великолепии.
Он возле костра сам по себе, а вокруг растекалась неподвластная ему чья-то чужая жизнь. Кто-то беспрестанно ходил рядом, сверлил, пронизывая насквозь испепеляющим взглядом, пытался дотянуться липкими руками до хрупкого человеческого горла.
—Пусть мистика. Пусть,— твердил охотник.— Лишь бы не медведь. Слаб огонь. Слаб. Дождусь утра и перенесу огонь под перехлестнувшиеся колоды трех деревьев. Может, тогда меньше придется ползать по снегу, отыскивая дрова.
Под утро он проголодался. К счастью, хлеб и нож, которые оказались втоптанными в снег, нашлись. Колбаса исчезла. Он и не пытался ее отыскать. Разогрев в огне кусок хлеба, он принялся за так неожиданно прерванный обед, ощущая на себе чей-то взгляд.
—Ну-ну. Тоже есть хочешь. Так иди сюда, не бойся,— сказал он громко в темноту, посмеиваясь в душе, над своими страхами, и с удивлением вдруг услышал шум метнувшегося тела. Прислушавшись, он догадался, что ночной гость удалился. «Надолго ли?» — с тоской подумал Степан Круглов.
ЧЕЛОВЕК, СОБАКА И ОГОНЬ
Необыкновенный свет то прыгал рыжей белочкой по ветвям деревьев, то выгибался змеей, то вдруг кидался резко в сторону, напоминая своими повадками старую лису. Лиса умная, свет тоже умный. Он исходит от груды сучьев, почему-то ставших красными.
Ровный ствол дыма, слегка покачиваясь из стороны в сторону, упрямо ползет вверх. Он —словно утренний туман, выросший над безжизненной гладью воды. Туман и дым — молочные братья. Оба белесые, молчаливые, спокойные. Где туман клубами дышит, а дым струится березовым столбом, там не бывает ветра-проходимца. Плохие они соседи. Вечно в ссоре.
Рыжику костер показался чудом из чудес. Он чувствовал его притяжение, его ласковое и трепетное дыхание. «Что это?»— волновался Рыжик.
Откуда было знать бездомному псу, что этот самый огонь на протяжении тысячелетий согревал двух неразлучных друзей — человека и собаку. Никто им так не дорожил, не доверял его блеску, не тянулся к нему обжигаясь трепетавшими яркими языками, как эти два существа.
Лесные бродяги волки не смогли стать партнерами человека в борьбе за существование по той или иной причине, что не захотели заставить себя полюбить огонь, тем самым обрекая себя на вечное гонение.
Псы, навеки связав свою судьбу с людьми, сумели увидеть в чудотворном пламени ключ к добру и дружбе.
Человек, собака и огонь — великое братство! Они были полноправными союзниками, доверяясь друг другу и в тяжкие годины, и в счастливые дни, делясь и горем и радостью. Не может пес бояться огня. Они старые и испытанные друзья.
Рыжик догадывался, что произошло в буреломе. Под мощными, вывернутыми из земли корнями спал большой, бурый медведь. Трижды подходил к берлоге Рыжик и трижды осторожно отходил прочь от сильного зверя. Рядом находилась туша лося, и ее судьба, как и своя собственная, по вполне понятным причинам волновала пса. С медведем шутки плохи.
Человек и собака, которая почему-то терпела соседства двуногого существа, разбудили зверя. Разъяренный медведь сурово наказал нахалов. Человек не может встать на ноги, ползает, словно червь после дождя на лесной тропе, а собака мертва.
Раненый медведь ушел на закате солнца к теснившимся в суровой неприступности синим ущельям.
На рассвете, услышав голос человека, обратившегося к нему, Рыжик испугался и покинул наблюдательный пост.
Днем он несколько раз приближался к бурелому и, прячась за редкими кустами малины, наблюдал за ползавшим по снегу человеком.
Человек что-то искал. Вскоре рядом с костром выросла изрядная куча хвороста, похожая на громадного ежа. С другой стороны зазеленела куча еловых веток. Только тогда без устали барахтавшийся в сугробах человек прилег возле огня.
Белый пар окружил его легкой тканью. В невесомую ткань испарений вплелись сивые нити дыма, образовав над костром полупрозрачный шатер. Стенки шатра колеблются, дышат, машут руками-крыльями на упорно наступающий холод и, не выдерживая тугой волны стужи, лопаются, выбрасывая в воздух хлопья дыма.
В шатре, продвинувшись вплотную к пламени, бездвижно лежит человек. Временами его легкие разрываются от сильного кашля, и крупная дрожь сотрясает тело.
У Рыжика прекрасный слух. Ему становится не по себе, когда он слышит перестук зубов. «Тук-тук-тук». Будто десятки дятлов долбят старую липу.
Изредка человек бросает в огонь зеленые ветки, и тогда густой дым мощным потоком устремляется ввысь.
Ночью Рыжик осмелел и почти вплотную приблизился к костру. Усевшись в пяти шагах от огня, он молча наблюдал за ворочавшимся на пихтовых лапах охотником.
Человек бредил. Он выкрикивал слова. Пес не понимал их значения, но интонация, с которой они произносились, пугала его.
Откуда ему было знать, что человек продолжал свой поединок. Что он вновь и вновь видел оскаленную пасть, роняющую сгустки кровавой пены, слышал ужасный рев.
Вокруг тонко поют ели, отпевают страдальца. Ладаном дышат зеленые иглы. Белой лампадкой качается в их вершинах хмурая луна. «Ой, беда-то какая! Ой, лихо!..» «Лихо, лихо»,— повторяют за елями пихты. Суровые кедры стыдятся слезу на снег уронить — крепятся. Не пристало им голосить.
«Эка невидаль — человек погибает,—шипят в костре сучья.— Ничего нет вечного на этом свете. Так стоит ли плакать и убиваться по человеку? Кто он? Он спит и бодрствует. Он наяву и в бреду. Он мертв и здравствует. Он все и ничто. Кто захочет его обидеть — не стесняйтесь! Смотрите, смотрите, как извивается от холода, значит, жить хочет. Только достоин ли он жизни? Не напрасная ли трата времени? Кто он, как не песчинка малая в море лесов? Пусть погибает. Пусть. Нас никто не жалеет. Придет срок, все упадут на землю, жалостливые и бессердечные»,— шипят сучья из последних сил и гаснут. Вьется слабый дымок из груды почерневших трупиков, скользит ввысь тонкой иголкой.
Тяжелое, похожее на бульканье разлившегося ручья дыхание охотника притягивает темноту. Она на черных крыльях спешит упасть ему на грудь. Сгущается тьма, вбирая в себя свет и луны, и звезд, и последних искорок угасающего костра.
Где-то неподалеку громко выстрелило дерево. Короткое эхо, не успев окрепнуть, запуталось среди частого кустарника и обессилено упало на снег.
Не пошевелился человек, не вздрогнул. Инеем одежда покрылась, лицо спокойное, строгое, словно березовая кора с черными черточками вместо глаз.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: