— Наше месторождение подает газ на Урал. До Серова дотянули газопровод.

После трех дней сухомятки в Тюменском аэропорту обед показался особенно вкусным. Командовала в столовой секретарь комсомольской организации. Она же забрала у ребят учетные комсомольские карточки.

— И вам хорошо, и мне спокойнее, — шутила девушка. — Не забыли, как меня звать? Галя Селиверстова. Ну а вас всех сразу не запомню. Вы для меня отряд. А отвечает за вас Викторенко.

— Не согласны, — возразил Завалий.

— С чем не согласны?

— Не согласны, что за всех отвечает Викторенко. Каждый за себя отвечает.

— Точно, — поддержал Славка Щербицкий. — Мы ж не детский сад. Работнички к вам приехали.

— Ну хорошо, хорошо, — согласилась Галя, не понимая, шутят ребята или говорят всерьез. — Пусть каждый из вас теперь будет представлять целый отряд.

— Ого, — вступил в разговор Монетов. — Секретарь обкома говорил, что вам в область надо пятьсот отрядов. А сейчас, выходит, потребуется только четыреста семьдесят пять. Нас-то двадцать пять.

Тут уж Галя совсем растерялась и вопросительно посмотрела на Викторенко. А тот будто только того и ждал. Медленно поднялся и вдруг скомандовал:

— Разговоры отставить. По четыре человека разобраться и следовать в порядке очереди в машину начальника объединения.

Теперь на какое-то мгновение растерялись харьковчане, но, заметив все-таки улыбку на лице Викторенко, разом зашумели:

— Ну, ты даешь, командир.

— Ну, Славка, ну, Гордей, покажет вам теперь Викторенко.

— Есть командир — есть и отряд.

— Иван, а мы тебя не зря выбрали.

Когда немного угомонились, Викторенко подошел к Гале, поблагодарил за встречу, просил, чтобы не обижалась на них, и пообещал, что и он и хлопцы будут самыми дисциплинированными комсомольцами Березовского объединения. Галя пошла вместе с ребятами, потому что решили, что машина будет их подбирать на дороге. А первым рейсом отправили вещи и Николая Монетова.

Гидропорт оказался крошечным домиком, срубленным из еловых плах в потеках янтарной смолы. От него вниз с высокого берега сбегала тропинка к самому урезу Оби. Течение раскачивало громоздкий плот. Бревна шлепали по воде, и по сторонам дробью разлетались брызги.

— Вот и наша стрекоза, — Лунев показал на крайний самолет, стоящий на поплавках около красного буя. — Счастливого пути! Еще встретимся.

— Не знаю, как Викторенко, а я лично буду вам всегда рад, Евгений Никифорович, — Смурый протянул Луневу руку на прощание. — Фамилия у меня редкая: Смурый, зовут Анатолием. С Викторенко кореши. Из Шебелинки прямо к вам. Считайте, получили двух хороших инженеров.

— За двух инженеров я два дня боролся. И, как видите, одержал победу. А то отправили бы отряд другим курсом, — весело парировал начальник объединения. — Себя в перевозчики предложил, чтобы удостовериться, не умыкнули ли вас по дороге.

Викторенко со Смурым переглянулись. Сказать ничего не успели: моторная лодка прибуксировала самолет. Парни поспешили шагнуть на плот, и бревна сразу скрылись в воде.

— Лебедь, давай руку, — скомандовал Николай Монетов побледневшему Лебедушкину и, поддерживая, заставил его шагнуть в воду.

— Утону! — испугался библиотекарь, но Николай ткнул его в бок кулаком и угрожающе сказал:

— Ты пузыри не пускай! А то начальник объединения подумает, что приехали одни желторотики. — И, как мешок с картошкой, забросил Касьяна в открытую дверь самолета. Все парни заняли свои места в салоне.

Летчик, высунув голову, громко крикнул, подражая знакомому капитану парохода:

— Отдать кормовой!

Ан-2 отвалил от плота. Течение сразу подхватило и понесло его вниз по реке. Взревел мотор. Самолет пронесся на поплавках по воде и взлетел. Правый поплавок, залитый водой, перетянул. Но вода вылилась, и летчик выровнял машину.

Касьян Лебедушкин, от страха не открывал глаза, мысленно тонул несколько раз. Но помнил об отрезвляющем ударе Николая Монетова и молчал.

Викторенко неотрывно смотрел в окно и не заметил, как заснул. Разбудил своим храпом Смурый. Командир испуганно уставился в круглое окно, боясь, что пропустил что-то важное. Но впереди была вода. Ветер гнал высокие волны с белыми барашками в сторону далекого берега.

Самолет снова накренился и пошел по кругу.

Ан-2 приземлился на воду и подрулил к плоту. Волны ударялись о торцы бревен, окатывали водой спускавшихся по лесенке парней.

Викторенко почти у берега плюхнулся в воду — подломилась доска.

Встречавший протянул руку, помог выбраться из воды. Окая, сказал:

— Есть такая примета: кто купался в Сосьве, останется на Севере. Кузнецов, начальник газового комплекса.

— Викторенко.

— Знаю. Вернее, догадался. Вместе будем работать.

— Выходит, так! — подтвердил Викторенко, а про себя отметил: видно, и впрямь Лунев боролся за двух инженеров.

В Игриме всех ребят разобрали по разным местам, но для членов отряда Викторенко по-прежнему был командиром.

По воскресеньям, если удавалось, отряд собирался в полном составе в столовой. Смурый окрестил сходки «чаепитием за круглым столом». Парни научились по-северному пить крепкий чай и приканчивали по десять-пятнадцать больших чайников. За чаепитием обменивались новостями, рассказывали о работе. Иногда на чаепития приходили с новыми товарищами.

Понемногу постигали: все, что делалось в этом краю, делалось впервые. Впервые открыли газ; впервые построили поселок; впервые провели газопровод; впервые подали газ на Урал. Постигали и другое — суровая природа Севера каждый день испытывала на прочность: бурили ли новые скважины для получения газа или прокладывали лежневку через топкие болота к нехоженым местам. Проверялось мужество людей и крепость машин.

В первые дни не было житья от комаров.

— Венеция, — досадливо тянул Смурый и показывал красную ладонь с раздавленными насекомыми. — Послал матери письмо: вместо листа горсть комаров. Получил ответ — все поняла.

— Зря пугаешь!

— Не хотел, а приходится. Сказать тебе новость? Жорка-то Погребной — тю-тю! Убежал. Вот тебе и доброволец!

— Нашелся, значит, дезертир, — на скулах Викторенко заиграли желваки. Он мог признаться, что ему сразу не понравился щеголеватый парень. В поезде и самолете не расставался с пилочкой для ногтей. Иван пытался вспомнить что-то другое, но не мог. — Значит, теперь нас двадцать четыре человека.

— Скажи, Иван, и тебе не снятся вишневые садочки?

— Выкупайся в Сосьве — перестанут сниться.

— Да ты не бойся, я не убегу. Да и Погребной не сбежал, а перевод себе устроил в Тюмень через какого-то родственника. Скажи, зачем прибор в балок тащишь?

— Помозговать хочу, — ответил Викторенко, а потом, о чем-то подумав, невесело улыбнулся и сказал: — На щите он показывает точку росы — влажность и температуру, с которой мы посылаем газ. Может, он будет определять и наше состояние.

— Нас с тобой будет проверять?

— И нас тоже.

Молодые люди подошли к своему балку. С выбитыми досками, промятой крышей, вагончик мог рассказать о тряской езде по железной дороге, а потом об утомительном путешествии на барже по Оби до Сосьвы. Многие находили в нем приют, пока не получали жилье. Викторенко снова вспоминал о Погребном. Два месяца продержался. Хлопнул размашисто рукой по шее. Попадись ему сейчас этот Жорка, влепил бы ему: «Смывайся! Но имей мужество посмотреть в глаза товарищам, с которыми отправился в дорогу!»

Он шагнул через порог. Знакомая тесная комната. У стены маленький столик. Над ним набор инструментов: отвертки, плоскогубцы, паяльник. Стоило разложить на столе инструменты, дотронуться отверткой до первого винта, и он успокаивался. Так было всегда, но сейчас почувствовал: не снять напряжение.

В балке Смурый сразу забрался на койку. Протяжно зазвенели пружины. Викторенко присел к столу. Увидел на нем велосипедный звонок, который Смурый всюду таскал за собой. На тихих улочках Андреевки Смурый всегда появлялся на велосипеде. На раме сидела Ася, синеглазая красавица с толстой косой. Иван подергал рычажок, и резкий, тревожный звон заметался по маленькой комнате.