Однако с некоторых пор сюда зачастили врачи. Вечерами, а то и всю ночь напролет тускло светились крохотные оконца, слышался собачий лай. Каждое утро, секунда в секунду на пороге домика появлялся молодой еще человек, которого совсем не старила густая борода. Бодрой походкой (и не скажешь, что он прошагал порядочный путь с Васильевского острова сюда, на Выборгскую сторону) он поднимался по ступенькам и энергично распахивал дверь. Его встречал заливистый собачий лай.

Десять лет ежедневно приходил сюда Иван Петрович Павлов (а иногда, если опыт затягивался, прибегал и ночью — взглянуть, как идут дела). Два-три сотрудника да служитель, присматривающий за собаками, — его штат. Почти полное отсутствие лабораторного оборудования (термостат и тот был изготовлен собственноручно из пустой банки из-под сардин, самодельного штатива да маленькой керосиновой лампы), в одной из комнат — операционная для собак, в другой — клетки с выздоравливающими животными — вот весь набор средств, с помощью которого И. П. Павлов ставил свои опыты, принесшие ему вскоре мировую известность.

В трудные годы учебы в Медико-хирургической академии судьба подарила ему две встречи, которые заметно повлияли на его научный рост. Лекции по хирургии в академии читал Николай Васильевич Склифосовский — лучший хирург России, прославившийся своими смелыми, новаторскими операциями на всю страну. Больные приезжали к нему из самых глухих мест и неизменно находили теплый душевный прием, получали необходимую помощь.

Сам к тому времени прекрасно владевший хирургической техникой, И. П. Павлов, наблюдая работу Н. В. Склифосовского, понял, что не менее важно при операциях и последующем лечении применять новейшие достижения науки, в первую очередь противовоспалительные препараты. И хотя И. П. Павлов оперировал всего лишь собак, готовя их для своих физиологических опытов, выхаживали их теперь не менее тщательно, чем больных людей, пока раны полностью не заживали и животное не возвращалось к обычному образу жизни.

Благодаря этому Ивану Петровичу удалось перейти к совершенно новым экспериментам, которые он назвал "хроническими" опытами в отличие от "острых", что применялись в физиологии до него. Это были эксперименты на предварительно прооперированном, но вылеченном, здоровом животном, наблюдения над которым велись не на операционном столе, под наркозом, как было раньше, а в течение многих недель или месяцев спокойной, нормальной жизни.

Лекции другого выдающегося клинициста того времени — Сергея Петровича Боткина — не отличались блестящей формой. Говорил он медленно, не всегда сразу мог подобрать необходимые слова, по нескольку раз возвращался к уже сказанному ранее. Зато он учил логике медицинского мышления и считал, что будущий врач обязательно должен сам проводить физиологические эксперименты на животных, прежде чем давать рекомендации больным людям. К тому же он был очень независим и смел в своих суждениях. Вернувшись с русско-турецкой войны, с негодованием говорил о непорядках в армии, которой командовал великий князь. Ходили слухи, что С. П. Боткин был одним из немногих, кто отважился просить царя о помиловании Н. Г. Чернышевского.

Главное же — он был сторонником научного эксперимента в медицине, что тогда признавали далеко не все преподаватели Медико-хирургической академии. Для этой цели и создал он при своей клинике экспериментальную лабораторию, в которую пришел работать студент академии Иван Петрович Павлов.

В то время в лаборатории изучали и проверяли действия лекарств при заболевании сердечно-сосудистой системы. Само собой, и диссертация И. П. Павлова была связана с сердцем и кровообращением.

Однако Сергей Петрович Боткин в разговорах часто жаловался, что физиология в долгу у медицины и в другом не менее важном жизненном вопросе — пищеварении. Слишком мало было тогда известно о нормальной работе желудка, печени, кишечника, чтобы можно было правильно установить диагноз в случае заболеваний органов пищеварения. Эту область науки фактически надо было создавать заново. А Иван Петрович Павлов уже пробовал свои силы и в этом вопросе, будучи еще студентом университета. Необходимо было так построить опыт, чтобы можно было снаружи наблюдать за пищеварительными процессами.

Как это сделать? И тут ему на память (в который уже раз!) пришла книжка Льюиса, прочитанная еще в семинарии. В ней приводилось описание любопытного случая. К канадскому врачу как-то попал необычный пациент. Он был ранен на охоте в живот. Исход, казалось, был предрешен. Однако больной выжил, правда, рана срослась неправильно: оболочка желудка приросла к краю кожи, и образовалось отверстие, через которое было видно все, что делается внутри желудка.

Физиологи воспользовались неожиданной подсказкой и в дальнейшем сами стали проделывать такое "окошко" в желудке подопытных собак. Однако наблюдать за процессами в желудке, брать пробы сока мешала находившаяся там пища. Надо было кормить собак, чтобы желудок начал работать, и в то же время избавиться от пищи, получать для лабораторных анализов чистый, без пищевых примесей, желудочный сок. Как этого добиться?

И. П. Павлов решил эту задачу просто и оригинально. Он проделал два "окошка": одно — в стенке желудка, другое — в пищеводе. Теперь пища, которой кормили прооперированную и вылеченную собаку, не доходила до желудка, вываливалась из отверстия в пищеводе наружу. Но желудок успевал получить сигнал, что пища в организм поступила, и начинал готовиться к работе: усиленно выделять необходимый для переваривания сок. Его можно было спокойно брать из второго отверстия и исследовать без помех.

Так родился удивительный эксперимент, с легкой руки И. П. Павлова названный "мнимым кормлением". Собака могла часами глотать одну и ту же порцию пищи, которая дальше пищевода не попадала, а экспериментатор работал в это время с обильно льющимся желудочным соком. Можно было варьировать пищу (вместо хлеба давать молоко или мясо) и наблюдать, как соответственно меняется химический состав желудочного сока. Или даже давать подопытной собаке заведомо несъедобные вещества: песок или мелкие камешки — и смотреть, как справляется ее желудок с такой сложной задачей.

Но главное было в другом. Впервые удалось экспериментально доказать, что работа желудка зависит от нервной системы и управляется ею. Ведь в опытах мнимого кормления пища не попадала непосредственно в желудок, а он начинал работать. Стало быть, команду он получал по нервам, идущим от рта и пищевода. В то же время стоило перерезать идущие к желудку нервы — и сок переставал выделяться.

Другими способами доказать регулирующую роль нервной системы в пищеварении было просто невозможно. Ивану Петровичу Павлову это удалось сделать впервые, оставив далеко позади своих зарубежных коллег и даже самого Р. Гейденгайна, чей авторитет был признан всеми в Европе и к которому И. П. Павлов совсем недавно ездил набираться опыта.

Мнимое кормление стало первым звеном в тех изобретательных физиологических экспериментах, которые отличали в дальнейшем научное творчество великого ученого. Успех этих опытов окончательно переключил его на исследование пищеварения. Деятельностью сердца он больше не занимался.

Теперь, как никогда, И. П. Павлов ощутил потребность в собственной лаборатории, где он мог бы решать интересующие его проблемы. В клинике Сергея Петровича Боткина И. П. Павлов, по его собственным словам, работал, "не разбирая, что мое, что чужое". Около десятка диссертаций врачей боткинской клиники были созданы на основе павловских экспериментов и при его непосредственном участии. Ассистенту Павлову пора было выходить на самостоятельную дорогу.

Но пройдет еще несколько лет, пока он наконец получит кафедру и станет полновластным распорядителем своих научных изысканий. Кафедра фармакологии академии, которую стал возглавлять Иван Петрович Павлов, размещалась в старинном здании на углу Нижегородской улицы и набережной Невы. Недавно построенный Литейный мост соединил теперь напрямую Выборгскую сторону с центрам города. Высокие узкие окна фасада смотрели на Неву.