Светлые князья и бояре, которых летописец называет княжими мужами, — не родовые старшины, а представители высшего класса древнерусского общества. Едва ли мы имеем родовых старшин даже у древлян этого времени.

В том же смысле надо понимать и различение в договоре Игоря 945 г. послов и гостей. Из вышеприведенного текста ясно, что послы имеют преимущества перед гостями: у послов печати золотые, у гостей серебряные; послам полагается особое продовольствие «слебное», гостям «месячина». Если мы не затрудняемся расшифровать термин «гость», полагая, что тут разумеются купцы, то кого мы должны понимать под послами, стоящими выше купцов? Это, несомненно, бояре. Всех этих бояр и «лучших мужей» выделяло из массы богатство и связанная с ним власть.

Бояре нашей древности состоят из двух слоев. Это наиболее богатые люди, называемые часто людьми «лучшими, нарочитыми, старейшими», продукт общественной эволюции каждого данного места, туземная знать и высшие члены княжеского двора, часть которых может быть пришлого (вместе с варяжскими князьями) происхождения. Терминология наших летописей иногда различает эти два слоя знати: «бояре» и «старци». «Старци», или иначе «старейшие», — это и есть так называемые земские бояре. Летописец переводит латинский термин «Senatores terrae» — «старци и жители земли» (Nobilis in portis vir ejus, quando sederit cum senatoribus terrae — «взорен бывает во вратех муж ее, внегда аще сядеть на сонмищи с старци и с жители земли»). По возвращении посланных для ознакомления с разными религиями Владимир созвал «боляри своя и старци». «Никакого не может быть сомнения, — пишет по этому поводу Владимирский-Буданов, — что восточные славяне издревле (независимо от пришлых княжеских дворян) имели среди себя такой же класс лучших людей, который у западных славян именуется majores natu, seniores, кметы и др. терминами»[117]. Эти земские бояре отличаются от бояр княжеских. Владимир I созывал на пиры «боляр своих, посадников и старейшин по всем городам»[118], в своем киевском дворце он угощал «бояр, гридей, сотских, десятских и нарочитых мужей».

Арабы Ибн-Русте и Гардизи сообщают, что варяги обосновались в Новгороде (Holmgard) и отсюда облагают данью славян; многие из славян поступают к «этой руси» на службу. В Новгороде особенно ясно бросается в глаза наличие этих земских бояр. Когда в Новгороде, при кн. Ярославе, новгородцы в 1015 г., перебили варяжских дружинников, князь отомстил избиением их «нарочитых мужей»[119], составлявших здесь «тысячу», т. е. новгородскую военную, не варяжскую организацию. В 1018 г. побежденный Болеславом Польским и Святополком Ярослав прибежал в Новгород и хотел бежать за море; новгородцы не пустили его и заявили, что готовы биться с Болеславом и Святополком, и «начаша скот сбирать от мужа по 4 куны, а от старост по 10 гривен, а от бояр по 18 гривен». Совершенно очевидно, что новгородское вече обложило этим сбором не княжеских дружинников, которых в данный момент у Ярослава и не было, потому что он прибежал в Новгород только с 4 мужами, а местное население, и в том числе бояр.

Таких же местных бояр мы видим и в Киеве. Ольговичи, нанесшие поражение киевскому князю Ярополку Владимировичу (сыну Мономаха) в 1136 году, как говорит летописец, «яша бояр много: Давида Ярославича, тысяцкого, и Станислава Доброго Тудковича и прочих мужей… много бо бяше бояре киевские изоймали»[120].

Это были бояре киевские, а не Ярополковы, т. е. местная киевская знать.

Важные данные о классовом составе русского общества X–XI вв., и в частности о боярах, мы имеем в церковном уставе кн. Ярослава.

«Аще кто пошибаеть боярскую дщерь или боярскую жену, за сором ей 5 гривен золота,… а менших бояр — гривна золота… а нарочитых людий 2 рубля… а простой чяди 12 гривне кун… (ст. 3)

Аще кто назовет чюжую жену блядью, а будет боярьская жена великих бояр, за сором ей 5 гривен злата… менших бояр… 3 гривна злата… а будет градских людей… 3 гривны сребра… а сельскых людей… гривна сребра…» (ст. 25).

Этот перечень «бояре нарочитые, бояре меншие, нарочитые люди и простая чадь» в Уставе повторяется по разным случаям неоднократно. Один раз вместо нарочитых людей названы «городские люди», а вместо «простой чади» названы сельские люди («а сельской жене 60 резан» или «гривна серебра»)[121].

Хлебников на основании расчета Ланге соотношение этих штрафов представляет в следующем виде[122]:

За оскорбление жен больших бояр 250 гривен кун, меньших бояр — 150 гривен кун, нарочитых (городских) людей 22 72 гривен кун, сельских людей или чади 17 72 гривен кун.

Принимая во внимание неясности в денежном счете «Правды Русской» и памятников, одновременных с нею мы вправе все же считать, что соотношение этих цифр верно. А это для нас в данном случае чрезвычайно важно. Социальное расстояние между большим боярином и сельским свободным человеком (общинником) выражается в цифрах приблизительно как 14:1, между боярином и городским или нарочитым человеком — 11:1. Летописный факт 1018 г., приведенный выше, по той же расценке денег дает приблизительно то же соотношение.

Итак, бояре есть разные, точно так же, как и горожане и сельские жители, о чем речь будет ниже.

Очень интересные черты внутри класса землевладельцев отражены в житии Феодосия Печерского. Отец его по распоряжению киевского князя был переведен в Курск («Бысть же родительма блаженного переселитися в ин град, глаголемый Курск, князю тако повелевшу»). Дал ли князь отцу Феодосия в Курске землю, или она у него была там раньше, нам не известно, но известно, что под градом Курском у родителей Феодосия оказалось имение. Когда умер отец Феодосия, 13-летний мальчик «оттоле начат на труды подвижнее быти, якоже исходити ему с рабы своими на село делати со всяким прилежанием». В этом же городе жил и «властелин града», ниже названный «судиею». К этому «властелину» попал на службу и Феодосий. Он работал в «его церкви», а однажды этот вельможа велел Феодосию служить в его доме на званой трапезе, куда были приглашены другие «вельможи града».

Перед нами богатые курские вельможи, которым служит сын землевладельца небольшой руки. Мне кажется, отсюда неизбежен вывод, что курские вельможи тоже были землевладельцами, только крупными, служить которым не было зазорно Феодосию даже с точки зрения его матери, которая крепко блюла честь своего рода, находя несовместимым с его достоинством работу Феодосия по печению в церкви просфор («молютися, чадо, останися от такыа работы, — твердила она сыну, — укоризну бо приносиши на род свой»)[123]. Достоинство мелкого землевладельца, по ее мнению, не страдало от службы в доме крупного феодала.

Поскольку мы уже отметили отдельные слои боярства, неодинаковые по своему материальному положению и происхождению, то вполне естественно допустить и разность в характере их материальной базы, по крайней мере, в начальный период их существования на территории Киевского государства. Если норманны, несомненно, входившие в состав боярства (по крайней мере, на севере Руси), вследствие примитивности организации своего завоевания, некоторое время пользовались ленами, составлявшимися «только из даней», то говорить то же о туземной, неваряжской знати, выросшей в земледельческом обществе в процессе разложения земельной сельской общины и появления частной собственности на землю, решительно невозможно.

Самое верное решение этой задачи будет состоять в допущении, что богатство этих бояр заключалось не только в «сокровищах», но и в земле. Очень вероятно, что в таком именно смысле надо понимать замечание летописца, сделанное им по поводу смерти князя Владимира. «Се же (смерть Владимира) уведевше людие, без числа снидошася и плакашася по нем: боляры аки заступника их земли, убозии акы заступника и кормителя» (Лавр, лет., под 1015 годом).