Гнездо неясыть не строит. Ей нужно просто дупло. Глубина его может быть и двадцать-тридцать сантиметров, и два-три метра. Березы, осины, осокори, ветлы с выгнившей сердцевиной становятся совиным домом на годы, могучие дубы и вековые липы — на десятилетия. Таких дупел даже в старых лесах немного, и неясыти, обзаведясь жильем, не покидают его потом ни на день. В нем растят птенцов, в нем живет кто-то из пары осенью и зимой. При недостатке подходящих дупел гнездятся неясыти на чердаках, спокойно относясь к соседству человека.

На исходе февраля или в начале марта, реже — позднее, в совином дупле появляется первое яйцо, через двое суток — второе, а всего их может быть три, пять и даже больше. И наседка уже не покидает дупло. Крепко и молча сидит она на яйцах, а кормит ее ночами охотник-совин, нося ей теплых только что пойманных мышей. Когда же в дупле появляются птенцы, на него ложится двойная забота.

Неясыть, как и другие совы, ищет добычу по себе — такую, которую можно проглотить целиком, потому что у сов ни обдирать, ни ощипывать пойманного зверька или птицу не принято. В лесной ночи такая добыча — полевки и мыши, основа совиного благополучия и процветания. Но когда редеет мышиное племя или становится недоступным из-за глубокоснежья, отваживается неясыть нападать на зайцев-подростков и одерживает победу. Тогда ночной охотник наедается до отвала и не улетает от добычи, пока ее остатки не замерзнут и не перестанут поддаваться совиному клюву.

Летом на безмышье собственный голод и просящие крики голодных совят заставляют взрослых неясытей ловить совсем несовиную добычу — чесночниц. У этих похожих на жаб, на лягушек безобидных существ нет той ядовитой защиты, которая оберегает других земноводных от нападения случайных охотников. Поэтому годятся они в пищу неясыти, которая, однако, не трогает их, если удается поймать хотя бы несколько мышей. Может спутать землеройку с мышью, но проглотит ее, если только голодна, а сытая — бросит, наверное, не преодолев отвращения к запаху маленького зверька.

Птиц неясыть ловит редко и лишь тех, которые на ветках ночуют: дроздов, дубоносов, овсянок. Но если она переселяется на зиму в город или живет там постоянно, то становится настоящей воробьятницей, беря еженощную дань с домовых воробьев, ночующих на деревьях. Какая-то часть этих воробьев предпочитает проводить ночи не под крышами или в иных убежищах, а на ветках, под открытым небом, терпя снегопады, холодные дожди и ветры. Такие ночевки существуют годами на самых оживленных улицах, на перронах вокзалов, где всю ночь много света. В иные места с вечера собираются не сотни, а тысячи и десятки тысяч воробьев. Неясыть терпеливо дожидается, пока утихомирятся самые драчливые и уснут, спрятав клювы в перо. Бесшумно появляясь из темноты, она снимает одного с ветки так ловко, что соседи даже не просыпаются, не поднимают переполоха. При таком обилии добычи сова никогда не впадает в охотничий азарт, не трогает больше, чем может съесть, и запасов не делает. Что-то подсказывает ей, что главное в такой охоте не напугать остальных, чтобы они не перестали прилетать сюда по вечерам. А поскольку охотится она в одиночку, то и урон огромной воробьиной общине незаметен, и воробьи ничего не подозревают до какого-нибудь нечаянного случая.

Охотница настолько привыкает к городской обстановке, что днем не всегда даже прячется, а может спокойно просидеть на дереве в бульваре на виду у воробьев и ворон. Воробьи на нее не обращают внимания, а на беснующееся воронье не обращает внимания она: дремлет, не открывая глаз. До сумерек на том дереве побывают сотни и сотни ворон, ни одна не посидит молча, но за день с совиной головы не упадет ни перышка.

В лесу короткий дневной сон неясыти спокойнее, потому что зимой там нет ворон. Правда, сойки, увидев и узнав дремлющую на краю дупла сову, поднимают отчаянный крик, созывая своих. Взглянув на них одним глазом, неясыть зажмуривается снова, а сойки, покричав еще немного, продолжают свой путь по лесу. Но когда на их крик слетаются сороки, а иногда и ворон свернет, сова словно нехотя прячется в дупло, прекращая этим птичий переполох. Единственные соседи неясыти, с которыми лучше не встречаться днем, это тетеревятник, который может оторвать ей голову, словно вороне или утке, и лесная куница, которая в голодную зимнюю пору охотится чуть ли не круглые сутки.

Самый трудный период в жизни этой лесной совы — середина многоснежной и морозной зимы. Времени для охоты много, но с добычей плохо: не выходят на поверхность снега мыши, откочевывают мелкие зерноядные птицы, ночующие на деревьях. В такие зимы не раз находят в разных местах замерзших, истощенных сов. Пожалуй, не столько недоступность добычи губит неясытей, сколько их привязанность к своим гнездовым и охотничьим участкам. Ушастые совы покидают бескормные участки, кочуя зимой по огромной территории и где-нибудь находя поживу, а старые неясыти — домоседки из домоседок.

Через месяц после появления первого яйца вылупляется из него первый совенок, через два дня — другой, еще двое суток — и в дупле появляется третий. К этому времени зима или совсем покидает леса, или держится в них последние дни, вернее, ночи. Кормит семью совин-отец, передавая пойманных мышей матери-сове, а та оделяет малышей-совят. Днем широкое отверстие дупла темнеет безжизненной пустотой. Ни белка в него не заглянет, ни птиц около него не видно.

Еще через месяц, уже после цветения лесных первоцветов, пушистые черноглазые совята становятся непоседами. Они взбираются на край дупла подремать и понежиться на нежарком солнышке. Полетные перья крыльев и хвоста у них уже настоящие, годные для того, чтобы перелететь на соседнее дерево. Остальное перо — еще как пух, настолько нежное, что ладонь не чувствует его прикосновения.

У таких совят нет еще ни любопытства к дневному своему окружению, ни страха, ни боязни даже перед настоящей опасностью. Хотя серьезная опасность им и не грозит. Не потому, что когти у них остры, а потому что, затаившись в кроне соседних деревьев, следят за обстановкой взрослые совы. Они не встревожатся, если рядом с их детьми будет скакать по стволу поползень или дятел, но пугнут досужую белку. Защищая совят, они смело бросятся и на проходящего мимо человека, нанеся сильный удар когтистыми лапами в голову. Удар не только силен, но и неожидан, потому что нападает сова сзади и сверху, к тому же совершенно бесшумно. Ударит и, взмыв на ветку, защелкает клювом, уже не скрываясь и явно угрожая повторным нападением.

Кто еще может так самоотверженно защищать гнездо с птенцами? Даже самые смелые и сильные из дневных лесных хищников не столь отважны, чтобы нападать при этом на человека. Тетеревятники с тревожным криком носятся за деревьями, стараясь, однако, не попадаться на глаза. Один из самых могучих пернатых хищников орлан-белохвост кружит в поднебесье, будто дела ему нет до того, что происходит внизу, в собственном его доме. Неясыть не интересуется намерениями случайного прохожего. Она наносит удар первой, не дожидаясь, пока похитят у нее птенца, и открыто угрожает повторным нападением, привлекая все внимание только к себе.

Немного спустя у совят появляется осторожность, к ним уже не подойти близко ни днем, ни в сумерки, ни ночью. Они уже сами могут постоять за себя, и жизнь родителей становится спокойнее: опека и защита теперь не так нужны их детям, которые в середине лета одеваются настоящим пером и становятся совами. Их только надо подучить основным приемам родовой охоты, а потом можно и расставаться. Старые совы остаются жить безвылетно около семейного дупла, молодняк к осени рассеивается по ближним и дальним окрестностям.

Неясыть — ночной хищник. Даже когда наступает макушка лета с самыми короткими ночами, неясыть никогда не начинает охоту засветло, подобно ушастой и болотной совам и сычу. В какой-то миг густеющих сумерек, когда быстро тускнеет заря и блекнут ее теплые краски, сбрасывает она дремоту и, развернув крылья, быстро несется между деревьев.

И совята молчат почти до темноты. Но вот зажигаются звезды, у опушек начинают мурлыкать козодои, и тогда из густых, потемневших крон раздается просящий, сипловатый писк изголодавшихся за долгий день птенцов. Сначала они пищат на месте, где сидели днем, и голоса их, чередуясь, звучат в вечерней тишине, как скрип качелей. Потом в нетерпении начинают перелетать с дерева на дерево, все дальше и дальше в ту сторону, где охотятся родители. Перестал скрипеть один — значит отдала ему мать только что пойманную полевку, замолчал другой — тоже получил порцию.