Он не запугивал, просто спокойно, доходчиво объяснял. Уилл сомневался, что это подействует - он видел огонёк воинственного безумия, горящий у мужчины в глазах. Этот взгляд показался ему смутно знакомым... Уилл вздрогнул.

- Я не буду спрашивать тебя о расположении ваших войск, - продолжал Риверте. - О вашей численности, о новых союзах, которых вы заключили, и так далее. Всё это ты всё равно расскажешь палачу, и моё присутствие при этом совершенно необязательно. Но меня волнует другой вопрос, на который, полагаю, ты вполне можешь ответить, потому что в этом нет никакой тайны. Думаю, ответ даже доставит тебе некое удовольствие. Скажи мне, парень, с поджогами - чья это была идея?

Пленник что-то прорычал, терзая палку зубами. Риверте кивнул:

- Ах да. Прости. Но ты сам понимаешь, это для твоей безопасности. Давай так: я буду спрашивать, а ты отвечай жестами, да или нет. Договорились?

Пленник ожесточённо замотал головой, но Риверте спокойно продолжал:

- Чья была идея - жечь деревни и поля? Маркезини?

Мужчина опять зарычал, на сей раз с каким-то глухим удовлетворением. Это рычание и в самом деле делало его похожим на зверя. Уилл просмотрел на Риверте, не понимая, о чём он вообще говорит. Чьей идеей было жечь поля? Но разве не...

- Сабатела? Хм, тоже нет? То есть идея шла не с верхов. Странно, - Риверте словно бы рассуждал вслух, не смущаясь присутствием других. - Очень странно, что господа бароны так легко идут на поводу у этого сумасшедшего и позволяют уничтожать собственные владения. Значит, всё-таки Витте? Ну давай, друг мой, я же знаю, кто бы ни придумал эту затею, он ею гордится. Он хотел бы, чтобы я знал.

Пленник дёрнул головой, пытаясь выплюнуть кляп. То ли он надеялся всё же покончить с собой, то ли впрямь хотел ответить, и Риверте был прав - Уилл видел, что, как это ни дико, мятежника распирает от гордости и восторга. Но что за... о чём они... ведь деревни сжигали имперские войска, разве нет? В устрашение и наказание за затянувшийся бунт. Или...

Или, подумал Уилл, леденея, Риверте не настолько глуп. Да что же это я, Господи?! Он абсолютно, совершенно не глуп! И не жесток - никогда он не был жестоким к крестьянам, и не важно, к собственным или чужим. Уиллу вспомнился разговор с маркизом Лизордо, случившийся тысячу лет назад, разговор, положивший начало концу. Риверте тогда потребовал эвакуации местных, и сухо заметил, что если маркизу нет дела до собственных крестьян, то ему, Риверте, дело до них есть. И он всегда был таким. Всегда... почему же Уилл поверил, что он это сделал?

И почему Альваро так сказал?

Уилл зажмурился, пытаясь воскресить в памяти тот удушливый, прогонявший сырым, остывающим пожарищем день. Кто сказал, что это сделали люди Риверте? Крестьяне? Но крестьяне могли не знать. Если на поджигателях была форма вальенцев, если они выкрикивали "Да здравствует император!" и "Смерть бунтовщикам!" - крестьяне и не могли заподозрить ничего иного. А надеть вальенскую форму и кричать, как вальенцы, мог кто угодно. В том числе и бунтовщики.

Зачем? А вот это как раз предельно ясно. Риверте изначально надеялся сохранить хотя бы относительную лояльность местного населения - это было одно из условий быстрой победы. И тот монастырь, Господи, монастырь святого Себастьяна - Риверте тоже хотел взять миром, тихо, не оскорбляя простонародье грубым обхождением с духовными лицами. В последнем он, правда, не очень-то преуспел, но есть разница между тем, чтобы выставить за ворота группу монахов - и тем, чтобы обречь на голодную гибель сотни и тысячи крестьян. Риверте бы так не сделал. Он был на это попросту не способен.

И как, во имя всего святого, как Уилл мог в такое поверить? Все поверили, но он-то - как?

Уилл открыл глаза. И увидел обращённый на него взгляд - жгучий, пронизывающий до костей. Пленный мятежник уставился на него, словно намерился провертеть в нём глазами дырку - и тогда Уилл наконец узнал его, слишком поздно, правда. Это был один из людей, встретивших их с Альваро на перекрёстке, видевший, как они трутся друг о друга в траве, провожавший их потом в лагерь, наблюдавший, как Уилл молча слушает разговор капитана Витте со своим ближайшим соратником... Этот человек его узнал.

Уилл стоял, не шевелясь, как человек, у ног которого свернулась гадюка. Не двигайся. Не издавай ни звука. И пронесёт. Может быть, пронесёт.

Он совершенно забыл, что ещё час назад собирался сам сознаться Риверте во всём. Теперь он боялся этого больше всего на свете.

- Хорошо, - услышал Уилл словно издалека равнодушный голос Риверте. - Это всё, что я хотел узнать лично. С остальным пусть управляются профессионалы. Ортандо, когда выжмете из него всё, что удастся, жду вашего доклада.

- Есть, сир.

Солдаты подхватили пленника, отволакивая назад, во тьму. Уилл смотрел на него, как заворожённый, и думал: только бы они не достали у него изо рта палку. Только бы дальше играли в это безумное "да" и "нет", иначе... иначе мне конец.

То, что этому человеку конец наверняка, и что конец этот будет ужасен - это Уилла сейчас не заботило. Жестокость, которую он видел вокруг - её стало слишком много. И она была как заразная болезнь. Уилл боялся, что неизлечимая.

Тёплая сильная рука легла на его плечо. И как же сильно, как убийственно отличалась она от другой руки, тоже тёплой и сильной, которая вот так же сжимала его совсем недавно.

Он поверил. Почему он поверил?

- Идёмте, Уильям, - негромко сказал Риверте. - Мы тут уже не нужны.

Уилл пошёл за ним, как во сне, позволяя отвести себя обратно в палатку. Упала толстая парчовая ткань, отсекая их от мрака ночи, внешнего мира и глухих отдалённых криков.

- Нас прервали, - сказал Риверте. - Вы собирались мне что-то сказать. Всё ещё хотите?

Уилл с трудом проглотил ком, вставший в горле. Во рту пересохло. Он медленно качнул головой.

- Точно не хотите? Вы так долго собирались, что я...

- Не сегодня, - хрипло сказал Уилл. - Я... не сегодня, сир.

Риверте кивнул, Убрал руку с его плеча - с неохотой, но без колебаний.

- Хорошо. Когда решите - я больше не буду избегать этого разговора. Даю вам слово графа Риверте.

Он разделся, лёг и через минуту уснул. Уилл не спал ещё долго, и перед самым рассветом через него капитан Ортандо передал донесение сиру Риверте. Пленник не пережил допроса. Некоторые сведения от него удалось получить, но, к сожалению, ничего, что сиру Риверте не было бы известно раньше. Оставив это скупое донесение, капитан Ортандо ушёл.

А Уилл до утра просидел на краю кровати, стиснув колени руками и глядя, как грудь Фернана Риверте спокойно поднимается и опускается во сне, и как дрожат на щеках тени его длинных чёрных ресниц.

Дизраэль никак не хотел сдаваться. Эта старинная, мощная крепость с толстыми двойными стенами, глубоким рвом и высоким насыпным валом определённо знала себе цену. Стены украшали массивные квадратные башни, на которых день и ночь дежурили арбалетчики. Губернатор, назначенный императором Рикардо, был свергнут в первые же дни мятежа, несколько месяцев просидел в тюрьме и был казнён на вторые сутки осады. Его тело сбросили с крепостной стены, и под градом стрел вальенские солдаты вылавливали труп из рва, чтобы доставить в Вальену и похоронить несчастного в фамильном склепе - он был очень знатного рода и приходился кузеном самому императору. Узнав о случившемся, Рикардо приказал Риверте стереть Дизраэль с лица земли. Риверте же, как обычно, не спешил выполнять приказ, действуя по своему собственному разумению.

- Уничтожить Дизраэль - всё равно что зарезать единственного в курятнике петуха, - пояснил он как-то Уиллу, когда они завтракали вместе снаружи, напротив крепостного вала. - Пусть даже останется сотня упитанных курочек, они перестанут нестись. Их останется только пустить на рагу, и через полгода - прощай, курятник.

Курятником он называл Сидэлью, курами - мелкие города, которых Дизраэль питал, как сердце питает всё тело. Уничтожение древнего, прекрасного и очень удачно со стратегической точки зрения расположенного города Риверте считал варварством, которое не могла оправдать даже месть за убийство императорского кузена. Кроме того, он просто не мог взять Дизраэль штурмом. В штурме, не уставал повторять Риверте, как и в войне вообще, чрезвычайно важна внезапность - либо существенный тактический перевес. Таким перевесом обладал Уилл, когда вместе с сирой Лусианой, капитаном Ортандо и горсткой отчаянных храбрецов штурмовал Тэйнхайл, где держали в плену Риверте - Уилл знал слабые места в крепостной стене, и у Уилла был порох. Слабые места в обороне Дизраэля тоже имелись (шпионская сеть, возглавляемая Гальяной, работала исправно), но, видимо, ни один их этих изъянов не давал решительного преимущества. К тому же Риверте имел в тылу сильного и опасного врага, ни на миг не ослабевавшего бдительность. Стоит ему бросить на Дизраэль свои войска, как его тотчас ударят в спину - и тогда даже сир Риверте не сумеет уйти от поражения. Кинуться очертя голову в заведомо проигрышный бой Риверте не спешил, во всяком случае, до тех пор, пока оставались другие пути.