Оля

Коля пишет Оле

Сегодня, Оля, я опять попал в очень тяжелое положение… Потренькал я синицей из-за угла дома, Тимошка тоже ответил мне через окошко по-птичьи, а как только я спрыгнул с подоконника в комнату, он прямо с ходу потребовал:

— Отгадай, где сейчас находится Оля. Если ты правда умеешь отгадывать.

— Понимаешь, Тимошка, я не могу сосредоточиться на том человеке, которого здесь нет.

— Но ты же говорил, что отгадываешь на расстоянии!

— На расстоянии, — стал выкручиваться я, — находятся предметы и события, которые я отгадываю — ну, например, твой день рождения или какие-нибудь неожиданные находки, — но сам человек должен находиться здесь, рядом со мной. Я даже за руку должен взять этого человека!

— А раньше ты меня за руку не брал.

— Просто забыл. А сегодня обязательно возьму. И потом… Я не могу, видишь ли, отгадывать по чужому заказу, а только по своему собственному.

— Почему? — удивился Тимошка. — А вот у нас в клубе один известный артист выступал, так ему прямо из зала разные вопросы задавали. И он тут же отгадывал. Только весь краснел и покрывался потом. Мне мама с папой рассказывали.

— Ну, видишь ли, дорогой мой, это же настоящий артист. А я, можно сказать, из самодеятельности… Зато я не краснею и не потею!

— А как же «Операция МИО»? — спросил Тимошка.

— Начнется! Потерпи немного. Всему свое время. Я помогу тебе найти Олю, но, как бы это сказать… через тебя самого.

— Через меня?

— Ну да! Потому что ты-то здесь, со мной рядом, тебя-то я вижу и в любой момент могу схватить за руку. Понял?

— Нет.

— Потерпи немного: поймешь!

— А ты дай сам себе какой-нибудь заказ, — попросил Тимошка.

— Руку!… — скомандовал я, закатывая глаза и одновременно шевеля ушами. Потом схватил Тимошкину руку, всю измазанную чернилами, и прошептал: — Ты, Тимофей, записываешь в особой тетрадке, какие книги прочитал и какие фильмы посмотрел.

Тимошка от восторга протянул мне вторую руку. Я схватил ее тоже. Сеанс продолжался.

— Ты, Тимофей, прочитал «Гиперболоид» целых семь раз! А фильм «Подвиг разведчика» смотрел одиннадцать… Нет, нет, погоди… Скажу точнее! Двенадцать раз!

— Можно, я позову ребят со двора? — тихо попросил Тимошка. — А?… Пусть они тоже услышат!

— Нет, не надо. Это будет отвлекать меня. Я должен максимально сосредоточиться на главном объекте отгадывания, то есть в данном случае — на тебе.

— Еще что-нибудь… — прошептал Тимошка. Я огляделся по сторонам, словно размышляя, что бы такое мне еще отгадать.

— Только не подглядывай, — предупредил Тимошка.

— Ты мне не доверяешь?! — громко обиделся я. — Хорошо. Тогда я сейчас разгляжу что-нибудь такое, чего не может быть видно, потому что этот предмет лежит в шкафу. Или, например, в письменном столе. Руку!… Другую!…

Я снова схватил перепачканные чернилами Тимошкины руки, снова закатил глаза, подвигал ушами — и сделал очередное открытие.

— В левом ящике письменного стола у тебя лежит «Швамбрания»!

— Нет, — к моему величайшему удивлению, произнес Тимошка. — Она там все время лежала, но вчера вечером я ее читал и оставил под подушкой.

— Запоздалая реакция! Вот видишь: это уже усталость. Я перенапрягся. На каждом сеансе надо отгадывать что-нибудь одно, — сказал я. И устало бухнулся на диван.

Странную Тимошкину манеру обедать, начиная со второго блюда, я решил оставить на следующий сеанс. А то просто нечего будет отгадывать!

— Не волнуйся, пожалуйста, — стал утешать меня Тимошка. — «Швамбрания» у меня всегда лежала в левом ящике. Так что можно считать, что ты отгадал. Не волнуйся!

Мой сеанс, несмотря на последнюю осечку, покорил Тимофея. Я видел это и сделал еще одно предположение:

— Не надо было хватать тебя сразу за обе руки. Это не по правилам. Полагается брать только одну руку.

— Но ведь ты все равно отгадал, — продолжал утешать меня добрый Тимошка. И тихо попросил: — А какую-нибудь неожиданную находку ты не можешь найти? На улице или на пустыре…

— Нет, сейчас не могу. Слишком большое переутомление! Ослабла чувствительность. Понимаешь? А в следующий раз я что-нибудь обязательно отыщу!

Мы попрощались. И я выбрался через окно на улицу. То, что я входил и выходил через окно, очень нравилось Тимошке. И я решил вообще не пользоваться дверьми в его квартире.

Коля

Оля пишет Коле

Дорогой Коля!

Очень хорошо, что ты так энергично завоевываешь Тимошкино доверие. Я ведь и хочу, чтобы он сильно к тебе привязался и совсем не огорчился, когда потом узнает, что я уехала далеко, в Заполярье, и больше, наверно, не вернусь… Ты очень хорошо взялся за дело. Но остается ли у Тимошки время на уроки? Вот что меня волнует.

Артамонов видит, что я получаю письма, и почему-то очень интересуется, от кого именно. Раз пять уже спрашивал…

Оля

Коля пишет Оле

Ты, Оля, напрасно волнуешься о Тимошкиных уроках: я даже несколько раз проверял, как он выполняет домашние задания, и даже смог сделать ему кое-какие замечания. В этом, конечно, нет ничего удивительного: ведь он во втором классе, а я уже как-никак в шестом. И все-таки приятно чувствовать себя учителем… Я теперь все время буду его проверять.

Тимошка сказал, что Феликс тоже частенько заглядывает к нему в тетрадки, а в дневник никогда не заглядывает (говорит, что хочет доверять младшему брату!). И еще он беседует с Тимошкой о том, что проходят в школе. И Тимошка уверяет, что слушать Феликса гораздо интереснее, чем читать учебники…

Я, Оля, ни на один день не могу забыть о твоем втором задании, потому что часто перечитываю твои письма. Сперва я стал их перечитывать для того, чтобы научиться отвечать тебе: ведь я раньше никогда не писал писем и ни от кого их не получал.

Иногда даже мне кажется, что я немного подражаю тебе: тоже стараюсь рассуждать, что-то вспоминать… Сначала я хотел исправлять эти места, чтобы писать по-своему, а потом решил ничего не исправлять: так писать интереснее. Вот видишь, опять занялся рассуждениями, когда надо рассказывать о самом главном.

Чтобы Тимошка меня уважал, я не должен срываться. Это я понимаю. А с цветочным горшком у меня получился провал. И вот я решил преподнести Тимошке какую-нибудь другую неожиданную находку. Ведь он и сам просил меня об этом.

Я надумал подарить ему свою деревянную клетку. Свою птичью лечебницу. Так называла ее мама… Я все равно ведь не могу пользоваться ею дома. У меня на столе стоят теперь два аквариума с водорослями, ракушками и речным песком на дне: рыбы молчат и не мешают Нельке играть на пианино.

Перед тем как подсунуть Тимошке клетку, я решил ее немного отремонтировать, начал стучать молотком, скрести напильником.

— Делать тебе нечего, что ли? — сказала Нелька: испугалась, что я снова открою свою птичью лечебницу,

Елена Станиславовна стала на мою сторону и сделала Нельке замечание:

— Надо уважать не только свои дела, Неля! Не только свои увлечения. Каждый делает то, что умеет: один играет на пианино, другой сочиняет стихи, а третий ремонтирует клетку… И все это для чего-нибудь нужно!

Елена Станиславовна часто любит подчеркивать, что люди, у которых нет никаких особенных способностей (например, я), тоже имеют право на уважение и тоже могут приносить не вред, а даже кое-какую пользу. И тут она снова все поставила на свои места: одному — то есть Нельке — быть пианисткой, а другому — то есть мне — возиться с молотком и напильником.

«Но на самом деле, — думал я, — от Нелькиной игры никому еще пользы не было, а моя клетка принесет Тимошке радость!»

Ты, Оля, скажешь, что все нехорошо и нескромно с моей стороны. Но я зачеркивать эти строки все равно не буду: как написал, так и написал! Потому что нельзя же думать, что если человек не умеет играть на пианино и писать стихи, так он уж совсем ни на что не годится.