В тексте самого «Анти-Дюринга» идея, высказанная в ходе его подготовки, получила определенное отражение и развитие. В основе концепции, развитой в заключительной части очерка теории научного социализма, лежит диалектико-материалистическое решение проблемы соотношения свободы и необходимости. Это решение Энгельс дал в первом отделе «Анти-Дюринга». Оно является существенно новым вкладом в разработку материалистического понимания истории. Исходя из диалектического материализма, Энгельс развивает здесь мысль, что свобода есть познанная необходимость. Он делает вывод, что только при помощи современных производительных сил «становится возможным осуществить такое состояние общества… где впервые можно будет говорить о действительной человеческой свободе, о жизни в гармонии с познанными законами природы» (20, 116 – 117).

«Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы». Значит – из царства слепой необходимости в царство познанной необходимости. Значит – переход от стихийности к сознательности, от подчинения слепым законам природы к господству над ними, окончательный переход к подлинно человеческому обществу.

Свобода есть познанная необходимость. Свобода не устраняет необходимости, а как бы возвышается над ней подобно надстройке над базисом.

Когда Энгельс писал в «Анти-Дюринге» о свободе и необходимости, он, очевидно, не знал, что десятилетием раньше в рукописи III тома «Капитала» Маркс развивал по существу ту же самую концепцию: «Царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства». Материальное производство – это царство естественной необходимости. «Свобода в этой области может заключаться лишь в том, что коллективный человек, ассоциированные производители рационально регулируют этот свой обмен веществ с природой, ставят его под свой общий контроль, вместо того чтобы он господствовал над ними как слепая сила… Но тем не менее это все же остается царством необходимости. По ту сторону его начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости, как на своем базисе» (25, II, 386 – 387).

При переходе к подлинно человеческому, коммунистическому обществу соотношение между общественным сознанием и общественным бытием подобно соотношению между свободой и необходимостью именно потому, что свобода есть познанная необходимость, как сознание есть осознанное бытие. Сознание в определенном – указанном Энгельсом – смысле станет определять бытие. Это не значит, что бытие перестанет определять сознание; его в конечном счете решающая роль сохранится. (Свобода может расцвести лишь на базисе необходимости.) Их взаимодействие на основе определяющей роли бытия (как и первичность бытия) сохранится. Изменится лишь характер их взаимодействия. Но изменится существенным образом.

Между идеалистической интерпретацией роли сознания и грядущей ролью сознания отчасти то же соотношение, что и между алхимией и современным превращением элементов, между утопизмом и будущим коммунистическим обществом. Фантазия сначала превращается в науку, а затем наука воплощается в действительность.

Опираясь на диалектико-материалистическое решение проблемы свободы и необходимости, Энгельс в рассмотренном нами очерке теории научного социализма предвидит в будущем господство человека не только над силами природы, но и над его собственными, общественными силами. И этот вывод он формулирует в важнейшем марксистском положении относительно будущего: «люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю».

Предшественники научного социализма тоже говорили о разумности будущего общества. Но это утверждение имело у них существенно иной смысл. Ведь все они исходили из идеалистического понимания истории, а Энгельс был последовательный материалист. За сходными высказываниями стоит в данном случае различное понимание одной и той же объективной реальности, относящейся к будущему. Перефразируя известное выражение древнеримского драматурга Теренция, можно сказать: когда двое говорят одно и то же, это еще не одно и то же.

В 90-х годах, в последние годы жизни Энгельса, его мысль постоянно возвращается к той же проблеме (37, 396; 39, 55 – 56, 175, 352). Наблюдая развитие элементов будущего в недрах современного ему общества, он предвидел последствия, к которым эти тенденции ведут. По мере дальнейшего развития буржуазного общества такие тенденции продолжали усиливаться и углубляться. После первой победоносной пролетарской революции процесс становления нового общества начался реально. Целый ряд тенденций, характерных для эпохи перехода человеческого общества от капитализма к коммунизму, от стихийности к сознательности, развернулся в полную меру уже после Энгельса. Они наглядно демонстрируют всю гениальность марксистского предвидения. Возрастание удельного веса духовного производства, умственного труда в совокупном общественном производстве по мере развития его от простой механизации к современной автоматизации и кибернетизации, превращение науки не только в основу производства, но и в основу управления всем обществом, возрастающая роль коммунистической партии и коммунистической идеологии в развитии общества – все это реальные воплощения возрастающей роли общественного сознания, совершающегося перехода его на качественно новый уровень развития. Вот почему столь большое внимание всему этому комплексу проблем было уделено на XXIV съезде КПСС, и прежде всего в докладе Л.И. Брежнева (см. 53, I, 63, 64, 80, 82, 90 – 92, 97, 99, 107 – 116, 127, 128, II, 232, 240).

III глава третьего отдела посвящена проблеме производства. В этой главе выделяется вопрос об уничтожении противоположности между городом и деревней. Энгельс рассматривает его в более широком плане уничтожения старого разделения труда.

«Уже первое крупное разделение труда – отделение города от деревни – обрекло сельское население на тысячелетия отупения, а горожан – на порабощение каждого его специальным ремеслом. Оно уничтожило основу духовного развития одних и физического развития других… Вместе с разделением труда разделяется и сам человек…»

В буржуазном обществе каждый прикован на всю жизнь к одной определенной специальности – «даже и тогда, когда этой специальностью является просто ничегонеделание».

«Уже утописты вполне понимали последствия разделения труда… И Фурье, и Оуэн требовали уничтожения противоположности между городом и деревней как первого и основного условия для уничтожения старого разделения труда вообще[108]…

Овладев всеми средствами производства в целях их общественно-планомерного применения, общество уничтожит существующее ныне порабощение людей их собственными средствами производства. Само собой разумеется, что общество не может освободить себя, не освободив каждого отдельного человека[109]. Старый способ производства должен быть, следовательно, коренным образом перевернут, и в особенности должно исчезнуть старое разделение труда. На его место должна вступить такая организация производства, где, с одной стороны, никто не мог бы сваливать на других свою долю участия в производительном труде[110], этом естественном условии человеческого существования, и где, с другой стороны, производительный труд, вместо того чтобы быть средством порабощения людей, стал бы средством их освобождения, предоставляя каждому возможность развивать во всех направлениях и действенно проявлять все свои способности, как физические, так и духовные, – где, следовательно, производительный труд из тяжелого бремени превратится в наслаждение[111].