— …вы готовы выбрать воспоминание. Вы можете сделать это, воскрешая в памяти образы или ощущения, которые служат типичным примером конкретного переживания.

Гуннер знал, что многие, если не большинство киборгов выбрали бы половой акт, наркотический кайф или драку. Но он выбрал воспоминание, которое выбирал раньше и будет выбирать всегда.

Гуннер вспомнил зоопарк, заполненный животными из разных миров, заросший их родной растительностью. Он вспомнил запах помета, тепло солнца на затылке и руку жены в своей руке. Он вспомнил, как птицы издали странные рыгающие звуки, как его дети завопили от восторга и как жена велела им успокоиться.

И Гуннер ушел, перенесся в свои самые счастливые минуты и в жизнь, которой больше не было.

Убедившись, что магазин опустел, Сисси Коннерс заперла кассу и пошла в кладовую. Там было темно и восхитительно холодно.

Сисси пришла за лимонадом. Она выбрала ящик и подняла его. На улице стояла жара, и всем хотелось чего–нибудь освежающего. Сисси завидовала тем, кто был снаружи, на солнце, и с нетерпением ждала, когда сможет присоединиться к ним. Ее смена закончится через час, и тогда она будет свободна. Точнее, свободна до занятий в вечерней школе. Диплом — вот ее мечта, и через два–три года она его получит.

Лицо девушки повеселело. Вчера Марк сел рядом с ней. Может, и сегодня сядет? Эта мысль наполнила ее сладостным ожиданием.

Ящик был тяжелым, и Сисси пришлось потрудиться. Она вынесла его в переднюю часть магазина и увидела, что в ее отсутствие вошли два покупателя. Поставив ящик на пол, Сисси скользнула за кассу.

Один из покупателей, женщина, остановилась у стеллажей и просматривала утренний номер популярного журнала. Другой покупатель, мужчина, стоял в нескольких футах от прилавка и нервно оглядывался. Кроме того, он носил бейсболку и большие солнечные очки, как будто пытался выглядеть хладнокровным или спрятать лицо. Сисси почувствовала, что ее сердце забилось быстрее. Она заставила себя улыбнуться.

— Могу я помочь вам?

— Да, — ответил парень, стараясь говорить грубо. — Держи руки так, чтобы я их видел, и давай сюда все, что в кассе.

Револьвер выглядел огромным. И покачивался.

Сисси знала, что ей нужно делать: отдать парню деньги, подождать, когда он уйдет, и вызвать полицию. Она протянула руку к кассе, вспомнила, что заперла ее, и потянулась за сумочкой.

Первая пуля ранила ее в руку, прошла навылет и пробила кофеварку, стоящую сзади на полке. Потекла кровь, Сисси закричала.

Вторая пуля пробила плечо и отбросила Сисси на стену.

Третья пуля попала в грудь. Сисси хотела крикнуть, но мертвые не кричат. Не так ли?

— Эй, Виллен… дай отдохнуть, черт побери. Ну и шутки у тебя.

Виллен проснулась и обнаружила, что она в седьмом боксе четвертого отсека кибернетического ремонтного центра форта Камерон. Тел бойца II не хватало, поэтому ее поместили в устаревшую биоформу и прикомандировали к 1–му полку.

Боец II напротив нее был без руки.

— Прости, я видела дурной сон.

Боец II откинулся назад, позволяя поддерживающей раме принять его вес, и дал своим видеокамерам выйти из фокуса.

— Тогда ладно. Но имей совесть и выруби динамик. Виллен проверила — действительно, динамик включен — и выключила его.

Она вспомнила лицо человека, который убил ее. Интересно, где он сейчас? Власти были осторожны в таких вопросах и старались, чтобы жертвы ничего не узнали. Прошлое должно остаться в прошлом, говорили они. Они хотели, чтобы Виллен выкинула из головы то, что с ней случилось.

Так что тот парень мог сидеть в тюрьме, жариться в аду или болтаться на улицах, убивая ради чистого удовольствия. Именно это говорил Виллен внутренний голос: что он жив и ходит где–то, не страдая от того, что сделал.

Виллен оставалось девять лет, два месяца и четыре дня до истечения срока службы. И когда он закончится, она найдет человека, укравшего ее жизнь, и отомстит ему тем же.

Були облачился в свою форму — конечно, без оружия — и шагнул через занавеску из бус, которая отделяла спальню от главной комнаты подземного жилища. Гостиная — она же столовая, и она же кухня — была круглой. В центре стоял камин–очаг, а вдоль стены шел проход. Запахи, наполнявшие комнату, наверняка нравились наа. А что с чем смешано, было непонятно.

Но комната точно пахла теплом и уютом и выглядела такой же, к большому удивлению Були. Ничто не напоминало межрасовые публичные дома городка наа или лачуги, которые он обыскивал во время зачисток.

Возле камина–очага готовили еду трое подростков — два мальчика и девочка. Они посмотрели на легионера с явным любопытством, смешанным с толикой страха и отвращения.

Були понял их. В конце концов он враг, пугало, явившееся привидение, и молодежь не знала, как реагировать. Он улыбнулся им, радуясь, что улыбка означает одно и то же в обеих культурах, и пошел к вертикальной лестнице.

Добротно сколоченная деревянная лестница слегка заскрипела под его тяжестью. Легионер обратил внимание, что она довольно широкая и на ней могут разминуться два наа. И в случае необходимости вся семья сумеет быстро выйти. Это было умно — слово, которое Були никогда раньше не употреблял по отношению к наа, но которое казалось все более и более подходящим.

Лестница кончилась на широкой платформе в шести футах от поверхности и с противоположной стороны от идущей наверх второй лестницы.

Сначала человек не понял, зачем понадобились такие сложности, пока не рассмотрел вопрос с военной точки зрения, и не сообразил, насколько трудно сражаться с захватчиком на ступенях.

Хорошая прочная площадка намного удобнее. У защитников больше места для обороны и есть естественная отправная точка. Вдобавок тяжелая занавеска из выдубленной шкуры дута отгораживала вторую лестницу от внутреннего света и удерживала тепло в доме. Сейчас шкура была свернута и закреплена у потолка при помощи двух стандартных блоков, позаимствованных у Легиона.

Були поднялся по второй лестнице и вышел на яркий свет. Было холодно, и его дыхание застыло облачком пара.

Один–единственный быстрый взгляд — и легионер понял, почему деревни наа так трудно найти без спутников–шпионов. В отличие от глинобитных куполов городка и наспех сооруженных лачуг разбойников, здесь не было никаких построек. Только дыры в земле, и тех не очень много. Двадцать пять, самое большее тридцать. И располагались они далеко друг от друга, так что казались естественными, особенно когда вокруг изрезанные предгорья, и без того полные ям, щелей, пещер и тому подобного. В самом центре деревни находилась костровая яма, но ей, похоже, редко пользовались. С воздуха она была бы едва заметна.

Однако любая хорошая маскировка могла бы быть лучше. Були нахмурился, увидев утоптанную дорогу, ведущую к узкой расщелине. Эта чертова дорога была словно гигантская стрела, указывающая куда? к воде? к источнику пищи? Куда бы она ни шла, она оскорбила его как военного и заставила рассердиться на чью–то тупость.

Поймав себя на этой мысли, Були засмеялся. С каких это пор его обязанностью стало защищать врагов? Если наа настолько глупы, чтобы выдать свое местоположение, ему же лучше. Були ничего так не хотелось, как видеть бойцов 2–го воздушно–десантного, падающих с неба.

— Ты смеешься, человек. Значит ли это, что ты храбрый? Или просто очень, очень глупый?

Були повернулся и оказался лицом к лицу с воином наа. Это был молодой мужчина с оранжевым мехом и бусами посвященного. Значит, воин, и притом хорошо вооруженный: есть даже пистолет 50–го калибра, принадлежавший раньше кому–то из сержантов Легиона. Мешковатые брюки, кожаная портупея и стеганый жилет довершали наряд незнакомца.

Були пожал плечами.

— Разве одно не предполагает другое? Будет ли здравомыслящий храбрым?

Наа засмеялся.

— Ты говоришь как истинный воин. Я Быстрое—Движение Стреляющий Метко, брат Сладости Ветра и сын Твердого.

Они соприкоснулись ладонями в традиционном приветствии наа. Були обвел рукой окрестности.