— Итак, — подытожил Чин—Чу, — мы согласились, что хадатан нужно остановить, а чтобы это осуществить, необходимо в первую очередь устранить императора.

Присутствующие подтвердили его слова кивками и долгими торжественными взглядами, ибо это измена, и один–единственный предатель, или один необнаруженный жучок могли всех их привести в тюрьму или даже к смерти. Чин—Чу продолжил:

— Учитывая, что мы не особо кровожадная группа и не имеем средств провести убийцу мимо службы безопасности императора, мне кажется лучшим свергнуть, а не убивать его.

— Это просто замечательно, — кивнула Зикос, искусственно тугая кожа ее лица избороздилась нехарактерными морщинами, — но как это сделать?

Чин—Чу улыбнулся.

— Действительно, как? Помните, что я сказал? Что вы, возможно, захотите заменить меня кем–нибудь другим? Ну, теперь вы узнаете почему. В отличие от революционеров прошлого, мы уже имеем в своем распоряжении высоко дисциплинированную, хорошо оснащенную армию.

— Легион, — задумчиво сказала мадам Дассер.

— Точно, — ответил Чин—Чу.

— Но они в тюрьме, — возразил Госс, скрещивая свои длинные волосатые ноги.

— Одни — да, — согласился Чин—Чу, — но другие — нет. Как насчет легионеров на Альгероне? По–вашему, они на борту транспортных кораблей адмирала Сколари? Зная, что ими пожертвуют, или — что с их точки зрения еще хуже — сольют с космической пехотой? Я так не думаю. Что касается тех, кто на Земле, ответ прост: мы освободим их.

— Но как? — спросил сенатор Чанг Ю.

— Силой оружия, — ответил Чин—Чу. — Большинство из присутствующих управляют компаниями с высокоподготовленными военизированными силами безопасности. Должным образом вооруженные и руководимые, они освободят войска генерала Мосби из тюрьмы.

— А что, если кто–то из них донесет на нас? — спросила Сьюзен Ротенберг, горнопромышленная компания «А-ройд».

Чин—Чу пожал плечами.

— Мы придумаем что–нибудь для прикрытия, чтобы объяснить необходимость специальных учений и координации между нашими компаниями. Тем временем я предлагаю всем вам проверить свой персонал на правительственных агентов. В «Чин—Чу Энтерпрайзес» этот процесс уже начался.

— Отлично, — одобрительно сказала мадам Дассер. — Просто отлично.

— А потом? — спросила Зикос.

— А потом мы ударим по дворцу, захватим власть и заменим адмирала Сколари более энергичным офицером. Военно–космический флот направится к краю, найдет врага и вступит с ним в бой.

Госс щелчком смахнул воображаемую пылинку с рукава своего халата в темно–фиолетовую полоску.

— Это хорошо, но чтобы осуществить то, что вы предлагаете, потребуется время… и за это время могут погибнуть миллионы людей. Не говоря уже о нашей собственности на краю.

— Очень верное замечание, — спокойно ответил Чин—Чу. — Вот почему мы должны мобилизовать наши корабли, загрузить их всем необходимым и отправить для усиления тех миров, которые еще имеют шанс.

— Это обойдется в миллиарды! — взорвалась Ротенберг. — Мы станем банкротами задолго до того, как с хадатанами будет покончено!

— Возможно, — хладнокровно согласился Чин—Чу. — Но что произойдет, если мы не усилим их? Что будет с владениями «А-ройд» на крае? Что будет с вашими служащими, что будет с вашей семьей, если хадатане доберутся до них? Сколько они стоят?

Наступившую тишину нарушила мадам Дассер:

— Серджи прав. «Дассер Индастриз» производит около двадцати процентов военного снаряжения по заказам космической пехоты и Легиона. Все корабли, какие у нас есть, будут загружены и отправлены в краевые миры.

Чин—Чу согласно кивнул.

— Моя компания сделает то же самое. — Он повернулся к Сьюзен Ротенберг. В халате она напоминала старомодную домохозяйку. — Но вы подняли хороший вопрос, Сьюзен. Кто–то должен следить за расходами и, допуская, что мы победим, обратиться к будущему правительству с ходатайством о компенсации. Вы бы не хотели взять на себя этот труд?

Из решительного кивка промышленницы было видно, что она хочет.

Чин—Чу оглядел комнату. Они с ним, и настало время заняться деталями.

— Хорошо. Стратегию мы определили, давайте перейдем к тактике.

Последующие восемь часов были едва ли не самыми трудными в долгой и разнообразной жизни торговца.

Комендант никогда не любил Легион. Может, из–за их снобистских «нос кверху — мое дерьмо не воняет» манер, может, из–за того, что он прослужил двадцать три года в космической пехоте, а может, просто из–за того, что он старый сволочной мерзавец, как утверждает его жена.

Но какова бы ни была причина, комендант Уэнделл К. — читай: «Крепкое дерьмо» — Гевин любил смотреть, как легионеры потеют. И поскольку сегодня был их день «водить стену», пота будет предостаточно.

Ухмыляясь в предвкушении удовольствия, Гевин вышел из своего офиса с кондиционированным воздухом в полуденную жару. Термометр у двери показывал 115 градусов по Фаренгейту, и в ближайший час его столбик поднимется еще градусов на пять. В этом была вся прелесть расположения военной тюрьмы посреди Долины Смерти. Название точно соответствовало действительности, и жара была частью наказания.

Выходящий на плац маленький балкон напоминал балкон Папы в Ватикане. Вот только Папа с него старался утешить свою паству, а Гевину нравилось свою истязать.

Комендант сделал два шага вперед, убедился, что латунная пряжка его ремня находится над перилами, и сжал руки за спиной. Плац, или «дробилка», как называют его заключенные, имел ровно одну милю в длину и одну — в ширину. Сплошная скала кубической формы стояла в западном конце плаца, почти под ботинками Гевина. Перед этим кубом были выстроены около шести тысяч одетых в хаки мужчин и женщин. Они стояли неподвижно, глаза устремлены вперед, кепи блестят на солнце.

Тут и там над легионерами возвышались охранники в ярко–оранжевых экзоскелетах, следя, не намечается ли бунт.

И штат, и заключенные посмотрели вверх сквозь жаркое марево, увидели, что комендант появился, и ждали сигнала. Прошла минута. За ней вторая. От плаца волнами поднимался жар. Казалось, Гевин заколыхался, исчез и снова появился.

Наконец они увидели его — крошечный кивок, по которому появился капрал и вложил в правую руку Гевина стакан лимонада со льдом. Комендант поднял стакан в ироничном приветствии, подержал его так, пока их горла не заболели, и сделал долгий медленный глоток.

Гевин был высоким, а шея у него была длинная и тощая, и, казалось, его кадык подпрыгивает целую вечность. Наконец, выпив около трети стакана, комендант снова поднял его, дал им представить, как восхитительно эта прохладная жидкость текла бы по их пересохшим горлам, и выплеснул ее через перила. Лимонад зашипел на раскаленном бетоне плаца.

Гевин выполнял этот ритуал каждый день, и Мосби не знала, что хуже: само действие или его абсолютная предсказуемость.

Жара, скудные пайки и тяжелая физическая работа согнали с нее пятнадцать фунтов. Она чувствовала разницу и находила в этом мрачное удовольствие. Гевин закалял ее, готовил к будущему столкновению и сеял семена своей собственной гибели. Потому что Мосби ждала, ждала, когда ее войска достигнут самого пика физической формы, и тогда, прежде чем они начнут понемногу слабеть, она нанесет удар.

Сотни, может, даже тысячи ее бойцов погибнут, но тюрьма падет. И тогда, взяв тюремный транспорт, они направятся в ближайший космопорт, захватят корабль и полетят к Альгерону. Это был отчаянный план, сумасшедший план, но лучше, чем никакого плана вообще. Лучше, чем умереть ничего не значащей смертью, сдаться или смириться.

Мосби сделала поворот кругом. Пот ручьями лился по ее лицу, шее и рукам, но Мосби игнорировала его.

Они стояли перед ней, ряд за рядом мужчин и женщин с каменными лицами. Они знали, о чем пойдет речь сегодня. Она пойдет о выживании, но более того, она пойдет о гордости, так как Гевин хотел, чтобы они сломались, а они выстоят.

— Смирно!

Шесть тысяч мужчин и женщин грохнули каблуками. Мосби обвела глазами ряды. Она не увидела киборгов, так как бойцы II даже разоруженные слишком опасны. Их мозговые ящики были вытащены, сложены на стеллажи и подключены к управляемым компьютером системам жизнеобеспечения. Они не имели ни музыки, ни нейроигр, ни общения друг с другом. Это наказание было куда хуже того, которое досталось биотелам. Мосби заставила себя вернуться к насущной задаче.