— Откажется? Или отказался? Сколари пожала плечами.

— Мой источник, информированный офицер, сказал «откажутся». Но с тех пор, как была запущена посыльная торпеда, прошло много времени, так что мы должны предполагать, что они отказались.

Копии попытались заговорить, но император заставил их заткнуться. Он разозлился. Разозлился на Мосби за то, что она всегда ставила Легион на первое место, разозлился на Легион за их предательские манеры и разозлился на Сколари за то, что сообщила ему об этом. Только усилием воли он не дал злости выплеснуться наружу.

— И?

— Их необходимо наказать, — страстно заявила Сколари. — Я прошу разрешения атаковать Альгерон.

Император думал то же самое и собирался дать разрешение, когда одна из копий ухитрилась подать голос. Она была в свое время прославленным генералом, и ее слова звучали искренне.

«Легион старается защититься от адмиральских амбиций. Их девиз говорит сам за себя. «Легион — наша родина». Отложи это дело до тех пор, пока не справимся с Хадатой. Поступить иначе — значит проиграть».

Будь этот голос единственным, император, вполне возможно, отказал бы Сколари в ее просьбе. Но еще одна копия, на этот раз политический стратег, высказала другое мнение.

«Легион — высокоуважаемая организация. Стоит слуху об их мятеже распространиться, и империи конец. Их пример заразит колонии и спровоцирует революцию. Мы должны наказать их немедленно — еще до прибытия хадатан и до того, как начнется война».

Поскольку этот аргумент казался точно таким же убедительным, как и первый, а эмоционально более приятственным, император согласился. Он посмотрел Сколари в глаза, спрашивая себя, как долго длились его размышления, и сказал то, что адмирал хотела услышать:

— Я разрешаю вам атаковать Альгерон. Сколари засияла.

— Благодарю вас, ваше величество! Император на дюйм наклонил голову.

— Пожалуйста. Я разочарован в Легионе и со временем распущу его. Но действуйте осторожно. Хадатане приближаются, и мы должны быть готовы их встретить.

Сколари нетерпеливо кивнула.

— Флот как раз сейчас собирается.

— Отлично. Принесите мне победу, и вы получите достойную награду.

Сколари поклонилась в пояс, попятилась к двери и улыбнулась.

«Достойную, это точно, — подумала она про себя. — Еще какую достойную».

Подобно своему владельцу, космическая яхта оказалась сильной, а не прилизанной, и удобной, а не вычурной. Ее устланный дорогими коврами и хорошо оборудованный салон был круглый и имел шесть противоперегрузочных коек, только две из которых были заняты.

Наташа Чин—Чу почувствовала, как ее вдавило в койку. Оторвавшись от земли, яхта пробивалась по колодцу земной гравитации и уносилась все дальше и дальше. Наташа посмотрела налево, увидела, что глаза ее свекра закрыты, и поняла, что он спит. Первый его настоящий сон за последние дни. А почему нет? Торговец теперь в безопасности, знает, что экипаж справится с кораблем, и он может расслабиться.

Наташа протянула руку к реостату, убавила свет и подумала о своем муже. Его смерть казалась нереальной, как какая–нибудь история, в которую она не могла до конца поверить. Но смерть была настоящей, как и инопланетяне, которые его убили, и как этот корабль, который нес ее к Альгерону.

Кто–то должен был посетить Альгерон и заключить соглашение с Легионом. Наташа понимала это, но не имела никакого желания участвовать в политических играх. Она знала, что ей не должно быть все равно, знала, что Лео хотел бы, чтобы она боролась, но это было слишком трудно. Нет, ее связь с Серджи, с Нолой, с самой вселенной умерла и оставила ее нестись в пустоте, подобно планете без звезды.

Официально она летела на Альгерон в качестве помощника своего свекра. Но ее миссия была всего лишь идеей Нолы: «Вытащи ее отсюда, пусть шевелится, активность пойдет ей на пользу».

Наташа почти услышала голос свекрови. Она улыбнулась и почувствовала, как слезы потекли по щекам.

…И отцам даны определенные права, и также матерям, ибо они — источник жизни…

Неизвестный автор «Книга Песней наа» Примерно 1000 ст. г. до н. э.

Планета Альгерон, Империя людей

Эта пещера была вполовину меньше той, что в течение бесчисленных поколений служила деревне Твердого. Но нехватка места с лихвой возмещалась ощущением уютного тепла, еще более приятного от мысли, что снаружи идет снег. Центральный костер, поддерживаемый щедрым запасом сушеного помета дутов, горел ровным фиолетово–голубым пламенем. Тепло расходилось от него подобно ряби из центра пруда. Оно согрело кости Твердого и усилило чувство благополучия, которое пришло с шестью кружками эля. Это была крепкая штука, и Убивающий Наверняка по праву гордился ею. Твердый тихо рыгнул и огляделся.

Пещера была заполнена почти до отказа. Семьи сидели группами. Холостяки, надушенные по самую рукоятку, поглядывали на девиц, а старики, устроившись настолько близко к огню, что он того и гляди подпалит их мех, обменивались байками, которые все уже слышали много раз.

Напротив, освещенная радостным светом костра, сидела Сладость Ветра. Такая прекрасная, такая совершенная, так похожая на свою мать. Рядом с ней, обхватив руками колени, сидел человек, а с другой стороны сидел Убивающий Наверняка. Он согласно кивнул чему–то, что сказала Сладость Ветра, и помешал в костре длинной палкой.

Эти двое выглядели такими счастливыми, такой идеальной парой, что Твердый наполнился доброжелательством. Он еще глотнул эля, подумал о том, как им должно повезти в любви, и встал. Пещера поплыла перед глазами и снова встала на место.

— Братья! Сестры! Я прошу слова!

Разговоры прекратились, головы повернулись, и множество голосов ответили:

— Говори!

Твердый улыбнулся и помахал толпе.

— Спасибо. — Его глаза встретились с глазами Сладости Ветра, но не увидели промелькнувшего в них беспокойства.

— Прежде всего я хотел бы поблагодарить нашего хозяина, Долгую—Езду Убивающего Наверняка, за его сердечное гостеприимство.

Несколько коротких переливчатых свистов дали понять, что жители деревни согласны. Твердый улыбнулся.

— А затем, отвечая на любовь Убивающего Наверняка к моей дочери, и ее привязанность к нему, я хотел бы объявить об их предстоящем браке.

Миг потрясенного молчания сменился абсолютным гвалтом. Со всех сторон раздавался свист, выкрикивались поздравления и масса вопросов: когда свадьба? где будет проходить церемония? как чувствует себя счастливая чета?

Сладость Ветра выглядела потрясенной, Були сердито хмурился, а Долгая—Езда торжествующе ухмылялся. Но Твердый ничего этого не видел. Сжимая в руке кружку, он помахал ею, прося тишины. Шум стих. Твердый милостиво улыбнулся.

— Тише… нужно соблюдать формальности… Итак, словами, произносимыми моим отцом до меня и его отцом до него, я официально отдаю свою дочь Долгой—Езде Убивающему Наверняка. Я наказываю ему защищать ее и напоминаю об обязанностях, сопровождающих подобный дар. Ибо воин должен ставить нужды своей жены превыше всего другого, должен делить свою постель только с ней и ни с кем другим, и должен содержать своих детей. Итак, поскольку других претендентов на любовь моей дочери нет, и…

— Подождите!

Удивленный и одуревший от эля, Твердый остановился. Он посмотрел, потом посмотрел снова. Нет! Этого не может быть! Человек!

Були встал и повернулся к Твердому. Легионер сам был удивлен не меньше вождя. Он почувствовал, что Сладость Ветра дергает его за штанину, но решил не обращать внимания. Его голос был спокоен и прорезал тишину, как хорошо заточенный клинок.

— Я, Уильям Були, претендую на любовь этой девушки и бросаю вызов Долгой—Езде Убивающему Наверняка.

Форма была неправильной, но смысл был ясен, и по пещере пронесся громкий шипящий звук, когда жители деревни вдохнули все разом.

Медленно, уверенно, как раскручивающаяся змея, Убивающий Наверняка встал. Его глаза пылали гневом, а руки сжались в кулаки.