Мистер Коркоран быстро прошёл по галерее и, не обращая внимания на молящие возгласы мистера Нортона, поднялся по лестнице в дом. Через несколько минут в столовой к нему присоединился мистер Доран. Руки мистера Коркорана, набивающие трубку, нервно тряслись. Закурив, он несколько минут молчал, потом проронил.

— вяло процитировал он Шекспира, и уже прозой продолжил, — Это непостигаемо. Мне часто встречались и безумно удивляли эти странные людишки. Один, помню, сказал о себе, что он — ирландец. Другой позиционировал себя как тори. А этот начал с того, что он — inverti. Как можно? Я не могу найти себе определение. Я — запах соцветий лигуструма в летних росах и лучи солнца, разрезанные острой кленовой листвой, я — дыхание ночи и сияние звезд, я — морской бриз тосканских равнин, я — блуждающий дух северных лесов, болотный огонек над метановыми испарениями гнилых топей, я — бездна рассеянных смыслов и образ Божий! И чего несть во мне? А эти… определяющие себя через национальность, политические убеждения, или, что хуже всего, через похоть. Этому даже имени нет… — он глубоко затянулся, откинувшись в кресле.

— Так он… предложил вам себя… — тоскливо поинтересовался священник, — или… возжелал вас? — я не понял.

— Я не вижу в этом никакой разницы, но, по-моему, он хотел быть моей любовницей… — неожиданно он осведомился, беря с комода скрипку, — вы не будете возражать, Доран, если я сыграю несколько полифонических ронделей Жоскена Депре? Одухотворенную созерцательность и просветлённую вдохновенность этой музыки можно ощутить только в старых готических храмах, для которых она писалась. Я смогу дать лишь cantus firmus, главный «твёрдый напев», повторяемый при инверсиях. Эти звуки подобны прозрачной ясности света на полотнах Яна ван Эйка. Помните его «Богоматерь в церкви»?

Он заиграл.

Это была подлинно неземная музыка, и Доран вскоре, погрузившись в сосредоточенную гармонию готики, почти забыл о недавней мерзости. Изысканный и утончённый мотив уносил ввысь, и священник снова отметил одарённость мистера Коркорана, смычок в его изящных руках казался невесомым, скрипка издавала божественные звуки.

На столь мастерское исполнение в столовую скоро заглянул хозяин Хеммондсхолла, милорд Лайонелл, мистер Стэнтон и мисс Хеммонд, подошли и джентльмены. Последней робко появилась мисс Стэнтон в красивом сером шелковом платье, удивительно подходящем к её новым серьгам. Желание, чтобы её увидели в этом платье, томящее, непостижимое для неё самой, всё же пересилило робость. Бэрил просто не могла не показаться в нём, хоть и понимала, что может сказать брат. Но сейчас, услышав исполнение мистера Коркорана, она забыла обо всём, замерла, потрясённая и околдованная.

Меж тем, сыграв рондель, Коркоран опустил скрипку.

Мисс Бэрил робко поинтересовалась, не Лассус ли это? Стэнтон шикнул было на неё, изумленно воззрившись на её платье, но кузен сказал, что это готика французской, а не нидерландской школы, хотя сходство меж ними и значительно, и поинтересовался, поёт ли кузина? К немалому изумлению Клемента и мистера Дорана, Бэрил кивнула. Мистер Коркоран предложил спеть дуэтом. Что она скажет о шотландских балладах «лондонского» Баха? Или Лассус? Жаль, он знает только шансоны на три голоса… Мистер Доран робко предложил свои услуги. О, он тоже поёт? А у мисс Бэрил есть ноты? Как оказалось, мисс Стэнтон помнила шансоны наизусть — ещё по пансиону. Но в итоге решили петь дуэт Баха, а Дорану предложили сыграть фортепианную партию.

Они начали, и священник внутренне обмер. Голос мистера Коркорана был очень красив, но когда зазвучал, вступив за ним, голос Бэрил, мистер Доран на секунду остановился, впрочем, пропустив такт, выправился. Изумление и растерянность читались на всех лицах: голос мисс Стэнтон был необычным сопрано, бархатистым и нежным, звучным и проникновенным. Это был голос неба.

Дуэт удался. Мистер Доран впервые внимательно посмотрел на лицо мисс Бэрил. Сейчас, порозовевшая от восторженных похвал мистера Коркорана и дяди, с блестящими глазами и улыбающаяся — она показалась ему совсем иной, в её чертах проступили значительность, даже, пожалуй, красота, но не расхожая, а потаённая. Распущенные до плеч и уложенные сзади итальянским узлом волосы завивались на висках, серьги — подарок мистера Коркорана — безусловно, очень шли ей. Новое платье преобразило девушку. Даже брат неожиданно посмотрел на Бэрил с каким-то недоумённым уважением. Её голос поразил и его. Удивлены были и переглянувшиеся мистер Кемпбелл и мистер Морган. Никто из них не ожидал таких дарований в дурнушке. Мисс Хеммонд восторга не выразила, на лице её отразились растерянность и изумление. Сейчас она горько пожалела о своих советах кузине, пришедшихся так впору.

Стемнело. Подали свечи. Вечер прошёл, как обычно — мужчины перебрасывались в карты, дамы играли в лото. Мистер Нортон не появился, но никто не озаботился этим. Мистер Коркоран был куда более общителен, чем раньше, мил и любезен с мисс Бэрил, посоветовал ей сохранить распущенные волосы, заметил, что в её чертах проступает сходство с одной итальянской фреской в соборе святого Петра в Ватикане — она похожа на одну из жен, оплакивающих Христа. Есть в ней сходство и с Лаурой Баттиферри, супругой скульптора Бартоломео Амманатти, моделью известного портрета Бронзино. Сам он неоднократно замечал такие удивительные совпадения лиц людей давно ушедших, запечатлённых на старых портретах — и ныне живущих. Однажды встретил в Пьемонте хозяина придорожной харчевни — вылитый был «неизвестный в красном берете» Гольбейна-младшего! А вот мистер Доран похож на апостола Иоанна с картины Якоба Иорданса, только постарше будет. Ему же самому говорили, что он имеет сходство с портретом одного из европейских императоров, Карлом V, но когда он посмотрел картину, то нашёл только некоторое сходство в глазах и линии век, а уж костюм, в котором изображен упомянутый монарх, запечатленный со своей борзой, он в жизни бы не надел.

— Впрочем, сходству лиц не стоит удивляться, ведь ныне живущие — потомки тех, ушедших. Но вариаций лиц, кажется, должно быть бесчисленное множество: ведь разнятся родители, однако, они удивительно повторяются….

— Я тоже замечал, — кивнул мистер Доран. — В Италии, во Флоренции, в одном из музеев мне попался портрет моего учителя музыки — лицо, фигура полностью совпадали. Более того, картина изображала музыкантов… Правда, датировалась она семнадцатым веком. Чудеса…

Мисс Бэрил, улыбаясь, заметила, что сам мистер Доран похож на портрет Вальтера Скотта, который она видела в Лондоне, но Коркоран, смеясь, сказал, что Скотт — типичный шотландец, и выглядит увальнем, а мистер Патрик Доран — гораздо худей. В ответ мистер Доран, рассмеявшись, заметил, что его предки действительно из Эдинбурга, кроме того, он состоит в отдалённом родстве с семейством писателя.

Мистер Коркоран успокоил его.

— Это ничего. Джонсон говорил, что даже из шотландца может выйти толк, если отловить его молодым. Он и о нас высказывался тоже лестно, утверждая, что ирландцы — честный народ: доброго слова, дескать, друг о друге не скажут…

Разговор этот раздражал мисс Софи Хеммонд, ей хотелось, чтобы мистер Коркоран сказал бы, на кого похожа она, но он словно забыл о её существовании. Равно не обращался он ни к мисс Нортон, ни мисс Морган. Зато по настоятельной просьбе милорда Лайонелла ещё несколько раз услаждал слух гостей Хеммондсхолла виртуозным скрипичным исполнением — на сей раз милых салонных пустячков, утверждая при этом, что музыка — единственное чувственное наслаждение, являющееся абсолютно безгрешным. Мисс Стэнтон на прекрасном дядином рояле, сделанном Бродвудом, легко подыгрывала, едва улавливала мелодию, мистер Доран взял виолончель — ему хотелось быть поближе к мисс Бэрил.