Вторая черта: существование достаточно зрелого искусства, связанного с охотничьей магией. Среди прочих изделий в Ачинске уцелела уникальная вещь, несущая в себе представления о производительной силе природы, культе магии плодородия: фигурка, вырезанная из бивня мамонта. Отсюда следует, что на Ачинской стоянке разыгрывались хорошо известные нам по этнографическим материалам ритуальные обряды. Наряженные в шкуры палеолитические охотники плясали, прыгали, лицедействовали. Зарождался своего рода театр, далекий предшественник настоящего театра.

Третья черта: вместе с крупными орудиями из галек в каменном инвентаре Ачинской стоянки оказались чисто «европейские» по облику изделия из узких и тонких ножевидных пластин, в точности как в Мальте и Бурети. Что всего важнее, они были снабжены с боков специально сделанными выемками. Такие выемки характерны для пластин Мальты, а также для находок из европейских поселений ориньякского облика. Снова Европа, Восточная и даже Западная.

Общий вывод таков: 20 тыс. (дата Бурети — 21 тыс. лет) лет назад маленькими группами с запада через Урал проникли на Ангару охотники на мамонтов. Они сделали остановку на месте нынешнего Ачинска, дошли до Томска, а затем прочно осели в Бурети и Мальте, где построили свои поселки из костей мамонта и носорога.

Сходство находок в Мальте и Бурети настолько велико, что не остается сомнений в родственных отношениях обитателей этих поселков. Это были члены одной и той же общины, оставившие после себя в наследство такое культурное богатство, которому ныне нет цены. Быть может, они пришли сначала в Буреть. Оттуда ушли в Мальту. Об этом свидетельствует скудность находок в Бурети сравнительно с Мальтой: они ушли оттуда, забрав свое имущество.

В Мальте же, вероятно, произошла трагедия. Мальтинцы могли стать жертвой нападения врагов или погибли в результате эпидемии. Дальнейшая судьба их теряется во мгле тысячелетий. Во всяком случае, до новых счастливых находок, которых придется ждать, быть может, десятки, если не сотни, лет.

Итак, 20—21 тыс. лет назад древнейшие обитатели Сибири проникли к берегам Байкала из Восточной Европы, принеся с собой культуру арктических охотников верхнего палеолита. Вместе с тем в культуре палеолитических племен на берегах Ангары естественным образом обнаруживается много своеобразного, неевропейского. Первым таким азиатским элементом являются крупные, массивные и тяжелые орудия, изготовленные из целых речных галек, расколотых пополам или попросту затесанных с одного края рядом сильных поперечных ударов. Сохраняя всегда, как у ручных рубил шелльского типа, галечную корку на конце, противоположном лезвию, эти вещи напоминают сечку, почему их и называют часто чопперами, т. е. сечками. Такие орудия на очень ранних этапах истории палеолитического человека появляются на юге Азии, в том числе у синантропа. Они долго держатся на юге Азии и в последующее время. Настоящий расцвет их наблюдается в верхнем палеолите в бассейне Орхона и Толы.

Следовательно, верхнепалеолитические охотники запада шли к Байкалу не сквозь абсолютно пустое пространство. Они несомненно встретили на востоке другие племена, с иной культурой и взаимно ассимилировали («растворили») друг друга. Только так можно объяснить подобное смешение культур Мальты и Бурети — этих двух замечательных памятников сибирского палеолита, на материалах которых раскрывается картина жизни древнейших обитателей Сибири. Эти два древнейших в Сибири памятника пока остаются изолированными. Тем более велика ценность ангарских палеолитических местонахождений. Мальта и Буреть дают представление не об определенном звене исторического процесса, а всего лишь о ярком и внушительном эпизоде, возникшем более 20 тыс. лет назад в истории автохтонного населения Приангарья. Вполне закономерно видеть исторические корни этой культуры не на Востоке, а на Западе Евразии. Оставляя в стороне все вопросы, связанные с происхождением куль туры Мальты и Бурети, постараемся представить себе, кого же встретили «палеолитические путешественники» в своем движении с запада на восток, навстречу солнцу, к Байкалу, 20—21 тыс. лет назад. Как выглядел тот, для нас сейчас далекий и полный загадок, неизвестный для них мир Северной, Центральной и Южной Азии?

Далеко к востоку от Байкала, в долине Амура, в нынешнем Приморском крае, жизнь древних людей шла своим путем. Своеобразие, прежде всего, определялось природной средой, совершенно непохожей на ту, в которой жили люди конца ледниковой эпохи между Уралом и Байкалом, охотники на мамонтов, носорогов, северных оленей и диких лошадей. Отличие природы Дальнего Востока от условий Сибири бросается в глаза и в наше время тем, кто впервые попадает сюда.

После однообразного чередования лесистых склонов гор и узких речных долин Среднесибирского плоскогорья в верховье Амура необычное впечатление производят обширные степи и болотистые луга Среднего Приамурья и долины Сунгари.

Сильное впечатление остается от амурских лесов, столь непохожих на сибирскую тайгу. Южный отпечаток лежит на фауне Дальнего Востока. Здесь встречаются огромные тигры, не уступающие по величине бенгальским. Вместе с ними к числу характерных для приамурского животного мира относятся енотовидная собака, дикая амурская кошка, крупная куница — хазра, пятнистый олень, «кудрявая» антилопа — горал, из птиц — китайская иволга, японский ворон, маньчжурский фазан, китайский гусь, японский ибис. В приамурских лесах живут драгоценные соболи и белоснежные горностаи, огненно-рыжие лисицы и полудревесные гималайские медведи. Здесь с незапамятных времен люди шили из пушнины одежду и делали украшения, питались мясом и салом зверей и птиц. Любой охотник, живший на Амуре, становился и рыбаком, ибо трудно найти в стране реку, более богатую рыбой, чем Амур. В его водах живет самая крупная пресноводная рыба мира — калуга, каждую осень приходят многочисленные косяки морского лосося — кеты.

И наконец, пылающие всеми красками осени горы, безграничные просторы амурских проток, дикая величественная красота морских берегов, о которые разбиваются пенные валы Тихого океана. Все это — огромный край, наш удивительный Дальний Восток...

Свою культуру человек создавал на протяжении тысячелетий борьбы с природой, его творческая фантазия нашла свое выражение в искусстве. Одной из загадок мировой культуры остается факт существования у нивхов и нанайцев мощного и экспрессивного искусства. Проблема происхождения этой фантастической и вместе с тем строгой орнаментики амурских племен волновала и волнует многие поколения ученых.

Мы нашли в мощных наслоениях приамурской земли, в глубине жилищ каменного века множество обломков глиняных сосудов, каждый из которых представляет собой образец высокого орнаментального искусства. И с волнением увидели на них те же характерные мотивы, что и на берестяной посуде нашего века. Заметили на сосудах каменного века и спираль и меандр не хуже, чем на чернолаковых вазах античной Греции. В Кондоне и на замечательном острове Щучьем, у Мариинска, вместе с сосудами лежали и скульптуры из обожженной глины. Были, конечно, и скульптурные портреты женщин каменного века с раскосыми, вразлет глазами, точь-в-точь такими же, как у девушек из наших нанайских и ульчских сел.

Словом, перед нами открывался целый мир искусства предков амурских народов, и этот мир, отмеченный чертами исконного своеобразия и самобытности, был, по крайней мере, на две тысячи лет старше античной Греции.

Легенды, которыми так богата амурская земля и ее народы (нанайцы, ульчи, нивхи), поведали нам, людям XX в., о событиях, которые вдохновляли художников древнего Амура, чьи уста уже пять тысячелетий хранят молчание.

Мы сидим в гостеприимном нанайском жилище, а хозяин, знаток нанайского фольклора, попыхивая трубочкой, рассказывает нам о тех временах, когда на берегах Амура-батюшки появились первые люди. Потрескивают сучья в огне, тихо журчит голос хозяина.