Незнакомец сидел на корточках около огня. Бран постоял, наблюдая, шагнул вперед и очутился по пояс в сугробе. Насилу пробравшись к дому, перелез через обугленные бревна и ступил внутрь, отряхивая с одежды золу и снег. Человек у костра поднял голову. Это был раб. Он выкатил бессмысленные глаза, у него было лицо идиота.

— Ты чего днем костры жжешь? — спросил Бран. Раб захлопал белесыми ресницами, и губы распялились в улыбке.

— Гы-ы-ы, — ответил он. По бодбородку потекла слюна, и Бран поморщился.

— Полон дом придурков, — с досадой буркнул он. Раб засмеялся. Ну, от этого толку не добиться, понял Бран. Утро было ясным, вставало солнце, в его лучах свет костра поблек, и показалось, что в огне сверкает маленький предмет. Бран нагнулся, щурясь, не в силах понять, есть там что-то, или ему мерещится. Он сунул в пламя хворостину. Миг, и деревяшка загорелась. Бран выгреб наружу пару угольков, пошевелил их носком башмака, и в золе что-то тускло блеснуло. Присев на корточки, он щепкой подцепил и вытащил предмет.

Это был небольшой медальон. Взявшись за остаток кожаного шнура, Бран поднял его с земли, быстро смахнул с поверхности золу. Раскаленный металл опалил руку. Зашипев от боли, Бран обожженными пальцами схватился за ухо, и раб снова захихикал, пуская слюни. Бран хмуро покосился в его сторону, перевел глаза на медальон. Металл оплавился, но изображение еще можно было разобрать. Это была фигура зверя, не то вепря, не то пса, а может быть, и волка. Топором сделано. Бран перевернул пластинку и на обратной стороне увидел руну Совули. Значит, все же вепрь. Дремучее творчество. Интересно, чей он?

— Твое? — спросил раба Бран. Тот таращил глупые глаза, и выраженья в них было не больше, чем у деревяшки.

— Тьфу ты, — Бран поднялся, зажав находку в кулаке, — и послал же Бог дураков мне на голову, — и, поворотившись к рабу, громко произнес:

— Ну, чего пялишься, скажи уже чего-нибудь. Нравится в гляделки играть?

— Он не разговаривает, — ответили за спиной. Бран обернулся. На него смотрела Улла. Груда обуглившихся бревен преграждала девушке путь.

— Не сердись на него, — промолвила она. — Он с рождения такой. А разговаривать он правда не умеет.

— Здравствуй, — сказал Бран.

— Здравствуй, — ее губы дрогнули улыбкой. — Помоги мне перебраться.

Когда Бран подошел, руки девушки обвили его шею. Он перенес Уллу через завал и опустил на землю.

— Какой лохматый, — она провела по его волосам ладонью. Ее губы улыбались. Бран не сводил с них глаз. Они были так похожи на ягоды малины, что ему нестерпимо хотелось снова почувствовать их вкус.

— Этот парень на нас смотрит, — не выпуская Уллу из объятий, промолвил Бран.

— Пускай смотрит. Он же дурачок, никому не расскажет.

— Ты уверена, что… — начал Бран, но Улла не дала закончить, положив пальцы ему на рот.

— Молчи, — сказала она. — Поцелуй меня.

Бран и не думал возражать. Поймал губами ее губы. Улла прижалась к нему с такой силой, точно хотела с ним срастись. Они не отрывались друг от друга до тех пор, пока не стали задыхаться. Пока в глазах не потемнело. Покуда руки Уллы бессильно не упали вниз.

— Мы спятили, — прошептала Улла. — Спятили.

— Да, — ответил Бран. — Еще как. Ты жалеешь?

— Нет. Я тебя люблю. И я… я не жалею, — она положила голову ему на грудь. Раб у костра вдруг громко замычал. Вздрогнув, Бран и Улла повернули головы.

За горелой балкой стоял Хелмунт. Вид у него был ошарашенный. Бран торопливо убрал руки. Поймав их взгляды, Хелмунт пробормотал:

— Я это… мимо шел.

Стало тихо. Бран смотрел на Хелмунта, хмурясь все сильнее. Вот ведь черт. Вот черт проклятый!

— Хелмунт, иди, пожалуйста, сюда, — позвала Улла. Тот послушно перелез через завал. Бран с неприязнью следил за ним.

— Я правда не нарочно, — молвил раб. — Я бы не стал подсматривать, честное слово.

Улла взяла его за руку:

— Я знаю. Пожалуйста, не говори никому. Ладно? Хорошо?

— Могила, — Хелмунт прикусил губы.

— Поклянись, — велела Улла.

— Клянусь, чем хочешь. Богами клянусь.

— Если отец узнает, Хелмунт, ты понимаешь, что он с нами сделает, — тихо выговорила девушка, и Хелмунт нервно переступил с ноги на ногу. Брану показалось, что он побледнел.

— Я ничего не скажу, — заверил Хелмунт. — От меня никто ничего не узнает. Меня можешь не опасаться, я не доносчик.

— Я знаю, — повторила Улла. — Ну, хорошо. Ладно. Я тебе верю.

— А вот я не очень, — Бран шагнул вперед, упершись в Хелмунта глазами.

— А вот я не очень-то, — повторил он. На щеках у Хелмунта дернулись желваки.

— Почему? — спросила Улла.

— Он доверия не внушает.

Улла покачала головой:

— Просто он тебе не нравится, и всегда не нравился, а зря.

— Может, зря, а может, и не зря.

— Не надо с ним так. — Улла коснулась локтя Брана. — Он мой друг, я ему верю. И ты поверь, пожалуйста.

— Нельзя всем верить.

— Всем нет, а ему да, — и, повернувшись к Хелмунту, она сказала:

— Ты иди, Хелмунт, иди.

Бран промолчал. Они следили, как Хелмунт перебирается через завал.

— Хелмунт! — окликнула Улла. Тот обернулся.

— Гляди же, ты обещал, — проговорила девушка. — Не забывай, пожалуйста.

— Не забуду, — серьезно ответил раб. Зашагал от развалин прочь, а Бран повернулся к Улле.

— Я ему не верю, — повторил он. — А что до того, что он мне не нравится, на это есть причины.

— Обиделся? — Улла коснулась пальцем его губ. — Не надо, ну, пожалуйста… Прошу тебя, не сердись.

— Я вовсе не сержусь. Разве я могу на тебя сердиться? Просто это может быть опасно, понимаешь? Если он нас выдаст, мы пропали. Разве нет?

— Он не выдаст, — Улла взяла руку Брана и прижала к груди. — Он ни за что не выдаст. Он хороший человек, и никогда мне не навредит, поверь. Зря ты так его не любишь, милый. Он хороший, вот увидишь. Он не сделает нам зла.

— Ладно, — Бран притянул девушку к себе. — Как знаешь. Оставим его. Ты мне лучше скажи, я днем тебя увижу?

— Приходи обедать к дяде, тогда и увидишь.

— Там полно народу, там я на тебя и смотреть даже не смогу. Это просто ужас, быть с тобой рядом, и не заговорить, не прикоснуться. Не знаю… наверное, я вообще не умею держать себя в руках.

— Я тоже, — она подняла голову. — Тогда и я тоже. Просто мы с тобой свихнулись, любимый мой, любовь же она как болезнь. Поцелуй меня, пожалуйста.

Бран поцеловал ее подставленные губы, такие горячие, мягкие и податливые. Тихо застонав, Улла всем телом прижалась к нему.

— Надо идти, — шепнула она. — Пора.

— Я тебя не отпущу, — словно обезумев, Бран кинулся целовать ее лицо. Она прерывисто дышала, руки обнимали его шею.

— Нет… нет… Не надо, никак нельзя… увидят нас, — она говорила это, но не разнимала рук. Слезы потекли из ее глаз, и Бран ощутил их на своих губах.

— Что ты? — сквозь ткань платья Бран чувствовал, как шибко бьется ее сердце. — Не надо плакать, ма торан… дорогая, все будет хорошо, вот увидишь. Я тебя люблю. Все будет хорошо.

Она вдруг схватила в ладони его лицо и впилась губами в губы. Потом резко отстранилась, произнесла, утирая слезы:

— Пусти меня. Ну, пожалуйста. Отпусти.

Бран через силу разомкнул объятия, и Улла отошла в сторону. Передником вытерла лицо.

— Ты растрепался. И красный какой, — она улыбнулась. — Ну, я пойду. Нет! Нет, пожалуйста, — воскликнула она, когда Бран попытался поймать ее руку. — Не надо, давай уже разойдемся, нельзя же тут быть целый день. Я пойду. Хорошо? Ладно?

— Ладно, искорка, — ответил Бран. Удержать себя на месте ему стоило труда.

— Ничего, милый. Мы еще увидимся, может, вечером. Да?

— Да. Иди же.

— Иду… иду, — повернувшись, она побежала прочь. Глядя на ее удаляющуюся фигурку, Бран ощутил почти физическую боль и до хруста стиснул зубы. Мы правда спятили. Улла бежала по тропе, над белым снегом мелькала ее малиновая шаль. Вот она исчезла, свернула за сарай, а Бран продолжал видеть перед глазами маленькое красное пятно.