Арнор вдруг громко разрыдался и бросился прочь. Рядом тут же заголосила женщина, за ней другая… Хелге вскочила на ноги.

— Молчать! — приказала она. — Хватит! Замолчите, вы все! Тихо!

Они подчинились. Повисла тишина. Сигурд закрыл лицо руками. Подойдя к столу, Хелге напилась из кувшина. Налила воду в кружки, потормошила мужа за плечо и сунула кружку ему в руки. Подобравшись к Брану, который сидел, вжимаясь в стену лбом, Хелге заставила его повернуться и почти силой напоила.

— Ночь выдержишь? — спросила она.

Бран кивнул.

— Тогда поди, выйди на воздух. Выйди, выйди, полегчает. Подыши маленько, лица на тебе нет.

Бран слез с кровати. Улла не шевелилась, казалась неживой. Лишь грудь вздымалась… опускалась… снова вздымалась, опускалась снова: медленно, тяжко, вверх… вниз… вверх… вниз — как тогда. Как у Харалда Лося.

Бран помчался к двери и выскочил наружу. Сделав несколько шагов, остановился. Серп месяца глядел ему в лицо. За сараями светил костер, было холодно и тихо. В черной пропасти неба горели ледяные, недосягаемые звезды.

— Господи, — сказал Бран. — Господи. Сделай, чтоб она не умерла. Сделай, чтоб не умерла. Прошу Тебя. Пожалуйста. Зачем она Тебе, оставь ее здесь. Когда-нибудь Ты все равно ее получишь. Какая Тебе разница, ведь Ты великий, для Тебя что день, что год. Позволь ей жить, прошу Тебя. Не забирай ее у меня! Не забирай ее…

— Кто здесь? — окликнул дружинник, выходя из-за угла, и Бран замолчал. Воин приблизился. Узнав его, промолвил:

— А-а, это ты, колдун… Ну, чего там?

Бран опустил голову и пошел обратно в дом.

Когда он воротился, все было по-прежнему. Тот же тусклый свет напольных ламп, приглушенные голоса и каменная фигура Сигурда. Постель Уллы, сплошь, будто алтарь, уставленная маленькими светильниками. Улла в их колеблющемся свете, неподвижная, в ореоле темных растрепанных волос. Закрытые глаза, обведенные кругами. Запекшиеся губы. След крови на щеке. Хелге с чашкой снега.

— Иди, помоги мне, — сказала она. Подала Брану мокрую тряпку. Опустившись на нары, он приложил ткань к Уллиному лбу.

Они работали всю ночь, словно заведенные. Дом уснул, даже Сигурд задремал в кресле возле очага — а они все не ложились. На улицу — снег — назад к постели — за водой — снова к постели — снова на улицу за снегом… Бран уже не знал, на каком он свете. Порой он даже не понимал, что происходит, все словно подернулось серой пеленой.

На рассвете он проснулся.

Открыв глаза, Бран уставился в пространство. В первый миг не мог ничего вспомнить, потом его окатило паническим страхом.

(…Улла…)

Сев, он нашел себя на нарах возле Уллы. Хелге спала у них в ногах. Светильники все еще горели, но в оконце под крышей уже пробивался мутноватый свет.

Бран поглядел на Уллу. Подполз поближе, прислушался… Она дышала. Он коснулся ее лба. Лоб был мокрым, пот заливал виски, Бран заметил капли пота на маленьком носу. Еще не веря, снова дотронулся до девушки. Так и есть. Лоб был мокрым и чуть прохладным. Жар исчез, будто его рукой сняло.

Улла вдруг глубоко вздохнула, ресницы дрогнули, и глаза открылись. Сначала она смотрела, не узнавая, потом едва заметно улыбнулась.

— Ох… руками двинуть… не могу, — прошептала она.

— Это ничего. Это простыня. Сейчас, — Бран осторожно высвободил ей руки.

— Хо… холодно, — сказала она. — До чего холодно… тут…

— Господи, простыня-то мокрая, — Бран развернул на Улле простыню и, переложив девушку на шкуры, закутал в одеяло.

— Что у тебя болит? — спросил он. — Что?

— Ни… чего…

— Совсем ничего?

Она покачала головой:

— Я только есть хочу… и по тебе… страшно соскучилась.

— Ты хочешь есть?! Правда?!

— Хочу, — она все улыбалась. — Я такая голодная… просто как… собака.

— Это хорошо! Хорошо! Погоди, я сейчас! — он подался было прочь, но она удержала его за руку.

— Сначала… поцелуй.

Бран встал на колени на постель, наклонился и поцеловал Уллу в губы: раз, другой и третий. Провел ладонью по щеке.

— Ты мокрая. Ох, что же я, надо Хелге разбудить.

— Куда ты?

— Сейчас. Сейчас. Чем же я буду тебя кормить? Того, что тут есть, тебе нельзя. Сейчас все сделаем.

Бран осторожно потряс Хелге за плечо. Она вскинулась и села.

— Что? — она зашарила вокруг себя глазами. — Что такое?!

— Посмотри, — Бран отодвинулся, и Хелге увидала Уллу. Всплеснув руками, вскочила с нар.

— Услыхали боги нас, — пробормотала женщина. — Услыхали все-таки… доченька моя, — она бросилась к Улле, обняла, потом сказала, выпрямляясь:

— Так. Ты пить ей уже давал?

— Нет еще, — Бран все не мог отвести от Уллы взгляда. Она тоже смотрела на него и тихо улыбалась.

— Чего ж ты? — укорила Хелге. — После налюбуешься. Ладно, сиди уж, я сама.

Она пошла к столу, а по дороге толкнула Сигурда:

— Вставай, соня, все проспишь.

Сигурд поднял голову, моргая сонными глазами.

— Это ты, мать? — он выпрямился и провел ладонью по лицу. — Да што…

— Дядечка, — позвала Улла. — Иди сюда.

Сигурд вздрогнул. Вскочил с места, опрокинув стул, подбежал к постели. Улла улыбнулась и сказала:

— Доброе утро.

— Доча, — Сигурд опустился на колени, взял ее руку. — Птаха… очнулась. Ох, боги… — он сгреб ее и прижал к себе. Улла обняла его за шею.

— Тише ты, скаженный! — рассердилась Хелге. — Спятил, не иначе! Ты чего? Угомонись! Душу ей хочешь вытрясти? Отпусти немедля!

Сигурд уложил девушку на постель. Он сделал это так осторожно, будто она могла разбиться. Вытер глаза и промолвил, улыбаясь:

— Твоя правда, мать, твоя правда. Смотри-ка, очнулась, а? Болит чего, дочка?

— Нет…

— Нет? — Сигурд коснулся Уллиного лба. — А чего мокрая такая? Чего она мокрая-то, мать?

— Жар из нее вышел, вот и мокрая, — возясь у стола, сказала Хелге. — Так и должно быть. Ну, ничего, счас мы ее напоим. Есть-то будешь, дочка, или как?

— Буду… — прошептала Улла. Сигурд так и подскочил.

— Слышь, мать? Будет! — вскрикнул он.

— Слышу, слышу, — Хелге, улыбаясь, покачала головой. — Вот ведь скаженный.

От Сигурдова крика на скамьях зашевелились люди, поднялись растрепанные головы, встревоженные, заспанные лица. Сигурд встал.

— Очнулась! — с победным видом объявил он. — Все слышали? Очнулась она!

— Да уж слыхали, — сказала Хелге. — Не ори. Орешь — прям мертвого разбудишь.

Она опустилась на край постели с большой кружкой в руках.

— Ну, вот, — Хелге деревянной ложкой помешала в ней. — Вот и ладно. Вот и хорошо, давно бы так. Бран, сынок, подыми ей голову… тише, тише, осторожней. Пей, дочка, помаленьку. Арнор, отойди со света. Да не лезь с ручищами, ты чего это? Потом, вот она напьется…. Не спеши, дочка, а то откусишь ложку-то. Ну, вот, пошли смеяться. Нету ничего смешного. Пей, дочка, пей.

Хелге поила Уллу с ложки, как ребенка. Голова девушки лежала у Брана на коленях. Женщины столпились около постели, Арнор, улыбаясь, сидел в ногах. Улле было трудно. Она задыхалась, держала Брана за руку, пила так, будто разучилась это делать.

Потом она отвернулась и закрыла глаза. Ее грудь тяжело вздымалась.

— Што она, мать? — встревожился Сигурд.

— Устала, вот и все, — сказала Хелге — и велела Арнору:

— Поди, разбуди Раннвейг, а то потом мне месяц не простит. Поди, поди.

Хелге встала:

— За работу. Воду грейте, надо болезнь с нее смыть, не ровен час, воротится. Тащите дрова. Шевелитесь вы, заснули? Ты иди, отец, и мужиков всех забери, не вашего ума то дело. Да поставь сторожа у двери, чтоб кто часом не вломился.

Хелге повернулась к Брану.

— И ты ступай, сынок, — улыбнувшись, молвила она, — отдышись, а то и сам заболеешь, вон, серый весь. Погуляй, теперь уж можно. Поди, поешь чего.

Бран посмотрел на Уллу.

— Уходишь? — прошептала девушка.

— Пусть пройдется, — сказала Хелге. — Ему надо.

— Вернешься? — огромные глаза неотступно глядели Брану в лицо.