В тылу атамана Семенова находилась река Онон. Бандиты были так уверены в успехе, что не торопились с починкой моста. Они считали, что у них достаточно сил. Сергей Лазо уже успел узнать нехитрую тактику атамана: казачьи части, хватив для храбрости самогона, развертывались в лаву и, крутя клинками, пластались в бешенной атаке, стремясь дорваться до бегущих и утолить ярость кровью «краснопузых». Не дать им развернуться в лаву вообще не позволить наступать! Удар необходимо наносить самим…
Занять Оловянную надо неожиданным броском. Но дальше река Онон. Возле реки опасные высоты, и самая опасная — Тавын-Тологой. Вот там может завязаться жестокий бой. Командующий в наброшенной на плечи шинели сидел за кухонным столом, на котором расстелена карта, однако видел и бурную реку, и взорванный мост и заречную станцию Борзя, после которой атаману Семенову уже не за что будет зацепиться. Конечно, он удерет в свое логово — в Маньчжурию. Следовало бы не давать бегущим бандитам передышки, преследовать, однако здесь вступала в действие дипломатия. Молодая республика Советов всячески избегала международных конфликтов. И прохвост Семенов это знает, он на это и рассчитывает. Стоит ему пересечь границу, он поступает под защиту китайцев… Секретная шифровка Центросибири предостерегала командующего Забайкальским фронтом от перехода государственной границы. Военных сил для международного конфликта у нас не хватало.
Но до захвата Борзи сначала следовало взять Оловянную…
Чадила лампа. На старенькую, потертую на сгибах карту ложились аккуратные линии, квадратики. Стирались резинкой и рисовались снова. В окошке постепенно серело. Начинался новый день.
Из далекого Томска прибыл 1-й боевой отряд. Его встречали с музыкой. Бойцы, выпрыгивая из теплушек, читали кумачовый лозунг, протянутый по всему фронтону вокзального здания: «Все под ружье! Все, кто способен, вставайте в ряды бойцов за Советскую власть против атамана Семенова!» Пополнение из Томска оказалось особенно ценным тем, что в отряде был необычайно высокий процент членов большевистской партии. Часть прибывших немедленно направили политбойцами в свежесформированные части.
— Товарищ командующий!
Сергей Георгиевич оглянулся и вдруг почувствовал, как горячо стало щекам. К нему подходила статная белокурая девушка с венцом волос, уложенных вокруг головы. Что-то знакомое показалось в ее энергичном молодом лице. Где он мог ее видеть? Однако копаться в памяти было некогда. Девушка направлялась к нему с самым решительным видом.
— Товарищ командующий, у меня неотложное дело.
Ну, разумеется. Иначе она не окликнула бы, не подошла… Но как ему управлять своим лицом, своими глазами? Проклятое смущение! Он сознавал, что выглядит глуповато, однако не в силах был согнать с лица улыбки. Нет, не походил он сейчас на командующего фронтом!
Впоследствии он ей признается, что всегда считал: даже при первом взгляде на человека, которому суждено стать твоей судьбой, сердце, словно предупреждая, непременно екнет.
Ольга Грабенко, томская студентка, приехала с отрядом. Ее направляют политбойцом в Аргунский казачий полк. Говорят, это распоряжение самого командующего фронтом.
Перекинув бинокль с одного плеча на другое, Сергей Георгиевич уступил девушке узкую полоску дощатого тротуара, а сам пошел рядом, по растоптанной грязи. Он поглядывал себе под ноги и только сейчас обратил внимание, как грязны его ботинки и обтрепаны полы шинели. От шинели исходил устойчивый запах дыма, словно он ночевал в ней возле таежных костров. От вагонных «буржуек», что ли?
Аргунцы, объяснил он девушке, наиболее боеспособная наша часть на всем Забайкальском фронте. С германской войны полк вернулся в родные края в полном составе и при всем вооружении. У казаков необычайно крепка станичная спайка, в основном все земляки: кумовья, сваты. Но, к сожалению, иногда они и удирают от противника тоже довольно дружно. (Сергей рассмеялся, но тотчас стал серьезным. Девушка даже не улыбнулась.) Сейчас Военный совет фронта укрепляет в полку партийную прослойку. Например, недавно туда направлен Борис Кларк, рабочий читинских железнодорожных мастерских.
— Я знаю этот полк, — сказала Ольга. — Нас посылали его разоружать. На станции Тайга. Но сведения оказались неправильными. Полк боевой и за Советскую власть. Меня поразила их дисциплина.
— Как же они вас встретили? — поинтересовался Лазо.
— Представьте, смехом. «Казак, говорят, никогда не расстается с оружием!» Но знаете, какая у них дисциплина? Они безжалостно наказывают даже за плохой уход за лошадью. У них там довольно сильные партийцы: Бронников, Зверев, Чижик.
— Вас куда направили?
— Как раз к Бронникову, в третью сотню.
— Почему же не хотите?
Девушка замялась.
— Не то чтобы не хочу… Просто жалко покидать товарищей.
— Это необходимо. Поверьте! Нам предстоит не только обить наступление Семенова, но и самим погнать его… Но может быть, вам подыскать работу в городе, в тылу? У нас и здесь дела неважные. Наверное, слыхали?
Ольга утвердительно кивнула. В Чите зреет заговор переодетых офицеров, бывших черносотенцев и старорежимных чиновников. С ними и духовенство…
Озабоченное выражение на лице командующего сменилось откровенным раздражением.
— Семенов нас здорово потеснил. Мне жалко Оловянную. Но пришлось оставить. Наши части отступают. Враг пока сильнее нас. А тут еще и анархисты подводят. Мерзавцы! Удирают при первых же выстрелах и мародерствуют в тылу. Вы знаете, я приказал арестовать их главарей — Лаврова, Пережогина. Так что вы думаете? Вместо того чтобы расстрелять этих предателей, их отпустили!
После недолгого молчания Лазо спросил:
— Вы сейчас куда? А то пойдемте со мной. Я всегда останавливаюсь у Кларка. Чудесная семья!
Ольга поблагодарила и отказалась.
— Я все-таки отправлюсь в третью сотню. Казаки мне сразу поправились. Боевой парод!
На прощание Лазо заметил:
— Аргунцам скоро предстоят тяжелые дела.
— Тогда тем более! — усмехнулась Ольга. И они расстались.
Семья Бориса Кларка занимала в железнодорожном бараке две небольшие комнатки. Под окнами оживали от зимней спячки голые прутья сирени. Весь куст кишел сварливыми воробьями. От лужи, стоявшей у самого порога, постреливали солнечные зайчики. Уже взявшись за скобу, Лазо не выдержал и обернулся. Ольга на цыпочках перебиралась через разъезженную грязную дорогу. Она по-женски держала руку на отлете. Вдруг она оступилась, Сергею почудился испуганный вскрик. В то же мгновение Ольга оглянулась, увидела, что он за нею наблюдает, и пошла по грязи, не разбирая дороги. Ему стало неловко, он поспешил нырнуть в низенькую дверь барака, но улыбка не отпускала его лица до тех пор, пока навстречу ему не вылетела ликующая стая детворы с пронзительными воплями:
— Дядя Сережа! Руки вверх!
Как обычно, с-самого порога начиналась игра: детишки «брали его в плен», он изо всех сил сопротивлялся. Нюта, жена Кларка, смотрела на начавшееся светопреставление и не могла сдержать улыбки. Командующий фронтом походил на увальня-медведя, барахтающегося со сворой щенков. Ребятишки захлебывались от восторга. Наконец им удавалось растянуть дядю Сережу на полу, сесть на руки и на ноги. Он объявлял, что сдается, и принимался выплачивать контрибуцию: вытаскивал из карманов леденцы и кусочки сахара.
За стол он уселся, обвешанный детворой.
Когда детей уложили спать, Сергей сказал Нюте:
— Бориса мы, наверное, сегодня не дождемся. Я заночую, мне завтра надо рано в штаб. Приезжает отряд из Владивостока.
Свет из комнатки, где было гостю постелено, Нюта видела всю ночь. На рассвете она осторожно заглянула.
Перед Лазо лежала карта, он сосредоточенно писал. Она подумала, что на этом человеке лежит громадная ответственность — командовать тысячами бойцов, сведенных в отряды и полки. Ей приходилось слышать разговоры Лазо с мужем. Сергей Георгиевич отдавал должное мужеству наших бойцов, но сожалел, что они слабо вооружены, недостаточно обучены, сильно влияние анархистов. А враг, если исключить хунхузов, способных только грабить, располагает прекрасными соединениями, прошедшими боевую выучку. Одолеть такого врага неимоверно трудно… И вот он не спит всю ночь, думает, набрасывает планы. Нюта прикрыла дверь и принялась растапливать печку.