Предчувствие не обмануло: отряд Петрова-Тетерина митинговал. Партизаны, стаскивая ораторов с поставленной на попа бочки, спорили — наступать или не наступать? Командир отряда выглядел растерянным.

— Я ничего не могу с ними поделать. Они, черти, откуда-то узнали, что Семенов уже оставляет Даурию. Беляки драпают где-то за Мациевской…

У Лазо отлегло от сердца.

— Ну, ваше счастье, — сказал он Петрову-Тетерину.

Станция Мациевская была последним крупным населенным пунктом между Читой и Маньчжурией, дальше до самой границы семеновцы могли цепляться только за небольшие разъезды.

Тщательно спланированная операция по разгрому банд Семенова где-то дала осечку: полностью уничтожить озверелых налетчиков не удалось, остатки атаманского сброда уходили под прикрытие китайской границы.

Наступившая летняя ночь озарилась пламенем костров. Усталые бойцы, питавшиеся всухомятку, варили горячее, стирали бельишко, перевязывали подживающие раны. Едва погасла поздняя вечерняя заря, стала заниматься утренняя. С маньчжурской стороны, согнувшись под прямыми коромыслами, семенили сотни торговцев. Они тащили тяжеленные плетеные корзины с разнообразными припасами. Бойцы накинулись на горячие китайские пампушки и на сладковатое печенье.

Взошло раннее солнце, и на железнодорожном полотне пыхнул паровозный дымок. Мерно постукивая на стыках рельс, прокатил коротенький состав из классных вагонов. Это прибыла китайская делегация для переговоров. Гостей встретили и провели в салон-вагон командующего Забайкальским фронтом.

Борис Кларк, проведший несколько лет в эмиграции, свободно изъяснялся по-английски. Он попросил китайских офицеров подождать и один поднялся в салон.

После недавнего ночного боя Сергей Лазо выглядел измученным, гимнастерка в дырах.

— Делегация! — изумился он. — Как же я их в таком виде буду принимать? Неловко. Надо хоть привести себя в порядок.

— Часа тебе хватит? — спросил Борис. — Ничего, подождут. Я их займу.

— Они, конечно, будут выгораживать Семенова.

— Это уж как дважды два, — согласился Борис.

— Гм… Но их, чертей, надо же хоть чаем напоить! Сахар у нас есть?

Борис задумался.

— В общем, ты собирайся. Я что-нибудь придумаю.

Смертельно хотелось спать, слипались глаза. Скинув изодранную гимнастерку, Сергей Георгиевич подошел к рукомойнику и долго фыркал, разбрызгивая воду. Голова должна быть ясной. С китайцами надо держаться с достоинством. Несколько месяцев назад, в Иркутске, когда революционные солдаты и рабочие подавили мятеж офицеров, консулы Франции, Англии и Японии вот так же заявились в штаб и нагло потребовали, чтобы юнкерам и офицерам, укрывшимся на территории консульств, оставили оружие для самообороны. На дураков они рассчитывали, что ли? С консулами разговаривал Лазо. На превосходном французском языке, приятно грассируя, он с достоинством подчеркнул, что местные органы Советской власти никак не могут допустить вмешательства иностранцев во внутренние дела России, и потребовал немедленной выдачи укрывшихся в консульствах мятежников… От китайцев сейчас следует добиться, чтобы они утихомирили бандита Семенова и не позволяли ему больше соваться к нам через границу. У нас и без него забот достаточно.

Сергей Георгиевич заканчивал бриться, когда в салон вошел Кларк. Его распирало от смеха.

— Ну и гостей бог дал! Представляешь, привезли нам в подарок мешок сахарного песку. Ребята глянули, а сахар весь подмочен. Каково? Может, его и подать на стол?

— Ни в коем случае. Надо найти хоть несколько кусочков рафинада.

— Нашли…

— Ну и прекрасно.

Помявшись, Кларк смущенно попросил выручить из семеновского застенка старика железнодорожника, отца своего товарища по читинским мастерским. Если как следует нажать на китайцев, они цыкнут на Семенова. Атаман сейчас полностью в их руках.

— Постараюсь, — пообещал Лазо, в последний раз бросив взгляд в зеркало. — Ну, идем.

Сервировка стола изумила Лазо. Борис Кларк постарался на славу. Красные командиры, слушая беглую французскую речь своего командующего, старались не смотреть на рафинад и прочие яства на столе. Сам же Сергей Георгиевич, играя роль любезного хозяина, настойчиво придвигал к гостям вазочку с белоснежными кусочками рафинада и уверял, что русские люди обожают пить чай с кусковым сахаром и терпеть не могут сахарного песку, особенно подмоченного. Китайские офицеры любезно улыбались и приглашали командующего вместе со штабом в гости, отдохнуть. Освободить арестованного старика железнодорожника они обещали незамедлительно.

Деловые переговоры заняли немного времени. Китайская сторона дала гарантию, что граница будет закрыта для Семенова. Командующий фронтом потребовал указать срок такой гарантии. Китайцы, помявшись, заявили — пять недель. Лазо едва сдержал усмешку: недолго же! Однако спорить не приходилось. Все-таки передышка!

«Не делайте себе иллюзий, — телеграфировал В. И. Ленин, вождь революции, Константину Суханову, — японцы наверное будут наступать».

Положение в Приморье ухудшалось с каждым днем, и скоро даже у самых наивных оптимистов не осталось ни малейшего следа от имевшихся иллюзий. Напрасно Суханов рассчитывал, что международные хищники, накинувшись на лакомый кусок, немедленно перегрызутся между собой. Грызня была, но тайная. Практически же как союзники, так и противники по недавно гремевшей мировой войне объединились с завидным единодушием. Ненависть к молодой республике Советов, к первому в мире государству рабочих и крестьян заставила их выступать единым фронтом.

Разгром атамана Семенова в Забайкалье, мощный отпор белогвардейским войскам наглядно показали, что ставка на силы внутренней реакции напрасна. И тогда заработали межконтинентальные телеграфные линии, заскрипели бронированные двери сейфов с золотыми запасами, и по пароходным трапам, отправляясь в далекую Россию, полезли солдаты самых разных национальностей. Владивостокский порт заволокло дымом. Катера и шлюпки свозили на берег все новые полки «защитников свободы и прогресса». К октябрю 1918 года на Дальнем Востоке находилось несколько японских дивизий, целый экспедиционный корпус Соединенных Штатов Америки, а помимо них войска французские, британские, чехословацкие. Имея громадное преимущество в вооруженных силах, интервенты заняли Хабаровск, Благовещенск. На роль диктатора спешно доставили из-за границы адмирала Колчака. Он обосновался в Омске, объявив его своей столицей. Офицеры иностранных миссий, стоя у вагонных окон, немало изумлялись: вместо путевых вех вдоль дорог стояли замороженные трупы замученных мужиков. Азиатская фантазия адмирала имела целью доказать, что союзники, понадеявшись на его властную руку, нисколько не ошиблись.

Как и предполагал Сергей Лазо, банды атамана Семенова вновь перешли границу. Чита пала. Так возникла знаменитая «Читинская пробка». Забайкалье и Приморье оказались начисто отрезанными от центральных районов России.

Красногвардейские отряды, разбитые, голодные, оставшиеся без боеприпасов, ушли в тайгу. Их укрыл необозримый зеленый полог леса. Положение казалось безвыходным. Чем драться? Одним штыком? К тому же приближалась жестокая сибирская зима.

По таежным тропам к станции Урульга (восточнее Читы) пробирались одинокие фигуры. У каждого за плечами тощий мешочек с продуктами, за пазухой наган с семью патронами. Это были партийные и военные работники Дальнего Востока. Они торопились на конференцию. Необходимо было собраться и решить, как действовать дальше. Измученных в дороге товарищей встречал Сергей Лазо. Кусок хлеба, кружка кипятка, короткие расспросы… Повсюду унылая, безрадостная картина поражения.