— Уйдут они, уходят. У нас совершенно точные сведения.

— Но когда? Почему медлят? Что их задерживает?

— По-моему, японцы. В чем-то они жадничают, не хотят делиться.

— Ты думаешь? Гм… Все может быть, все может быть… Но ведь все равно договорятся!

— Должны. Понимают же, что время на руку не им. Оба задумались. Глубинные процессы, происходящие в мировой политике, оставались скрытыми. Приходилось лишь предполагать, угадывать по целому ряду признаков. Ясно одно: авантюра в Приморье американцам не удалась, но хоть какая-то пожива входит в их планы. Интересно, что за условия поставят им японцы?

Сибирцев ядовито заметил:

— Пока мы судим да рядим, японцы умудрились у нас из-под носа угнать сто вагонов.

— Сведения точные? Безобразие!

Во Владивостоке ко дню «розового» переворота скопилось различных грузов примерно на 50 миллионов пудов. Военный совет намеревался потихоньку от японцев переправить их в Амурскую область. Главные трудности, помимо лукавого сопротивления «союзников», заключались в нехватке подвижного состава. И вот нате вам — слямзили вагонов на целых три состава!

— Надо заставить Медведева заявить решительный протест. Что за наглое воровство? Это же наше имущество!

Вместо ответа Всеволод Сибирцев показал свежий номер газеты «Владиво-Ниппо», выходящей на русском языке.

— Читай. «Из-под овечьей шкуры земской управы так и несет собачьим мясом». Так откровенно они еще не высказывались никогда. Это — тревога.

— И все равно нельзя потакать. Медведев должен потребовать вернуть украденное.

Всеволод признался:

— Я рад, что удалось без всяких приключений перевести патронный завод. Вы с Дядей Володей собираетесь в поездку. Интересно, как они там в Благовещенске устроились?

Тем временем в коридоре Игоря и Сашу поймали за полы старые знакомцы.

— Не узнаете, черти?

— О-о! Живые? — и кинулись обниматься.

Ребята подсели к компании, им дали по куску хлеба, освободили место возле банки с консервами. Башковитые парнишки, побольше бы таких! Вместе с ними бедовали в тайге, согревались общим теплом где-нибудь на зимовье, в овине. Горечь поражения разъедала душу, мир окрашивался черным цветом, а ребята как ни в чем не бывало рассуждали о счастье, о будущей жизни, потом Саша тихим голосом принимался читать настолько складное и задушевное, что каждый видел свою избенку, стриженые лишайные головенки ребятишек, — за них страдаем, чтоб им жилось по-человечески.

Внизу, в вестибюле, ребята нос к носу столкнулись с человеком, одетым в такую живописную таежную рвань, что на него оглядывались. Человек подкидывал на ремне японскую винтовку, на поясе у него болтался целый набор гранат. Он озирался по сторонам, ошеломленный сохранившимся великолепием отеля. Вглядевшись в партизана, Игорь вскинул руки и завопил:

— Тезка! Живой?

Всякий раз старые знакомцы почему-то изумлялись, видя Егоршу живым и невредимым. Он сдернул с головы козий малахай и смущенно пригладил вихры.

— Чего стоишь? Откуда? Кого ищешь?

У Егорши едва не сорвалось с языка, что он забрел сюда в надежде порасспросить как раз о них.

Саша Фадеев, поглаживая острый подбородок, с интересом осматривал военное убранство этого верзилы.

Егорша приехал во Владивосток с командой бронепоезда «Освободитель». Где искать ребят, ему растолковал Раев, — они случайно встретились на улице.

— Почему же он тебя не отвел к Ольге Андреевне? — накинулся Игорь. — Они работают в одном здании. Ольга Андреевна сейчас здесь, в горкоме партии.

Об этом-то Егорша знал. Больше того, Раев тащил его к Ольге Лазо, да Егорша застыдился. Он до сих пор переживал, что не смог выполнить задания и заставил отправиться в смертельно опасную поездку женщину с ребенком. С тех пор он воевал так, словно выжигал в себе последние остатки страха. Его отвага поражала товарищей из отряда.

Саша Фадеев отправился в Центральное бюро профсоюзов (помещалось оно в том же здании, что и горком партии), кроме того, ему необходимо было зайти в редакцию газеты. Игорь уговорил Егоршу поехать с ним на 26-ю версту к матери. Мария Владимировна накормила их ужином. Ночевать на даче они отказались — некогда.

— Значит так, — говорил Игорь, пропуская Егоршу впереди себя в махающие двери отеля «Версаль». — Я недавно говорил с товарищем Луцким. Требуются проверенные люди. У меня сначала была мысль устроить тебя в охрану горкома партии, поближе к Ольге Андреевне. Нет, ты пойдешь в другое место: на Полтавскую. Там у нас… ну, да ты увидишь сам. Молчать ты умеешь, а не спать научишься. Обрати внимание: весь город дрыхнет без задних ног, а у нас все на местах. Такое дело, брат… Мы сейчас с тобой прямиком к товарищу Луцкому. Ну а потребуется — и к самому Лазо.

Бивачное житье в просторных коридорах Военного совета скоро прекратилось. Алексей Луцкий, недавно появившийся во Владивостоке, однажды обратил внимание, что по зданию от одной группы партизан к другой бродит и подсаживается вислогубый «браток» в неимоверных клешах, в бескозырке, чудом державшейся на лохмах. «Браток», балагуря, щедро подставлял кисет, а сам что-то высматривал, прикидывал. К вечеру Луцкий встретил его на самом верхнем этаже, в том конце, где помещались секретные комнаты.

— Товарищ, вам кого? — «Браток» вгляделся и панически дал деру. — А ну стойте! Остановитесь, вам говорят! Товарищи, задержите-ка мне этого типа… Давайте его сюда! Где комендант?

Схваченного увели, а коменданту пришлось выслушать немало ядовитых слов. Базар, а не штаб! Может быть, в коридоры Военного совета перебралась владивостокская «Мильонка»?

На следующий день Луцкий гневно выговаривал товарищам:

— Вы напрасно легкомысленно относитесь к японцам.

Они по-прежнему настойчиво ищут возможность обезвредить штаб. Вот вчерашний случай… Мы до сих пор имеем дело с агентурой, которая помогла высадке десанта. Поверьте, у них этим делом занимаются опытные люди. У японцев тут целая наука. Надо быть осторожнее.

Луцкий добился введения пропусков, в дверях внизу встал часовой с винтовкой.

Сам Луцкий занимал изолированное помещение, и мало кто из штабных был посвящен в его занятия. Знакомств он сторонился, держался сдержанно, любителей поболтать, пооткровенничать останавливал его спокойный взгляд сквозь стеклышки пенсне. Сергей Георгиевич с первого дня почувствовал невольное влечение к новому товарищу. Он всю жизнь уважал людей, обладающих внутренней силой чувством собственного достоинства. Зная, что Луцкий сидел в харбинской тюрьме, он представлял, как бесило тюремщиков умение этого человека держать себя. Таких людей ничто не заставит поступиться своими правилами и убеждениями.

Дальним Востоком Алексей Луцкий занимался всю свою жизнь. Накануне войны он окончил во Владивостоке военные курсы при Восточном институте и, блестяще зная японский язык, работал в управлении КВЖД. Он был старше Сергея Лазо на целых одиннадцать лет.

Во Владивостоке Луцкому был знаком каждый уголок. У него имелись свои люди в Корейской слободе и на знаменитой «Мильонке». Там, в этих трущобах портового города по-прежнему продолжали курить опиум и играть в маджонг, пить скверную китайскую водку и драться, однако после падения режима генерала Розанова там появились новые люди, они залезли туда, как тараканы в щели, надеясь пересидеть смутное время и при случае снова появиться на белый свет. Кое-кто из них переберется позднее в зловонные трущобы Шанхая и Гонконга. В первые дни знакомства с Луцким Сергей Лазо испытывал чувство неловкости: ему обязан был подчиняться человек, гораздо его старше. Так продолжалось до тех пор, пока у них не случился задушевный разговор, положивший начало доверительным отношениям, готовым со временем превратиться в настоящую дружбу.

Разговор начал Луцкий, сказав, что в горкоме партии он познакомился с Ольгой Лазо.

— Она у вас что — историк? Нет? Но представьте, мы с ней очень интересно поговорили об истории Сибири и Приморья! Я, конечно, кое-что знал, но понятия не имел, что на Ононе, где она недавно воевала, давным-давно, семь веков назад, был провозглашен великим ханом Темучин. Мы его знаем как Чингисхана.