Разумеется, мнение такого читателя, как Сталин, было немедленно взято на вооружение пронырливой литературной сволочью. Журнал «Красная новь», где печаталась повесть «Впрок», поспешил признать свою ошибку, а на автора остервенело набросились стаи критиков. За Платоновым на долгие годы закрепилась репутация «певца русского идиотизма» и даже «врага народа» (М. Кольцов).

Зависть была чужда натуре Платонова. И всё же, читая «Поднятую целину», он сознавал, что молодой «орёлик» (определение старика Серафимовича) летает намного выше и видит гораздо дальше. О «Поднятой целине» он отозвался так: «Единственная честная книга о коллективизации!» Этим самым он признал правоту жесткой сталинской оценки своему произведению.

Небольшое удовлетворение принёс Платонову напечатанный рассказ «Усомнившийся Макар». Однако пьеса «14 красных избушек» вновь показала, что писатель увлекается изображением теневых сторон ломки старого мира. Ещё одна творческая неудача!

Критик В. Ермилов, разделывая «Баню» Маяковского, не удовлетворился одной жертвой и, демонстрируя широту своих интересов, заодно укопытил и платоновского «Усомнившегося Макара».

Кстати, любопытное явление литературной жизни той поры. О «великом» Лелевиче И. В. Сталин высказался куда резче, нежели о Платонове: Вождь назвал поэта-расстрельщика «выродком». Однако ни одна из косточек Лелевича не хрустнула на критических клыках, он продолжал, как говорится, цвести и пахнуть. Платонова же рвали и терзали, не переставая!

Красноречивейшая избирательность!

Платонов оказался в положении зачумлённого. Жить приходилось трудно, даже голодно, пробавляясь мелкими газетно-журнальными публикациями под псевдонимом «Человеков». Пока собратья по перу устраивались на роскошных дачах и катались по Европе, Андрей Платонович сидел в своём «пенале» на Тверском и терпеливо отделывал страницы «Чевенгура» и «Котлована», отчётливо сознавая, что при его жизни эти вещи не увидят света. Как и слепнущий, разрушаемый болезнью почек Булгаков, он работал для читателей будущего.

К сожалению, с Платонова не спускала своих бдительных, вечно прихмуренных глаз «тётка».

Литературоведы с петлицами умели наносить сокрушительные удары. Как и со Шмелёвым, они выбрали момент и ударили в отцовское сердце: однажды ночью приехали на Тверской и увезли с собой сына писателя. Андрей Платонович пришёл в отчаяние. Как спасать? К кому бежать? Кто из знакомых обладает достаточным влиянием? Оставался один Шолохов. И старый друг забросил свои писательские дела, приняв близко к сердцу несчастье убитых горем родителей. Подросший сын оставался для Платонова единственной отрадой в невыносимой жизни. Михаил Александрович ещё раз сумел добраться до занятого сверх головы Вождя. При нём Иосиф Виссарионович грубо отчитал хозяина Лубянки. Зубы хищного ведомства с неохотою разжались, и похудевший парень снова вернулся в родительский «пенал».

В хлопотах о спасении сына Андрей Платонович совершенно забыл о судьбе своей рукописи, отданной в редакцию «Красной нови». Прочитав её, писатель Вс. Иванов пришёл в восторг: «Будем печатать!»

Однако редактор журнала махровый троцкист Ф. Раскольников держался иного мнения. Он послал рукопись на Лубянку, сопроводив её запиской: «Примите меры».

В таких случаях «тётку» дважды просить не приходилось.

В ночь на Новый год в «пенал» на Тверском неожиданно ввалились гости: вроде бы на огонёк заглянули некие А. Новиков и Н. Кауричев. Хозяева не знали, что Новиков усердно подрабатывает на Лубянке (агентурная кличка «Богунец»). За наспех собранным столом Новиков громогласно предложил новогодний тост:

— За смерть Сталина!

Бедные хозяева помертвели. Этого им только не хватало! Андрей Платонович швырнул рюмку и выгнал провокаторов взашей.

Через несколько дней Платонова вызвали на Лубянку. Разговаривал с ним младший лейтенант М. Кутырев. Он уже знал о новогоднем происшествии. Но Платонова изумило, что на столе следователя лежала его рукопись, которую он относил в «Красную новь».

Одно к одному!

Младший лейтенант разговаривал вежливо и отпустил писателя домой, вручив ему рукопись. Уходил Андрей Платонович с тяжёлым сердцем. Он понимал, что постоянное внимание «тётки» добром не кончится…

Неожиданно в судьбу писателя, как и всей страны, ворвалась война с фашизмом. Платонов стал специальным корреспондентом газеты «Красная звезда». Он получил чин капитана (одна «шпала» в петлицах), военную форму и пистолет. Гимнастёрка сидела на нём мешковато. Он был глубоко штатский человек.

Война советского народа с озверелым врагом увлекла писателя целиком. В газете постоянно печатались фронтовые очерки Платонова. Впервые за много лет он подписывал их своим настоящим именем, а не скрывался под псевдонимом. Даже взыскательные братья-писатели отмечали «Оборону Семидворья», «Броню», «Одухотворённых людей», «Рассказ о мёртвом старике», «Трёх солдат».

Из Москвы, с Тверского, на фронт приходили скудные письма. У Платонова болело сердце: он беспокоился за сына. Лубянское сидение обернулось для парня тяжёлым лёгочным заболеванием. Мария Александровна старалась не расстраивать мужа, однако Андрей Платонович по множеству примет догадывался, что с сыном плохо.

О смерти сына фронтовому корреспонденту сообщили через редакцию газеты. Он прилетел на похороны и на следующий день снова улетел. Плечи немолодого капитана согнулись под тяжестью обязанностей отца, мужа и солдата.

Мария Александровна осталась в Москве одна.

Потеря единственного сына вконец состарила писателя. Всю боль израненной души Андрей Платонович изливал в дневнике. Эти небольшие записи — настоящие шедевры, рождённые любовью к людям.

«Драма великой и простой жизни: в бедной квартире вокруг пустого деревянного стола ходит ребёнок лет двух-трёх и плачет — он тоскует об отце, а отец его лежит в земле, на войне, в траншее под огнём, и слёзы тоски стоят у него в глазах. Он скребёт землю ногтями от горя по сыну, который далеко от него, который плачет по нём в серый день, в 10 ч. утра, босой, полуголодный, брошенный».

Какое глубинное чутье к неизлечимой боли жизни, к её мучительной правде!

Великая победа ничего не изменила в судьбе недавнего фронтовика. Он оставался прозябать в своём «пенале». Писатель часто выходил в садик, садился на скамейку и часами молчал, заволакиваясь табачным дымом. Вокруг шумела молодёжь Литературного института. Многие из студентов даже не слыхали имени этого угрюмого человека в старой гимнастёрке.

Мария Александровна решила приодеть мужа. Она поехала к писателю П. Павленко и не слишком дорого купила два костюма, привезённых из Германии. Особенно нарядным выглядел Платонов в коричневом костюме. Он стал надевать его по праздникам.

Константин Симонов, тоже фронтовой корреспондент, стал редактором «Нового мира». Он с удовольствием напечатал рассказ Платонова «Возвращение». И тут же поплатился: «Литературная газета» немедленно поместила разгромную статью под заголовком «Клеветнический рассказ Платонова».

Ненависть литературной мрази носила характер онкологического заболевания: не отстанут, пока не забьют насмерть.

Последний акт платоновской трагедии игрался в подлинно сатанинских декорациях.

Будучи больным уже неизлечимо, Андрей Платонович изливал боль своей души на станицы дневника.

«Всю войну я провёл на фронте, в землянках. Я увидел теперь по-другому свой народ. Русский народ многострадальный, такой, который цензура у меня всегда вымарывает, вычёркивает и не даёт говорить о русском народе. Сейчас мне трудно… Я устал за войну. Меня уже кроют и будут крыть всё, что бы я ни написал. Сейчас я пишу большую повесть „Иван — трудолюбивый“: там будет всё — и война, и политика. А главное, я как поэму описываю труд человека, и что может от этого произойти, когда труд поётся, как песня, как любовь. Хочу написать эту повесть, а потом умереть. Конечно, так как я писатель, то писать я буду до последнего вздоха и при любых условиях, на кочке, на чердаке — где хотите…»