– Зачем ты купил женскоепокрывало, Иуда? Разве среди Двенадцати есть женщины? – справа позади от менястоял Иоанн. – Или ты хочешь сделать подарок какой-нибудь блуднице?

Дерзкий! Так говорил онсо мной – мальчишка, галилеянин, ам-хаарец[4]!

– Нет, Иоанн, – отвечаля спокойно, – покрывало купил я своей невесте.

– Разве твоя невестаходит с нами, что ты покупаешь ей подарки на наши деньги? А, может, ты из наского-нибудь считаешь своей невестой? – так он смеялся надо мной.

Лавочник-сириец сбезразличием разглядывал нас. Со стороны Судных ворот слышались крики ослов иокрики погонщиков. Громко, о неточной сдаче, переругивались где-то торговец спокупщиком. И проклятия, которыми они осыпали друг друга, были слышны далеко.Женское стрекотанье, смех мальчишек, улюлюканье зазывал – шум торгового городаокружал нас.

– Разве я житель Содома,Иоанн? – отвечал я и пошёл прочь от лавки сирийца.

– Не знаю… – в спину мнебросил Иоанн.

V

Вернулся я один вГалилею. Собрались вокруг Него Двенадцать, и сказал им, чтобы отдохнулинемного. Поплыли все вместе через озеро Геннисаретское к Вифсаиде Юлииной, кюгу от которой лежала равнина Эл-Батиха – место уединённое и необитаемое. Но,приплыв, увидели, что множество народа, пришедшего из Капернаума, ожидает лодкуу берега. И были они как овцы заблудшие, потому что хотели слышать, чему Онучит. И начал Он говорить с ними. Когда же наступил вечер, спросил у Филиппа,указывая на толпившийся народ:

– Филипп, где нам купитьхлебов, чтобы их накормить?

Отвечал Филипп, говоря:

– Им и на двестидинариев не довольно будет хлеба…

Я же молчал, потому чтоящик мой был пуст после покупки гиацинтового покрывала. Знал о том Иоанн, но ион молчал. Подошёл Андрей и сказал:

– Здесь есть у одногомальчика пять хлебов и две рыбки. Но что это для такого множества?

Тогда Он велел народувозлечь на зелёной траве, и долина, как цветами, покрылась яркими пятнамиодежд. И, благословив хлебы и рыбок, стал раздавать возлегшим. И, сколько ихбыло, все насытились.

Никогда ещё человек несотворил такого чуда! И, глядя на умножение хлебов, я думал с восторгом:«Равви! Ты – Сын Божий!.. Ты – Царь Израилев!..» И все, кто был там,восклицали: «Это истинно тот пророк, который должен прийти в мир!» Потому чтоникто до Него не мог обратить камни в хлебы и насытить ими человечество,обречённое добывать хлеб свой в поте лица своего.

Подошли из толпы кСимону Зелоту и сказали:

– Отчего бы не сделатьЕго царём над Израилем?

Потому что помнили ещё оборьбе Иуды Гавлонита, тоже бывшего зелотом и не раз поднимавшего восстание. Агалилеяне ни на что так охотно не подвигались, как на устроение мятежа.

Опасаясь, созвал ОнДвенадцать и сказал, чтобы плыли в Капернаум. Когда же вошли в лодку, спросиля:

– Где Равви?

Пётр же отвечал, чтоудалился Он на гору для молитвы. И поплыли без Него. Когда были на серединеозера, подул с запада ветер, и поднялась буря, так что волны швыряли лодку какиверень. Пётр и Иаков сидели на вёслах, но лодка не слушалась вёсел их. Вдругвыступил Он из мрака ночного и марева брызг белым силуэтом, и я в страхе упална дно лодки и кричал. И Фома следом возопил:

– Это призрак!

Но Он сказал:

– Не бойтесь…

Пётр, бросив весло,протянул к Нему руки и взмолился:

– Господи, если это Ты,повели мне прийти к Тебе!

Он же сказал:

– Иди!

Пётр перешагнул черезборт, и все засвидетельствовали, что и он пошёл по воде, как по тверди. И встрахе все дивились. Пётр же, дойдя до середины, остановился и оглянулся налодку. И вода тотчас расступилась под ним и – коварная! – накрыла волной, каквоскрылием таллифа[5].Пётр вскричал:

– Господи, спаси меня!

Он сказал грустно:

– …Зачем ты усомнился?

И едва протянул Петруруку, как сомкнулись воды, и Пётр снова пошёл по воде, как по тверди.

Вошли они в лодку. Пётрже дрожал и, переступив через борт, воскликнул:

– Равви! Истинно Ты СынБожий!

И все мы пали перед Нимв страхе и смятении. Ветер к тому времени утих, и вода сделалась спокойной.

VI

Приплыли в Капернаум. Ивот, многие из тех, кого Он накормил пятью хлебами в долине Эл-Батиха, пришли вКапернаум наутро. И, не оставляя мысли сделать Его царём, стали искать Его.Найдя же в синагоге, приступили к Нему, говоря:

– Равви, как Ты сюда пришёл?– потому что не видели, как ступал Он по воде.

Но Он, опечалившисьсильно, сказал:

– Вы ищите Меня..,потому что ели хлеб и насытились. Старайтесь не о пище тленной…

Я же дивился Его печали.

Они спросили:

– Что нам делать, чтобытворить дела Божии?

– Вот дело Божие: чтобывы веровали в Того, Кого Он послал, – так отвечал Он им.

Они же поняли, чтоговорит Он о себе и стали искушать Его, говоря:

– Отцы наши верилиМоисею, потому что он дал им манну. А Ты что делаешь?

Он сказал им:

– …Я хлеб живой, сшедшийс небес… Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную… Слова, которыеговорю Я вам, суть дух и жизнь.

А я воскликнул невольно:

– Какие странные слова!Кто может это слушать?..

И многие тогда, даже изтех, кто ходил с Ним до сего дня, отошли от Него. И многие смеялись над Ним,говоря: «Безумный Равви! Разве может такой покорить мир евреям?» Он же спросилу Двенадцати:

– Не хотите ли и выотойти?..

Но я не ушёл от Неготогда. Если бы я только разочаровался, я бы ушёл, как это сделали другие. Я вернулсябы в Кериот, и с молодой женой забыл бы вскоре о чудном проповеднике изНазарета, умевшем исцелять болезни и творить дивные дела. Но я не мог уйти,потому что сомнения разрывали меня. И я хотел видеть развязку – величественнуюи неизбежную. Я не мог уйти, потому что, слушая долго Слово Его, я уже не былсвободен от Него. Я не мог уйти, потому что для малодушного легче украсть,нежели просить, легче убить, нежели распрощаться.

Но я не мог с Нимостаться, потому что не мог быть как Он. И всё, чего Он хотел от меня, былопрекрасно, но неисполнимо. И в Кериоте оставалась лавка, и невеста Есфирь ждаламеня, и деньги были отложены на белого осла. И всё, от чего Он звал отречься,было драгоценно для меня и вожделенно мною. И Слово Его, падающее в мою душу,заглушалось вскоре терниями.

Полюбил я смотреть наНего украдкой. И два чувства, как бывает порой, когда смотришь на прекрасныйцветок, боролись во мне: упоение красотой и желание втоптать в землю. Но Онподнимал на меня глаза и, казалось мне, ничего не видел, кроме меня. Точно небыло вокруг ни шумной толпы, ни серых камней Иудеи, ни пёстрых галилейскихлугов. А только Он и я, только печаль в Его глазах и ненависть в моих. Но мояненависть тонула в Его печали, я опускал глаза и снова слышал голоса толпы,чувствовал запахи пыли и кожи, и снова солнце пекло мне шею.

И стал я думать о том,чтобы Он исчез, как будто не существовал никогда, и никто не слышал голоса Его!Если бы только не осталось следов Его на пыльных стезях Иудеи, и Слово Егоперестало звучать над рощами Галилеи! Если бы сорвался Он с горы на острыекамни, или ехидна обвила бы руку Его и пронзила кожу ядовитым зубом. Илискорпион, устроившийся ночью в Его сандалии и запутавшийся в ремешках, укусилбы наутро ногу, опустившуюся на обычное место. Тогда бы я стал свободен!..

Так я хотел обманутьсебя.

VII

Пришли в Заиорданье. Имного учил Он притчами. Когда выходили в путь из Ефраима, подбежал к Нему,запыхавшись, юноша. Был он богат и начальствовал над местной синагогой, апотому все знали его. Подбежав и пав на колени, спросил:

– …Что мне делать, чтобынаследовать жизнь вечную?..

Он же отвечал, говоря:

– …Пойди, продай имениетвоё и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй заМною.

Смутившись словами Его,юноша, опечаленный, отошёл прочь.

Он же сказал:

– Удобнее верблюдупройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие.

И все, кто слышал этислова, изумились, потому что «Игольными ушами» называли в Иерусалиме узкие лазыв городской стене, сквозь которые, когда закрывались на ночь ворота, проходилизапоздалые путники.