Между прочим, если говорить о раскопанных вещах, то «в Южной Швеции выявлен значительный комплекс западнославянских древностей IX—XI вв. Южнобалтийская керамика известна в большом количестве вплоть до Средней Швеции, а в X в. она преобладала в Бирке»[191]. В Лунде, по утверждению В. В. Седова, найдено 10 тысяч (!) глиняных горшков славянского типа.

Кстати, и на Руси эта керамика встречается гораздо чаще, чем те же «молоточки Тора». В Пскове она составляет более 80 процентов, в Городке на Ловати (том самом, единственном в среднем течении реки, который стал потом Великими Луками) — 30, в Городке под Лугой — 50. Масса её в Ладоге, Дубовике (на Волховских порогах), Изборске. Причём, это данные не каких-нибудь злостных антинорманистов, а того же Г. С. Лебедева, к примеру.

А ведь именно керамика является одним из самых надёжных признаков той или иной археологической культуры, а в более позднее время — народности. Пожалуй, даже более надёжным, чем тип захоронения (последний явно менялся при смене верований). И это правильно. Хотел бы я видеть купца, который потащит горшки через море. Не долго же он поторгует.

Нет, керамику, скорее всего, делали на месте. И если в Швеции много обычной домашней посуды южнобалтийского типа, то, очевидно, что либо её делали там славяне, либо шведские ремесленники хорошо перенимали чужие формы и приёмы. Но в первом случае трудно говорить о господстве викингов над Балтикой, а во втором ясно, что точно так же (даже с большей вероятностью) формы скандинавских украшений могли перениматься мастерами на других берегах моря.

Керамикой славянские следы в Бирке не ограничиваются. «Характерная особенность „элитарной культуры“ Бирки — её насыщенность восточными и особенно восточноевропейскими элементами… В погребениях Бирки представлены восточноевропейские дружинные наборные пояса, сумки-ташки, восточного покроя шаровары, запашная одежда (типа кафтана) с бронзовыми пуговицами и тесьмой по краю, меховые „русские шапки“, женские плиссированные льняные и шёлковые рубахи, бусы и другие виды украшений», — указывает Лебедев[192].

Рис. 3. Женская одежда из Бирки (Швеция) — славянского покроя рубаха и платье, скрепляющееся скандинавскими фибулами

Седов перечисляет подробнее. Так, в Скандинавии обнаружено более 30 славянских подвесок-лунниц. Есть ещё масса височных колец — характернейшего предмета славянского женского костюма. В Бирке в двух богатых мужских могилах найдены украшения с зернью, которые в Скандинавии не делались до второй половины X века. Причём, у одного «владельца» этих украшений ещё и топор салтовского типа.

Вообще, в Скандинавии найдено 12 топоров с оттянутым внизу лезвием, придуманных на Руси, и много иного оружия. В основном, тоже столь любимых викингами топоров.

Так что же получается: это славяне составляли дружину в Бирке? По крайней мере, логика у этого вывода такая же, как и у рассуждений норманистов относительно места скандинавов в Новгороде и Киеве.

Ну, и, наконец, в Бирке уже в самых ранних могилах (IX в.) обнаружены остатки вышитых полотняных рубашек (см. рис. 3). «Этот чуждый для Скандинавии вид одежды, очевидно, был позаимствован у восточных славян», — пишет Херрман[193]. А может, славянки его там и носили? Так же, как не были шведами те, кто принёс в VIII—X веках обычный для арабско-персидских территорий кафтан, отороченный шёлковой лентой. Ведь отделка женских сарафанов местного покроя под влиянием арабско-персидского кафтана (или византийского кавалерийского плаща) видоизменяется в Бирке, так же как и в Польше и Поморье.

Честно говоря, предыдущие два раздела можно было бы и не писать. Просто, сослаться на ряд (ну, может быть, довольно длинный ряд) работ и предоставить читателю возможность самому порыться в литературе. Проблемами поиска письменного или археологического доказательства существования пути из варяг в греки (или его отсутствия) занимались многие. Вопрос не в отсутствии материала, а скорее в его интерпретации.

Кроме того, я бы не взял на себя смелость утверждать, что о нём (пути) не говорилось в каком-нибудь не дошедшем до нас (или дошедшем, но пока не извлечённом из архивов) документе. И уж тем более, что археологи не выкопают из-под земли что-нибудь новое, после чего обсуждение вопроса можно будет начинать заново.

Но теперь мы рассмотрим свидетельства значительно более долговечные, чем бумага и черепки и к тому же находящиеся у всех на глазах, однако для решения вопроса привлекаемые куда реже.

И дело тут даже не в нежелании, а скорее, в развитии специализации и отсутствии междисциплинарных связей. «К несчастью, общение между учёными, работающими с источниками разного уровня, иногда оказывается нарушенным, и не только из-за того, что быть в курсе всех последних достижений непросто — хотя, безусловно, это так и есть, — а ещё и потому, что не всегда должным образом понимаются сама природа этих свидетельств и те ограничения, которым должно подчиняться их использование. Например, историки не всегда осознают, насколько велика может быть погрешность датировки в археологии, а археологи и нумизматы нередко забывают о том, что письменные источники требуют такого же специального изучения, как и их собственный материал», — пишет по этому поводу Питер Сойер.

— А вы не проводили исследований уровня Ладоги в VIII—IX веках? — поинтересовался я у исследователя Любши Евгения Рябинина. Как раз перед этим он признал, что им самим приходила в голову мысль: а не стояли ли Ладога и Любша на берегу тогдашнего озера?

— Хотели, но нам денег никто не дал. Это же не археологические исследования, нужно гидрологов нанимать, — ответил он.

И вот так всегда. Конечно, археолог может снизойти до того, чтобы заглянуть в летописи, или источниковед — полюбопытствовать, что там раскопали исследователи древней материальной культуры. Но уж у специалистов по географическим дисциплинам, так же, как биологов, экономистов и всяких прочих, они почти наверняка не соберутся поинтересоваться: а может ли на деле быть так, как им представляется? К примеру, сколько кочевого населения может прокормить степь при тогдашних методах ведения хозяйства или при погодных условиях, свойственных тому периоду времени? И тому подобное.

В нашем случае вопрос, напомним, выглядит так: что из себя представляют водоёмы, по которым пролегал летописный путь из варяг в греки? Когда и на чём можно по ним плавать?

Итак: Нева, южная часть Ладожского озера, Волхов, Ильмень, Ловать, Усвяча, Западная Двина, Каспля, Днепр, Чёрное море.

«Нева вытекает из Ладожского озера двумя рукавами, образующими небольшой остров Орехов, на котором расположена Шлиссельбургская крепость. Вход в реку усеян песчаными рифами, что препятствует судам с осадкой в 5–6 (1,86 м) футов свободно проникать из озера в Неву. Наиболее доступный фарватер идёт от Кошкина маяка на Ладожское озеро (в 5 верстах от устья Невы) вдоль западного берега; глубина его в начале на протяжении 1/2 версты не более 7 (2,17 м) футов, иногда же уменьшается до 4 (1,25 м) футов, затем глубина увеличивается, достигая местами 21 фута; ширина фарватера 200 саженей»[194].

То есть река не слишком-то подходит для плавания более или менее крупных судов, если уж на самом лучшем фарватере глубина иногда составляет всего 1,25 метра. Знающим нынешнюю Неву это представить трудно, но, как вы понимаете, составителям знаменитого словаря врать резона не было.

Плюс к тому, на реке этой располагались ещё и пороги.