— Тебе туда не надо. Иди назад.

          — Пусти!

          Ульв тяжело вздохнул и, лениво взмахнув топором, не отпуская, потащил Норда искать Олафа.

***

          — Какие англичане? Какое войско? Откуда?

          — Я… — Норд замялся, не зная, что сказать. Причины, заставившей его поверить в реальность приснившегося, он и сам не понимал. — Олаф! Они придут.

          — Норд, да что с тобой?

          — Мне вот тоже интересно, что с ним, — подал голос Ульв. — Сначала уснул прямо в бою. Потом тебя искать кинулся.

          Трюггвасон окинул Норда тяжелым взглядом и вздохнул.

          — Бледный ты какой-то. И под глазами, вона какие тени. Норд, ты мне здоровым нужен. Ульв, уведи-ка его…

          Викинг схватил было Норда, но тот дернулся с несвойственной ему силой и, став прямо перед Олафом, почти прокричал тому в лицо:

          — Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? Нет? Конечно, ты ж великий ярл! Зачем тебе слушать безродного? Выкидыша английской шлюхи, так вы таких, как я, называете? Только так ты людей сгубишь! Хочешь и сам тут лечь? Англичане в кольцо возьмут — отрежут от кораблей. Что делать станешь?

          — А ты что, хочешь, чтоб я просто так тревогу объявил? Бежал? Беспричинно бежал? Честь потерял?

          — Честь? Есть в глупости честь?

          — Лучше умереть с оружием в руках!

          — Неужто не покинули тебя мечты о Вальхалле*, когда крещение принимал?

          Трюггвасон напрягся.

          — Вальхалла, не Вальхалла, а бежать… последнее дело. Честь воина меня не покинула. И не по…

          Закончить Олафу не дал звук рога, трубящего тревогу. Предводитель викингов дернулся.

          — Поздно, — произнес Норд ледяным голосом, — они уже здесь.

          Трюггвасон неверяще огляделся и кинулся на сигнал. Не успел он сделать и дюжины шагов, как первому рогу вторил другой, затем третий.

          — Мы окружены. Поздно бегать.

          — Будем прорываться к кораблям.

          — Нет, — спокойно отозвался Норд.

          — Что?

          — Не будем. Не прорвемся.

          — Да? И что же ты предлагаешь? Ждать, пока они нас перебьют? — зло спросил Олаф.

          — Иногда, — Норд задумчиво взглянул на ладонь, — чтобы выиграть поединок, надо самому подставиться. Подпустить противника близко-близко… И ударить. Мы не будем прорываться. Мы заставим их себя пропустить.

***

          Норд прикрыл глаза и мотнул головой, стараясь согнать сонливость и слабость. Он мог сколько угодно злиться и огрызаться, когда кто-нибудь говорил, что он плохо выглядит, но лучше от этого ему не становилось. Напротив, казалось, с каждым ударом сердца было только хуже. Вернулась дурнота, так удивившая Норда на корабле, все тело покрылось липкой испариной, мир перед глазами то и дело двоился и расплывался. Норда бросало то в холод, то в жар. Прилив сил, возникший при разговоре с Олафом, сошел на нет. Ужасно хотелось спать, но Норд не мог себе позволить провалиться в небытие.

          Пробираясь через густые заросли, Норд все время запинался и тихо бормотал себе под нос проклятия. Очередной корень — и Норд летит вперед.

          — Тише ты, — сильная рука легко подхватывает и привычно не дает упасть.

          — Торвальд? — Норд смотрит на друга мутными глазами.

          — Ты, если хочешь незаметно пройти, лучше на дорогу выйди — меньше шума создавать будешь, — Торвальд улыбался, но за шутливым тоном крылась тревога.

          — Так плохо? — грустно отозвался Норд.

          — Угу.

          — Ты зачем тут?

          — Олаф велел присмотреть за тобой, — Норд коротко кивнул и двинулся дальше. — Он сказал, тебе может понадобиться помощь.

          — Да, наверно, — Норд тяжело вздохнул, — если у нас все получится… надеюсь у нас будет причина возблагодарить богов.

          — План так безрассуден?

          — Весьма.

          — И в чем он заключается? А то я спешил тебя догнать, как-то толком выяснить не успел.

          — Олаф идет сдаваться в плен.

          — Что? — удивление, неверие, желание услышать опровержение — все это было в коротком вопросе.

***

          Стоя рядом с тощим церковником, Трюггвасон с нетерпением смотрел на город. Он нервно дергал ногой и хмурился. Под презрительно-сумасшедшим взглядом англичан Олаф уже не раз пожалел о своем согласии с планом Норда. Рисковать своей жизнью в бою, с мечом в руках — это одно. А быть прирезанным подобно свинье           — другое. Это низко, унизительно, мерзко. Сама сдача в плен уже отвратительна. Трюггвасон безрадостно вздохнул и бросил на Манчестер еще один тоскливый взгляд. Если Норд просчитался и англичане поведут себя не так, как он обещал… Что ж. Об Олафе сложат песнь, как о самом трусливом ярле.

          Церковник что-то довольно проговорил, глядя на Трюггвасона маленькими глазками-угольками. Олаф так и не выучил английский, поэтому ничего не понял и лишь презрительно фыркнул в ответ. Англичанина такая реакция разозлила. Видимо, в его представлении, Олаф должен был пасть ниц, дабы просить о прощении грехов и вымолить легкую смерть. Англичанин оскалил желтые зубы в гримасе, совсем не приличествующей служителю святой церкви, и, занеся руку со скривленными пальцами, двинулся к Трюггвасону. Олаф напрягся. По наказу Норда он не должен до поры до времени вести себя спокойно, но позволить этому ничтожеству ударить себя, Олаф не мог.

          К счастью, выдержке викинга не пришлось подвергаться испытанию: над Манчестером взвилась струйка дыма. Не обращая ни малейшего внимания на направленные на него копья, Олаф перехватил запястье церковника, резко дернул крошечного мужичка на себя и пережал его горло.

          По рядам англичан прокатился ропот. Освобождение Манчестера от язычников началось весьма славно — предводитель северян, небезызвестный Олаф Воронья Кость**, сам, добровольно вышел им навстречу всего с дюжиной сопровождающих. Их архимандрит Этельгар тут же приказал связать, а вот Олафа велел взять в тесное кольцо. Это никого не удивило. Весь отряд уже знал, что пред тем, как придать врага Англии и церкви смерти, Этельгар любил поговорить о грехах неверного и о мучениях, ожидающих того в аду. Только с этим викингом просчитался. Многие из поверженных англичанами рычали как дикие звери и бездумно метались, в результате чего зачастую сами налетали на копья. С таким холодным расчетом не действовал еще никто. Сохранять спокойствие до последнего момента и нанести единственный точный удар — не многие на такое способны.