Договор между Венесуэлой и Кундинамаркой 1811 года явился первым международным документом, зафиксировавшим согласие этих стран начать создание братского союза народов континента. Провозгласив объединение двух государств на основе принципов федерации, участники договора призвали все независимые государства, возникшие в регионе, присоединиться к их союзу, для того чтобы совместными усилиями защищать завоеванную свободу и обеспечивать свою безопасность. Каждый из участников такого федеративного объединения, согласно договору, пользовался равными правами и мог заключать соглашения с иностранными государствами только при общем согласии.[134] Поражение патриотов в борьбе с испанцами не позволило претворить в жизнь положения договора, но не остановило движения вперед по намеченному пути.

Боливар, начиная «славную кампанию» 1812 года, выступил в «Картахенском манифесте» с призывом к развитию широкого сотрудничества всех колоний Испании, освобождающихся от гнета. В следующем году в докладе правительству Венесуэлы, посвященном ходу военных операций против испанцев, он отмечал международное значение такого шага: «Только тесный и братский союз сынов Нового Света и неизменная согласованность деятельности соответствующих правительств помогут им противостоять угрозе внешних врагов и добиться уважения со стороны других государств».[135]

В январе 1814 года министр иностранных дел Венесуэлы Антонио Муньос Тебар в соответствии с инструкциями Боливара обратился к народам и правительствам испанской Америки с призывом основать союз или конфедерацию независимых государств. «Почему бы всей Срединной Америке не объединиться под властью одного центрального правительства?» — говорил Тебар с трибуны Национального конгресса Венесуэлы. Такое объединение, по его словам, дало бы возможность «применять огромные ресурсы ради единой цели» и обеспечивать «взаимное сотрудничество, что вознесло бы нас к вершинам могущества и процветания».[136] Патетика этого воззвания понятна и объяснима: великая революционная эпоха требовала возвышенных слов. В докладе Тебара явственно слышался голос Боливара.

В эти годы, на начальном этапе формирования, «боливарская концепция» единства Америки имела пока еще характер общей идеи. Она исходила из возможности создания на месте испанской колониальной империи единого централизованного государства под эгидой сильного правительства. В то время термин «Латинская Америка» еще не применялся для обозначения этого региона. Он вошел в обиход значительно позднее, во второй половине XIX века. Боливар же пользовался самыми различными терминами: «Америка», «Срединная Америка», «Южная Америка», «Новый Свет» и т. д. У него часто встречаются выражения «революция Америки», «дело независимости Америки», «наша Америка», «север и юг Срединной

Америки». Знакомство с его эпистолярным наследием убеждает в том, что для Освободителя термин «Америка» значил прежде всего «Америка, ранее бывшая испанской», то есть восставшие колонии Испании. Однако вряд ли можно на этом основании делать другой вывод, а именно: с самого начала Боливар категорически исключал формулу сближения двух Америк — Северной и Южной. Не правильнее ли будет исходить из того, что вначале его увлекала идея противопоставить враждебности монархов Европы, прежде всего Фердинанда VII, объединенный фронт Северной и Южной Америк? «Политика США, — говорилось в его докладе о международных делах, представленном Национальному конгрессу, — должна объединиться с нашей, чтобы совместными ресурсами воздвигнуть непреодолимый барьер для амбиций Европы».[137] Жизнь вскоре продемонстрировала иллюзорность таких надежд.

В дальнейшем в связи с изменениями обстановки в регионе Боливар отказался от некоторых положений своей концепции единства Америки, высказанных в 1810–1814 годах.

На Ямайке Боливар похоронил многие свои иллюзии. В мучительном процессе переоценки ценностей после поражения рождались новые идеи и планы. Здесь впервые прозвучала его критика в адрес политики США. В «Письме с Ямайки» Боливар, исходя из сложившихся исторических особенностей и различий между народами континента, отказался от ранее высказанной идеи объединения Южной Америки в рамках единой нации, имеющей общее правительство. Он пришел к выводу о необходимости бороться за создание конфедерации и выдвинул предложение созвать в Панаме международный конгресс независимых латиноамериканских стран. «Как было бы чудесно, если бы Панамский перешеек стал для нас тем, чем был Коринф для греков! Может быть, в один прекрасный день мы созовем там державный конгресс представителей республик, королевств и империй, чтобы обсуждать важнейшие вопросы войны и мира с нациями трех других частей света. Такого рода объединение, возможно, будет создано когда-нибудь в счастливую эпоху нашего возрождения. Любой другой план необоснован…».[138]

С этого времени идея созыва конгресса полномочных представителей молодых независимых государств становится центральной в планах Боливара. Мы располагаем ценным свидетельством ближайшего сподвижника Боливара и его первого биографа О'Лири: «В течение многих лет Освободитель надеялся, что конгресс в Панаме, если он будет созван, принесет огромную пользу новым республикам, теснее свяжет их друг с другом и укрепит их независимость. Этот конгресс создаст дух единства и патриотизма, который сможет обеспечить им счастье во внутренних делах и уважение за границей».[139]

Боливар использовал каждую возможность для пропаганды идей латиноамериканского единства. В 1818 году он обратился с посланием к населению Ла-Платы и одновременно направил письмо главе правительства Буэнос-Айреса Хуану Мартину Пуэйрредону. В этих документах Боливар вновь доказывал важность союза молодых независимых государств для обеспечения их интересов на мировой арене. «Когда военная победа Венесуэлы увенчает дело ее независимости, — писал он 12 июня 1818 г., — а благоприятные условия позволят нам установить более тесные связи и углубить наши отношения, мы охотно ускорим со своей стороны заключение американского пакта, который, объединив наши республики в рамках политической организации, обеспечит Америке в глазах всего мира величие, которого не знали государства древности. Объединенная таким путем Америка… сможет называться королевой наций и матерью республик».[140] Боливара радовали вести, поступавшие из других частей испанской Америки. Там также идеи латиноамериканской солидарности получали все большее признание. Бернардо О'Хиггинс, избранный после изгнания испанцев верховным правителем Чили, в 1818 году издал «Манифест к народу, который образует государство Чили». В нем О'Хиггинс высказался за создание «великой федерации Американского континента», рассматривая ее как инструмент защиты «политических и гражданских свобод».[141]

Примерно в это же время Сан-Мартин, готовясь к освободительному походу в Перу, обратился к перуанцам с воззванием, в котором подчеркнул, что будущий союз Аргентины, Чили и Перу позволит им добиться признания завоеванной независимости. Позднее Сан-Мартин высказал идею о том, что такой союз необходимо расширить, включив в него все независимые государства бывшей испанской Америки, и с этой целью созвать международный конгресс в Гуаякиле. Весьма показательно, что хотя Бразилия в то время еще оставалась колонией Португалии, сторонники независимости в этой стране также выступали за заключение союза с соседними государствами путем создания американской лиги.

В наши дни североамериканские и другие историки, обращаясь к тем далеким событиям, нередко называют проекты Боливара и других деятелей «романтическим видением объединенной Америки» или «гипотетической моделью идеального общества». Они возникли якобы под влиянием «эйфории, порожденной успехами в освободительной войне».[142] Тем самым подчеркиваются их нереальный характер, оторванность от жизни, обреченность на неизбежный провал. В действительности все было иначе.