В доме, где остановился Клементе, появился чиновник американского внешнеполитического ведомства и задал ему вопрос: является ли он тем самым Клементе, который разрешил снаряжение военной экспедиции на остров Амелия, участвовал в создании там «пиратской республики», а затем назвал преступным решение президента США направить на Амелию американские войска? Получив утвердительный ответ, чиновник заявил: в таком случае государственный секретарь Адамс не сможет иметь какие-либо дела с мистером Клементе.[194] Клементе пришлось выехать из США, не получив даже возможности вручить личное послание Боливара президенту Монро.

Второй конфликтный узел в отношениях между Венесуэлой и США завязался в это время вокруг так называемого дела о «Тигре» и «Свободе». Речь шла о двух торговых кораблях, принадлежавших североамериканским коммерсантам Пибоди, Такеру и Коултеру. В погоне за барышами они пытались, игнорируя объявленную Боливаром блокаду побережья Венесуэлы, тайно доставить на шхунах «Тигр» и «Свобода» оружие и амуницию испанским отрядам, противостоявшим патриотам в Гвиане. Эскадра адмирала Бриона перехватила нарушителей. Корабли были арестованы, а весь их груз конфискован как контрабанда.

В середине 1818 года в Ангостуру пришло известие из Вашингтона, породившее радужные ожидания среди патриотов. После пятилетнего перерыва Белый дом решил направить своего дипломатического эмиссара во временную столицу борцов за независимость Венесуэлы. Патриоты надеялись, что его приезд ослабит напряженность в американо-венесуэльских отношениях и сдвинет с мертвой точки дело дипломатического признания Венесуэлы правительством США. Боливар писал своему боевому соратнику генералу X. Т. Монагасу: «…к нам должен пожаловать посол Соединенных Штатов, который приезжает для обсуждения вопроса о признании нашей независимости».

Велико же было разочарование патриотов, когда они узнали о действительных целях миссии Бэптиса Ирвина, прибывшего в Ангостуру 12 июля 1818 г. Посланец США не имел полномочий для ведения серьезных политических переговоров. Ему была поручена одна задача — потребовать немедленного возвращения конфискованной американской собственности и выплаты компенсации за ущерб, нанесенный нейтральной стороне «незаконными» действиями Венесуэлы, а также представить Боливару в благоприятном свете действия Вашингтона в отношении острова Амелия и во Флориде.

Ирвин слыл в США сторонником испано-американских патриотов и, будучи журналистом, выступал в прессе со статьями в их защиту. Однако в Венесуэле он повел себя совсем иначе. Встретившись с отказом Боливара лично принять его, Ирвин начал бомбардировать руководителя борющейся Венесуэлы нотами, составленными в резких, порой даже оскорбительных выражениях. Боливар решительно и с большим достоинством дал отпор попыткам разговаривать с Венесуэлой языком имперского диктата. «Похоже, — писал он в ответе Ирвину, — что Ваше Превосходительство хочет спровоцировать меня на взаимный обмен оскорблениями. Я не встану на такой путь. Но я буду протестовать и не позволю, чтобы права Венесуэлы третировались, а ее правительство унижалось… Когда Венесуэлу подвергают оскорблениям, она готова сражаться со всем миром так же, как она сражается с Испанией».[195] Боливар даже намеревался объявить Ирвина персоной нон грата и выслать его из Венесуэлы, но затем решил не доводить дело до разрыва.

Незначительный поначалу инцидент вырос в конфликтную проблему в результате действий дипломатии США, вставшей на путь оказания силового давления на Венесуэлу. Боливар понимал, что принятие требований Соединенных Штатов означало бы создание опасного прецедента, который мог повлечь за собой нескончаемую цепь претензий к Венесуэле со стороны не только США, но и других иностранных государств.

Обмен нотами и письмами между Ирвином и Боливаром продолжался с июля по октябрь 1818 года. Освободителю приходилось, готовясь к новой военной кампании, урывать время для затянувшегося спора с дипломатическим эмиссаром США.

Боливар уделил большое внимание международно-правовому обоснованию действий Венесуэлы, продемонстрировав широкую эрудицию и убедительную логику. В частности, он умело использовал памфлет американца Коббетта, посвященный закону о нейтралитете. Ирвин апеллировал к принципу нейтральной торговли «свободное судно — свободный груз». Этот принцип обеспечивал неприкосновенность любых товаров на борту нейтральных судов и их право беспрепятственно доставлять эти товары в порты воюющих государств. Правительство США в эпоху наполеоновских войн стремилось внедрить этот принцип в международные отношения, хотя и без особого успеха. В частности, Англия рассматривала вражеские грузы на нейтральных судах как контрабанду и без колебаний захватывала их вместе с кораблями.

В ходе обмена письмами с Ирвином Боливар аргументированно доказал, что международно-правовые гарантии в любом случае не распространялись на североамериканские торговые корабли, поскольку они нарушили статус нейтральных судов. «С первых дней января 1817 года и вплоть до августа того же года, — указывал Боливар, — крепости Гайана и Ангостура подвергались осаде. В это время шхуны «Тигр» и «Свобода» пытались доставить оружие и боеприпасы осажденным. В силу этого они перестали быть нейтралами и превратились в участников военных действий. Мы же получили право осуществить их захват любыми средствами, находящимися в нашем распоряжении. В первые дни января была объявлена блокада реки Ориноко, и с этого момента мы начали осуществлять эту блокаду всеми путями, имевшимися у правительства». Из данного конкретного случая Боливар делал выводы общетеоретического характера: «Не являются нейтралами те, кто поставляет оружие и товары военного назначения в осажденные крепости, подвергающиеся законной блокаде».

Хотя обстановка диктовала ему быть сдержанным и осторожным, Освободитель открыто осудил помощь США испанским колонизаторам и решительно отклонил их требования как необоснованные. 6 августа 1818 г. он писал Ирвину: «Оказание военной помощи воюющей державе представляет собой явно враждебную акцию по отношению к ее противнику. Этот очевидный факт подтверждается всем поведением самих США. Именно Соединенные Штаты не разрешают, чтобы предоставлялось оружие борцам за независимость в испанской Америке. Именно в Соединенных Штатах задержали, подвергнув аресту, английских офицеров-добровольцев, направлявшихся в Венесуэлу. Именно в Соединенных Штатах конфисковывались оружие и боеприпасы, которые могли бы быть доставлены в Венесуэлу». Вместе с тем Боливар, понимая всю важность добрососедских отношений с США, демонстрировал добрую волю Венесуэлы и ее стремление к урегулированию конфликта на разумных основаниях. Хотя право было на его стороне, он заявил о готовности возвратить конфискованную собственность владельцам при условии признания американской стороной законности действий венесуэльского правительства или же передать спор на третейское разбирательство. Поскольку Ирвин не принял этих предложений, Боливар считал инцидент исчерпанным. Однако иного мнения придерживался Вашингтон.

Вернувшись домой ни с чем, Ирвин продолжал выступать против Венесуэлы и Боливара. Государственный секретарь Адамс в своих мемуарах назвал его «фанатичным приверженцем свободы всего человечества, честным малым, хотя и со склонностью к агрессивному поведению».[196] «Приверженец свободы» и «честный малый» в публичных выступлениях крайне недоброжелательно высказывался о Боливаре, называя его «генералом-шарлатаном» и «бессовестным политиканом».[197] В таком же духе был написан его отчет о пребывании в Венесуэле, представленный правительству США.

Реакция Вашингтона не заставила себя ждать. 26 июля 1819 г. на рейде Ангостуры появился американский военный корабль с командором Оливером Перри на борту в роли нового дипломатического посланца США. Инструкции ему собственноручно написал государственный секретарь Адамс. Известный испанский историк С. Мадариага в своей книге о Боливаре предал гласности два неопубликованных ранее дипломатических донесения. Из них можно заключить, что Перри поручалось не только решительно потребовать «сатисфакции», но и прощупать почву относительно возможности получения США какого-либо опорного пункта в этом районе. Предположительно имелся в виду остров Маргарита.[198]