Русские историки издавна жаловались, что исследование историй царствования Грозного крайне затруднено вследствие больших пробелов в источниках и отсутствия документальных свидетельств как раз по отношению к самым критическим моментам, между прочим к истории драматического пятилетия 1568–1572 гг. Это положение в значительной степени изменилось к лучшему со времени публикаций нового исторического материала, приходящихся на 20-е, 30-е и начало 40-х годов нашего века.
. Борьба с изменой
В русской исторической науке XIX века вопрос о политическом, военном и социальном значении опричнины и в связи с этим вопросом суждение о личной роли Ивана Грозного были одним из не сходивших с очереди предметов ученого спора. Была ли опричнина только результатом преувеличенного страха Ивана IV перед окружающими его опасностями и многочисленными недругами, орудием преследования главным образом личных его врагов, нашел ли в этой политической форме свое выражение каприз испорченной тиранической натуры, или же опричнина была обдуманной военно-стратегической и административно-финансовой мерой, а по своему внутреннему строению — орудием борьбы с изменой, с упорной оппозицией, классовой и партийной? Была ли опричнина соединением больших злодейств и мелких дрязг, или же она представляла собой крупный политический сдвиг, учреждение прогрессивное, хотя бы и в сопровождении известных крайностей и преувеличений? Был ли Иван Грозный узко мыслящим, слабовольным человеком, метавшимся из стороны в сторону под влиянием случайных советчиков и фаворитов, подозрительным до крайности, переменчивым в настроениях тираном, или же он был даровитым, проницательным, лихорадочно деятельным, властным, упорно проводившим свои цели правителем?
Так приблизительно можно формулировать противоположные мнения, выставлявшиеся в ученом споре. Для решения вопроса в ту или другую сторону нехватало документальных данных, и главным образом потому, что оставалась скрытой внутренняя жизнь опричнины, порядок и развитие ее учреждений, а также не было свидетельских показаний участников опричнины.
Публикации 1924–1942 гг. в значительной мере восполняют этот недостаток и дают возможность разрешить некоторые из загадок, стоящих перед исследователем эпохи «террора» 1568–1572 гг.
1
Много подвинуло нас вперед в понимании событий тяжелой эпохи правительственного кризиса опубликование трех документов: 1) изданной П. А. Садиковым переписки Ивана Грозного с Василием Грязным, составляющей приложение к статье «Царь и опричник» (1924 г.), 2) переведенных И. И. Полосиным «Записок о Московии немца-опричника Генриха Штадена», в сопровождении вступительной статьи переводчика (1925 г.) и 3) переведенного и комментированного А. И. Малеиным «Сказания Альберта Шлихтинга» (1934 г.). Первое из этих произведений, состоящее из одного письма Грозного от 1574 г. и двух писем В. Грязного от 1576 г., целиком принадлежит московской правительственной среде и отражает интимные настроения царя (и его опричников. Два последних составлены иностранцами, временно служившими в Москве, удачно ускользнувшими оттуда, написаны за границей и выражают взгляды, высказанные независимо от какого-либо давления со стороны Москвы; несмотря на тенденциозность, они в то же время в высокой мере ценны, поскольку их авторы были непосредственными участниками или очевидцами многих деяний и переживаний эпохи господства опричнины (1565–1572 гг.).
Переписка царя Ивана IV с опричником Васюком Грязным дает весьма яркое представление о том, как сам Грозный оценивал значение опричнины, далее — каковы были отношения между царем и опричниками, на какой дистанции от себя и в какой железной дисциплине держал он ближайших своих слуг и вернейших, как ему казалось, помощников в страшной для него борьбе с врагами внутренними и внешними.
В 1573 г. опричник В. Грязной, имевший поручение по разведке на южном фронте близ «Молочных вод», по своей ли неосторожности или вследствие измены подчиненного ему отряда, попал в плен к крымскому хану. Из своего заключения он пишет (недошедшее до нас) письмо к царю, где умоляет выкупить его, указывая на равноценного ему при обмене знатного Дивея-мурзу, находящегося в московском плену. Царь отвечает на эту просьбу отказом в том замечательном письме 1574 г., которое дошло до нас.
Письмо выдержано в той саркастической манере, которая так знакома нам по переписке с Курбским, но здесь, в непринужденной беседе с бывшим фаворитом своим, Грозный берет еще более резкий и пренебрежительный тон. Начинается оно с насмешки над легкомыслием и нерасторопностью Грязного: «Что писал еси, что по грехам взяли тебя в плен — ино было, Васюшка, без пути середи крымских улусов не заезжати: а уж заехано, ино было не по объезному спати, ты чаял, что в объезд приехал с собаками на зайцы, аж не крымцы тебя в торок связали. Али ты чаял, что таково и в Крыму, как у меня стоячи за кушаньем шутити? Крымцы так не спят, как вы, да вас дрочон, умеют ловити, да так не говорят, дошедши до чужей земли, да пора домов. Только б таковы крымцы были, как вы, жонки — ино было и за реку не бывать, не токмо что а Москве».
Итак, по мнению Грозного, опричники сами виноваты, они — "жонки" и «неженки». Но царь хочет выбранить попавшего в плен опричника еще и за другое — за присвоение себе неподобающей цены. «А что сказываешься великий человек»… и вдруг со свойственной ему непоследовательностью срывается на тему, которая вечно терзает его… «по грехом моим учинилось и нам того как утаити? Что отца нашего и наши князи и бояре нам учали изменяти, и мы вас страдников приближали, хотячи от вас службы и правды». Вслед за этой гневной выходкой Грозный продолжает в тоне едкой насмешки: «Прикажешь мне дать за тебя 2000, когда за обыкновенного полоняника дают 50? Да и как можно равнять тебя «молодого человека» с Дивеем-мурзой?». «Тебе, вышедчи из полону, столько не привести татар, ни поимат, сколько Дивеи-мурза крестьян пленит. И тебя, вед, на Дивея выменити не для крестьянства на крестьянство: ты один свободен будешь, да приехав по своему увечью лежать станешь, а Дивеи, приехав, учнет воевати, да сколько сто крестьян лутчи тебя пленит, что в том будет прибыток?»
Беспощадный приговор Грозного в данном случае тем более замечателен, что Грязной вовсе не был заурядным опричником, худородным «мужиком-страдником». Он происходил (подобно Адашеву) из старинного, хотя и не знатного дворянского рода, во всяком случае давно служившего великим князьям, и выдвинулся он благодаря своему деятельному участию в борьбе с оппозиционным боярством, затем в расправе 1570 г. с новгородской изменой, наконец участвовав в походе 1572 г. на Ливонию, где одно время был воеводой в Нарве. На допросе в Крыму выяснилось, что он — человек «веременный» (т. е. временщик, фаворит царя), отчего татары и заломили за выкуп его очень высокую цену. В свое время Грязной воспользовался своим влиятельным положением и в отсутствие царя, ходившего на «свейские (шведские) немцы», приобрел себе путем обмена очень хорошее имение. Ко всему этому надо прибавить еще, что он был желанным участником шумных царских пирушек, живым собеседником, шутником, умевшим тешить царя. Но в известный момент доверие царя к нему пошатнулось: всего вероятнее, это случилось после набега Девлет-Гирея в 1571 г., когда Грозный убедился в военной непригодности тех опричных полков, которым была поручена оборона Москвы, и заподозрил в самой опричнине распространение измены. Грязного, правда, еще не постигла прямая опала; но он потерял недавно приобретенное поместье; да и отправка его на южный фронт была похожа на почетную ссылку.