Я продолжал свой путь, но вместо того, чтобы объехать горы, я направился кратчайшим путем в Альторф и остался там. Туда Алида должна была адресовать мне свои письма. А какое мне было дело до всего остального? Мы переписывались ежедневно или, вернее, целыми днями, ибо в две недели мы обменялись целыми томами излияний и восторгов. Никогда еще не говорило во мне так красноречиво внутреннее возбуждение перед листом бумаги. Ее же письма были восхитительны. Говорить о любви, писать о любви было ее главнейшей способностью. Сильно превосходящая меня в этом отношении, она с трогательной простотой не замечала этого, отрицала это, восхищалась мной и говорила мне это. Это губило меня. Возвышая меня до диапазона своих теорий о чувстве, она с упорством убеждала меня, что я великая душа, великий ум, птица небесная, которой стоило лишь раскрыть крылья, чтобы парить над своим веком и будущим потомством. Я не верил этому, нет! Слава Богу, я уберегся от этого безумия. Но под пером этой женщины лесть была так сладка, что я из-за нее готов был подвергнуться публичному осмеянию и не понимал больше возможности обходиться без нее.

Ей также удалось уничтожить все мои сопротивления относительно плана жизни, составленного ею для нас двоих. Я соглашался познакомиться с ее мужем и ждал с нетерпением минуты отъезда в Женеву. Наконец-то этот месяц лихорадки и головокружительных событий, составлявший предел моих самых пылких стремлений, приходил к концу.