Деревья в лесу тоже могут переходить с одного места на другое; шумом своих ветвей они переговариваются между собой. Рассказывают, что один человек бродил такой ночью по лесу, нашёл цветок папоротника и видел не только сокровища, спрятанные в земле, но и необычайные чудеса в природе. Понимал он речь каждой твари и слышал, как дубы, пришедшие из разных мест, встав в круг, шелестом своих ветвей вели беседы, вспоминали, словно боевые ветераны, свои богатырские подвиги и давние заслуги. Липы и берёзы, собравшиеся там же, хвалились своей красой; среди них было несколько гостей из соседних парков, классически подстриженных и стройных; эти судачили о кокетстве дворовых девчат и своевольствах паничей, свидетелями которых они не раз бывали; а задумчивые сосны и ели с укором слушали эти сплетни. Видел он стоящие над речкой вербы, которые, вглядываясь в зеркало вод, спрашивали друг у дружки, какие уборы им к лицу. Эти чудеса продолжались аж до восхода солнца.

Восход солнца после такой бессонной праздничной ночи тоже бывает необыкновенным. Все люди, что веселятся в поле, кончают песни да пляски и в молчании обращают взоры к небу, будто смотрят на сцену, где в вышине, на пылающем просторе горизонта, должно явиться необычайное видение. Восходит солнце, поднимается над горами да лесами и на глазах всего люда рассыпается в небе на крохотные сверкающие звёздочки. Затем вновь сливается в единый огненный шар, окружённый множеством радужных колец, и мерцает, вращаясь вокруг своей оси. Это явление повторяется многократно — так солнце играет ежегодно 24 июня.

* * *

Кроме описанных чудес, существуют ещё травы, которые жители тех мест считают волшебными. Разрыв-трава может чудесным образом действовать на железо, она будто бы разрывает замки и сокрушает кандалы узников; если во время сенокоса найдёт на неё коса на лугу, то тут же расколется на несколько кусков. Пералёт-трава, или летучее зелье; рассказывают про неё, что обладает она способностью переноситься с места на место, её радужный цветок необыкновенно ярок и красив, а во время полёта ночною порой блестит, будто звёздочка. Счастлив тот, кто сорвёт её, не будет он знать преград в своей жизни, все его желанья будут неизменно сбываться, ибо травка эта — зелье счастья. Люди в этом мире мечтают о счастье, представляя его в разных образах. Греки и римляне поклонялись слепой Фортуне, которая, вращая вечное колесо, возносит людей под облака и вновь бросает в бездну. Белорусский же народ вообразил себе некую летучую травку, в погоне за которой не один человек сбился с пути и не вернулся в свою родную хату. И я, разыскивая её в дальних краях, покинул родную сторонку, где прошли самые лучшие дни моей жизни, и теперь в северной столице,[35] глядя на театр большого мира, читаю книгу, которая иногда смешит, а порой заставляет лить слёзы, — это книга людских сердец и характеров.

Родная земля, твои дикие горы,
Рек и озёр голубые просторы,
Луга и бескрайние тёмные пущи
Навеки останутся в воспоминаньях
В зелёном убранстве, в весеннем сиянье,
Как образ волшебный, как райские кущи.
Звучит в моей памяти песнь оратая,
Пастушья жалейка ему подпевает.
Как прежде, дударь вновь играет над брегом,
И звуки дуды повторяются эхом.
После тяжёлой мозольной работы
В знойных полях, позабыв про заботы,
В вечерней прохладе спешат все собраться
Послушать рассказ седовласого старца,
О славном минувшем предания древние —
От поколения до поколения
Они переходят, чтоб помнили люди
О витязях, подвигах, правде и чуде!..

Шляхтич Завáльня

Мой дядя[36] пан Завáльня,[37] довольно состоятельный шляхтич на огороде,[38] жил в северной дикой стороне Беларуси. Его усадьба стояла в очаровательном месте; к северу, недалеко от дома, разлилось Нещердо, большое озеро, похожее на морской залив. В ветренную погоду в доме слышался шум вод, а в окно было видно, как покрытые пеною волны вновь и вновь поднимают вверх и бросают вниз рыбацкие лодки. К югу — зеленели низины, покрытые кустами лозы, и пригорки, поросшие берёзами и липами; на запад простирались широкие луга, а речка,[39] бегущая с востока, пересекала эти окрестности и вливалась в Нещерду. Весна там необычайно прекрасна, когда разольются по лугам воды, а воздух над озером и в лесах зазвенит голосами птиц, вернувшихся из тёплых краёв.

Пан Завáльня любил природу, наибольшим удовольствием для него было сажать деревья, и потому, хотя дом его и стоял на горе, уже за полверсты его невозможно было заметить, поскольку со всех сторон его скрывал лес, лишь взорам рыбаков с озера открывалось всё строение. С рождения был он наделён душой поэта и хоть сам не писал ни прозой, ни виршами, но любая сказка о разбойниках, богатырях, о чарах и чудесах чрезвычайно его занимала, и каждую ночь засыпал он не иначе, как слушая разные истории. Потому стало уже обычаем, что, покуда он не заснёт, кто-нибудь из челяди должен был рассказывать ему какую-нибудь простонародную повесть, а он слушал терпеливо, хоть бы одна и та же история повторялась несколько десятков раз. Если же приезжал к нему по какой-нибудь надобности путник либо квестарь,[40] то он принимал его как можно ласковее, потчевал, оставлял ночевать, исполнял все прихоти, одаривал, лишь бы только тот рассказал какую-нибудь байку, особенно осенью, когда ночи долгие. Самым дорогим был для него тот гость, который имел в запасе много историй, разных былей и анекдотов.

Когда я приехал к нему, он очень мне обрадовался, расспрашивал о господах, на службе у которых я провёл столько лет,[41] рассказывал о своём хозяйстве, о берёзах, липах и клёнах, которые широко простёрли свои ветви над крышей его дома. Некоторых соседей хвалил, иных же порицал за то, что они занимаются лишь собаками, лошадьми да охотой. Наконец, после долгой беседы о том, о сём, сказал мне:

— Ты человек учёный, ходил в иезуитскую школу, читал много книжек, говорил с мудрыми людьми, так, верно, должен знать много разных историй. Расскажи же мне сегодня вечером что-нибудь интересное.

Мысленно стал я припоминать, чем бы похвалиться, ведь я ничего не читал, кроме историков и классиков. История народов — не слишком занимательный предмет для того, кого не интересует театр мира и персоны, что разыгрывают в нём разные сцены. Для моего дяди единственной историей была Библия, из светских же преданий он где-то вычитал, что Александр Македонский, желая узнать о вышине неба и глубине моря, летал на грифах и спускался на дно океана,[42] такая смелость поражала и занимала дядю: надо было и мне рассказать что-нибудь в подобном стиле, потому решил я начать с «Одиссеи» Гомера, ибо в этой поэме полным полно волшебства и чудес, как и в некоторых наших простонародных повестях.

Около десяти вечера, когда деревенские жители окончили работу, дядя после молитвы идёт почивать. Уже собралась вся челядь послушать новые повести, и он сказал так:

— Ну, Янкó, расскажи-ка нам что-нибудь интересное, я буду внимательно слушать, ибо чую, что сегодня скоро не засну.

вернуться

35

Барщевский постоянно проживал в Санкт-Петербурге, по-видимому, с 1826 г., а окончательно оставил город в 1846 или 1847 г.

вернуться

36

В оригинале использовано слово «stryj», то есть, дядя со стороны отца.

вернуться

37

Этимология этой фамилии не совсем ясна. У нынешних местных жителей существует такое предположение: «А ці ведаеце, чаму таго дзядзьку клікалі Завальнем? Таму, што ён адно ляжаў на печы, анічога не рабіў, толькі казкі слухаў. То пра яго і казалі: ляжыць як завала» (см. «Крыўскі кішэнны слоўнік Пятра Васючэнкі» // ARCHE «Пачатак», 2004, № 3). Однако, неподалёку от деревни Мураги, где родился Барщевский, находится урочище Завальня (в словаре В. Даля указывается, что впалое, логоватое место называли завалистым). Возможно, именно этот топоним послужил писателю в качестве имени для главного персонажа.

вернуться

38

Шляхтич на огороде — ироничное обозначение мелкопоместного шляхтича, происходящее из польской пословицы «szlachcic na zagrodzie równy wojewodzie» («шляхтич на огороде равный воеводе» — см. например, роман Ф. В. Булгарина «Иван Иванович Выжигин»; здесь «огород» или «загрода» — небольшой огороженный земельный участок с усадьбой), подразумевавшей существовавшее в Речи Посполитой равенство всех шляхтичей между собой, независимо от имущественного положения. Небогатые шляхтичи, или подпанки, владели небольшими участками земли да одним-двумя крестьянскими дворами, а у некоторых из них, как и у персонажа данной книги, крепостных не было вовсе.

вернуться

39

Речка Сережица.

вернуться

40

Квестарь — сборщик милостыни для католического или униатского монастыря.

вернуться

41

После окончания Полоцкой иезуитской академии Барщевский несколько лет служил гувернером в домах богатых землевладельцев, одним из которых, предположительно, являлся князь Радзивилл.

вернуться

42

По-видимому, речь идёт о повести «Александрия». Авторство этого произведения, написанного во II–III вв. по Р.Х., ложно приписывается племяннику Аристотеля Калисфену. На Руси перевод «Александрии» появился в XI–XII вв. и в XIII в. вошёл в состав «Еллинского и Римского летописца» и «Иудейского хронографа». В XV в. из Сербии на Русь попала новая редакция «Александрии», отличающаяся большей живостью и лирической окрашенностью изложения. «Сербская» редакция была весьма популярна и широко распространилась в списках, которые порой значительно отличались друг от друга. Белорусские и украинские списки «Александрии» имеют ряд существенных отличий вследствие влияния «Historiadeprœliis» (латинского перевода одной из ранних рецензий Псевдо-Каллисфена), пришедшей из Польши.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: