Книга Н. Сучкова «Пламя в джунглях» помогает нам узнать этих людей, понять их чувства, чаяния и надежды, прикоснуться к их жизни. Читатель, и главным образом молодежный читатель, получает интересную и полезную книгу.

Сергей Бородин

Уйти, во что бы то ни стало, уйти!

Выстрел взорвал притаившиеся джунгли. Стеганули пулеметные очереди. Зашлась злобным клекотом суматошная пальба. И лес, живой, могучий, глухо застонал. Заметались звери, испуганно закричали птицы. Но никто не собирался их убивать. Шла охота на человека.

Человек уже выбился из сил. И все-таки обернулся, расслышав позади стон. Ну, конечно, это Пу, хороший бирманский друг! Больной, а не вытерпел, пошел за ним. Не то что другие, предпочитающие гнить в лагере. Только что это с ним, другом? Обнял деревце и медленно сползает на землю. Помочь, надо помочь ему. Но там уже замелькали юркие фигурки. Поздно! Не повезло бедняге.

Вдруг обожгло левое плечо, прошило насквозь. Он побежал вперед, зажимая рану рукой. А вслед ему неслись выстрелы и крики преследователей.

Беглец продирался сквозь густые заросли. Срывался, плюхался в бочаги. Ветки бамбука яростно хлестали по лицу, петли лиан, как щупальца осьминога, обвивались вокруг тела, опутывали ноги. Колючие кусты раскрывали цепкие объятия, пытаясь задержать его. Острые шипы рвали кожу. Он защищал лишь глаза. Сердце отчаянно выстукивало: уйти, во что бы то ни стало, уйти!

Стрельбы не слышно. Еще не веря себе, беглец остановился. Все тихо, за ним не гонятся. Успокоились, думают, одному ему в джунглях крышка. Значит, свободен! Свобода! Ну что может быть ценнее в жизни! На свободе он!

Перевел дух и смело шагнул в надежный сумрак джунглей. И полетел куда-то вниз. Неловко подвернулась нога.

— А-ах! — заскрежетал зубами. — Неужели сломал? Проклятая яма!

Человек осторожно ощупал ногу. Кость цела, очевидно, вывих. Полулежа прислонился спиной к стенке. Сухая земля посыпалась за шиворот. А-а, пусть! Надо беречь силы. Он внимательно осмотрелся. Так и есть — заброшенная охотниками яма-западня. Бамбуковые колья сгнили и рассыпались. Его счастье, а то бы торчал, как жук на булавке.

Очень тихо. Даже странно после такой бешеной пальбы. Но, чу! Прислушался: свистящее шипение, тревожное, как сигнал бедствия. Час от часу не легче. Две живые толстые трости с плоскими ромбовидными набалдашниками раскачиваются маятниками в трех шагах. Кобры! Ближе, ближе отвратительные морды на раздувшихся шеях. В льдинках-глазках никакой пощады.

Холодные мурашки побежали по спине. Вжался в стену. Зашуршала, посыпалась земля. Он замер в ужасе. Ведь нельзя шевелиться. Малейшее движение вызовет молниеносную атаку, от которой нет спасения. Он в их власти. Вечностью показались ему эти минуты на пороге смерти.

Вот зловещие капюшоны опали. Кобры успокоились и уползли в полутемный сырой угол. Отлегло на душе. Надо что-то предпринять. Не затем он бежал из плена, чтобы сгнить в этом гадючнике. Вон бревно и ведет на волю. Правда, трухлявое. Ну, ничего. Должно выдержать. Должно! Скорее, скорее отсюда! Подальше от страшных соседей!

Как ему удалось выбраться из этой ямы? Он так и не понял. Но выбрался. Отдышался, растянувшись на опавших прелых сучьях. Потом подобрал бамбуковую палку и, прихрамывая, двинулся прямо на зеленую стену джунглей. Звериной тропой уходил он прочь от западни.

Над головой сплошной шатер из веток и листьев. Лучи солнца не проникают сквозь него. Здесь всегда сумерки. Мрачная глубина чащи отпугивает, а яркие пятна цветов заманивают. Лианы, лианы, тонкие, как стальные тросы, и толстые в ногу человека. Величаво возвышаются лесные гиганты в мохнатых бородах из мха и лиан, древние, как легенды.

Едва заметна узенькая тропка. Змеится, ведет. Куда только? Вот пропала, и в сердце вползает тревога. Он нагнулся, пытливо всматриваясь в стелющуюся по земле растительность: листочки, усики, цветочки, скрученные спиралями отмершие лианы, папоротники, шилья-шипы. Где же тропа? Нельзя в джунглях идти непроторенным путем.

Хрустнет ветка под ногой, прошелестит высохший лист, прошуршит кто-то невидимый. И опять тихо. Безмолвие угнетает, а неясные шорохи настораживают. Кажется, тысячи внимательных глаз следят за каждым шагом из-за несчетных складок зеленой завесы. Сырая многослойная листва.

Кружится голова. То ли от резкого сладковатого аромата цветов, то ли от раны, то ли просто от голода. Сорвал листочек с куста, пожевал и выплюнул: горько. Душно. И липкий пот. Человек купается в нем. Даже губы вспотели. Он опустился на изогнутое узловатое корневище лесного исполина. Привалился к дереву, расслабился. Голова отяжелела, клонится на грудь. Нет! Только не спать! Так можно вообще не проснуться. Он встряхнулся. Поднялся на подгибающихся ногах. И снова побрел вперед, волоча поврежденную ногу.

Он шел так долго. Очень долго. Повеяло прохладой. Еще несколько усилий, и он с наслаждением окунул голову в холодные струи.

Здесь, на берегу говорливого ручья, он задержался. Нарезал молодых побегов бамбука и поел. Удалось поймать лягушку — настоящее лакомство! Вывихнутая стопа опухла. Он намочил тряпку и сделал компресс. Отполз к дереву и там меж могучими корнями приготовился встретить ночь.

Ночь упала камнем. Стемнело быстро, будто тушь разлилась из опрокинутого пузырька. Джунгли заворочались, задышали, заговорили, стряхивая сонное оцепенение дня. Слышались какие-то вздохи, стоны, щелканье, цоканье, стрекотанье, бульканье; справа пронзительно верещали, словно там работала циркулярная пила; со всех сторон наплывали таинственные шорохи, пришептывания, всхлипывания.

Вдали грозно зафыркал леопард — самый коварный и злобный хищник тропиков. Его покрыл грозный рык: Ы-р-р! Яугх, яугх! Это тигр. Визгом откликнулись на рев царя джунглей шакалы и виверры. Над головой заверещали обезьянки. Дикий вопль оборвал все.

Затряслась земля, затрещали кусты. Целое стадо крупных животных вихрем пронеслось мимо. И снова мгновения дрожащей стонущей тишины. Как она обманчива и тревожна! Трудно человеку в джунглях, очень трудно.

Ночь колдует над ним. Обволакивает кислыми запахами плесени и тления, то душит, то отпускает. Мрак сгустился. Лишь от земли струится мягкий рассеянный свет, словно подземный городок сказочных гномов зажег свои огни. Это светятся тысячи грибов, стоящих среди влажной гнили.

Мириады ночных насекомых устремляются на призрачные огоньки. И все они натыкаются на человека. Жалят, кусают, лезут в рот, нос, глаза. Даже земля шевелится под ним. Между ногами снуют ящерицы, суетятся букашки, жучки. Здоровенные тараканы объедают лохмотья штанов, а их пожирают черные муравьи. Все ополчилось против человека, и некуда деваться от этой напасти. Один он, совсем один против всего хищного мира джунглей, начавшего жестокую ночную жизнь.

Странное было это состояние между сном и бодрствованием. Ему казалось, что он в затхлом покинутом погребе. За ним гонятся. Шаги преследователей все ближе: хруп, хруп, хруп. Он сжался в комок.

Дикий тоскливый вопль прорезал джунгли. Человек очнулся. Что за чертовщина? Вскочил и, прижимаясь к шершавой коре, выхватил нож. Прямо перед ним — лесной дух: на месте глаз — два огненных шара, рот скалился в беззвучном злорадном смехе, на голове — острые ушки, задние ноги похожи на ходули. Призрак кривлялся, дергался, плясал. Потом подпрыгнул, как бесенок из сказки, и исчез. Какой-то бред!

Когда несмело проклюнулся новый день, человек вздохнул облегченно: наконец-то! Оторвался от дерева, заковылял, прихрамывая, по полянке. Хоть бы согреться, унять дрожь. Он замерз в своем рубище, сползающем с плеч. Вот тебе и тропики!

Перевязал рану, наложив свежий лист падаука. Сменил компресс на ноге. Опухоль чуть уменьшилась. Можно идти дальше. И тут он почувствовал на затылке давящую тяжесть. Резко обернулся. Этого еще не хватало! Огромный питон, устроившись на низко нависших ветвях, прилип к нему взглядом, пронзительным, леденящим.