Советское правительство предлагало, чтобы его «верные союзники» прекратили поставки по ленд-лизу и лучше вместо этого открыли бы на Западе второй фронт. Военные эксперты признавали, что германское сопротивление было бы сломлено, если бы немцам пришлось начать боевые действия на Западе, хотя бы против самых незначительных вооруженных сил. Но, как и в период Мюнхена, в ход были пущены различные отговорки вроде: «еще слишком рано», «еще преждевременно», чтобы только избежать открытия второго фронта.

Возникает вопрос, какую роль играл президент Рузвельт — либерал, ненавидевший фашизм, — в этой трагической затяжке. Впрочем — ни субъективно, ни объективно — Рузвельт не смог бы выйти за рамки тех условий, которые ограничивали его прогрессивные устремления.

Его происхождение, образование, а также социальные и экономические связи были таковы, что он не мог понять непримиримого антагонизма, существующего между классовыми интересами. Как и все либералы, он воображал, что стоит над классами и пытался примирить, согласовать и увязать интересы всех «заинтересованных сторон».

Каждому мероприятию, проводимому им для удовлетворения требований народа, избравшего его, обычно сопутствовала равноценная или даже большая уступка монополистам. Так, в качестве компенсации за введение законов о минимальном уровне заработной платы и контроле над ценами была разрешена еще большая концентрация монополий. «Гармония» во взаимоотношениях с трестами, достигнутая по таким вопросам, как реконструкция долины р. Теннесси и права нефтяников, покупалась путем получения для них выгодных концессий в Южной Африке и на Ближнем Востоке. «Доброй воли» изоляционистов Рузвельт (из опасения, что его постигнет судьба Вильсона) добивался путем назначения на ответственные посты реакционеров, которым он поручал проведение своей внешней политики (и которые оказались не исполнителями, а палачами его внешней политики). Расположение католической иерархии обеспечивалось путем сохранения эмбарго на вывоз оружия в Испанию. Аналогичные уступки приходилось делать в отношении Черчилля. Сотрудничество Англии в войне против Японии оплачивалось поддержкой, оказываемой лондонским и амстердамским эксплоататорам в их борьбе против индонезийского народа. Рузвельт не мог, особенно в военное время, обойтись без сотрудничества с правящим классом, не рискуя потерять его поддержку. Должный размах военного производства приходилось обеспечивать путем предоставления крупному капиталу возможности получения колоссальных прибылей.

Поэтому объективно исполнительная власть Рузвельта и его внутренняя и внешняя политика строго ограничивались наличием неприкосновенной капиталистической собственности и капиталистических производственных отношений Он не мог нарушить ни одного из основных прав собственности крупного' капитала, не вызвав тем самым бешеной ярости конгресса, какофонии клеветы

в прессе и саботажа со стороны многих своих политических помощников. Поэтому его оппозиция трестам выражалась не в попытках ликвидировать их, а в том, чтобы убедить их пойти на уступки и разрешить проведение некоторых весьма запоздалых реформ во имя их же интересов. И все это оплачивалось дорогой ценой!

Несмотря на свои недостатки и довольно частые колебания, Рузвельт принадлежал к тем весьма немногочисленным лидерам капиталистического мира, которые смело объявляли германский фашизм врагом человечества и призывали к его ликвидации. Он принадлежал к тем немногим буржуазным политическим деятелям, которые искали путей — вначале не без колебаний — к сотрудничеству с Советским Союзом в целях сохранения мира. Разумеется, его лозунг о «четырех свободах» и прочие гуманистические лозунги служили также ширмой для защиты интересов американского империализма. Но Рузвельт не удовлетворял полностью монополистов, и они злобно нападали на него за то, что он делал уступки не только им, но и народу и шел навстречу прогрессивным устремлениям последнего. Не будь Рузвельта и не пользуйся он поддержкой рабочего движения и его союзников, англо-американская реакция могла бы совершить еще более серьезные предательские акты во время войны. Он поднимал свой голос — хотя и не всегда эффективно — против полной узурпации Соединенных Штатов монополистами.

Сталинград — поворотный пункт

В 1942 г. фашистское наступление достигло своего зенита. Советский писатель Василий Гроссман охарактеризовал это время так: «То была поистине грозная пора пора тяжкого и кровавого рабства Европы… когда коричневые полчища гитлеризма торжествовали победу на материках и океанах земного шара. В тот год миллионы честных сердец леденели от ужаса при мысли о нависшей над человечеством смертельной опасности; в ту пору зловонная, чадная тьма окутала просторы мира и матери проклинали день рождения своих детей, обреченных на фашистское рабство… Могучий огонь сталинградской артиллерии в годину тьмы был единственным светом

человечества… Это была битва за свободу, единоборство советского народа с мировыми силами социального зла» 1.

Сталинград, этот поворотный пункт во второй мировой войне, стал также поворотным пунктом в отношениях англо-американского блока к Советскому Союзу. Когда Советская Армия разгромила гитлеровцев, генералы Лондона и Вашингтона разинули рты от изумления и не знали, радоваться им или огорчаться. Хотя победа под Сталинградом означала спасение бесчисленного количества жизней американских и английских солдат, одна мысль об усилении советского влияния приводила их в мрачное уныние. В боях за Сталинград Советская Армия разрушила также и английские планы относительно народов Балкан. Англо-американские монополисты были близки к панике, когда они стали представлять себе последствия огромного роста советского престижа на международной арене. Эмиссары самых высоких рангов кинулись в Москву. «Неофициальные» посредники из английского министерства иностранных дел были откомандированы в Испанию, Португалию и Швейцарию в ответ на настоятельные мольбы и предложения о мире не на шутку встревоженных промышленников Рура.

Когда отступление нацистов приняло характер беспорядочного бегства, Черчилль и его генералы, которые до тех пор относились к войне как к игре в крикет, решили срочно перестроиться и перестать затягивать открытие второго фронта. Премьер-министр рассчитал, что английским дивизиям придется спешно двигаться в Берлин, чтобы теперь уж явно неизбежная победа не разрушила всех его планов относительно будущего Европы. Впрочем, публично Черчилль счел благоразумным заявить, что Англия не намерена вмешиваться в урегулирование вопроса о советской восточной границе. Польская фашистская клика в Лондоне обвинила его в измене. Герцог Бедфордский жаловался, что «чем ближе Объединенные нации к победе, тем очевиднее, что они потерпят поражение в осуществлении ряда самых важных, самых существенных целей войны». История не следовала логике герцога

1 «Новое время» № 6, 1948 г, стр 3–4.

Приближающееся поражение европейского фашизма, казалось, предвещало также гибель европейского монополистического капитализма. Поэтому англо-американские магнаты старались нащупать компромиссный путь как способ разрешения сложной «дилеммы» победы. В различные периоды войны, как показывают документы, захваченные советскими войсками в Германии, представители крупного капитала на Западе вели переговоры с нацистскими агентами о сепаратном мире с Германией1. Брат Джона Фостера Даллеса, Аллен Даллес, офицер американской разведки, встретился в феврале 1943 г. в Женеве с представителем Гитлера князем Гогенлоэ. Документы показывают, что Аллен Даллес одобрил заявление Германии о том, что «сильная федеративная великая Германия является лучшим оплотом против большевизма и панславизма», и признал необходимость сохранения за германской промышленностью ведущей роли в Европе2.