Капитан решил, что ему не остается ничего другого, как возложить свои надежды на быстрый подход спасательных судов. В водах, где находился итальянский лайнер (между плавучим маяком «Нантакет» и Нью-Йорком) царило оживленное судоходство, и капитан Каламаи надеялся, что поблизости окажется много судов.

Когда младший второй штурман Бадано вошел в штурманскую рубку, там уже находились старший второй штурман Франчини и третий штурман Джианнини. Первым прибыл в рубку Джианнини, поспешно определявший место судна по счислению. Не успел он закончить эту работу, как увидел вошедшего Франчини, решившего более точно определить место по Лорану. Появление в тесной рубке младшего второго штурмана Бадано оказалось весьма кстати — его помощь была нужна. Записав сначала на обрывке какого-то конверта данные сигналов Лорана, продиктованные старшим вторым штурманом Франчини, Бадано нанес полученную точку на навигационную карту. Штурманы работали с исключительным вниманием, потому что каждый, как и все на мостике, сознавал нависшую беду, все понимали, что своевременное прибытие спасательных судов зависит от точности их работы.

На обрывке конверта с координатами судна, который младший второй штурман вручил капитану, Каламаи написал еще несколько слов, необходимых для полного текста радиограммы о бедствии. Капитан не заметил старшего радиооператора судна Франческо Гуиди, который, избегая обращения к занятому командиру, стоял в ожидании приказаний. Капитан Каламаи отдал радиограмму ближайшему от себя моряку — третьему штурману Антонио Донато. Последний бросился в радиорубку. Гуиди поспешил вслед за ним.

Радиограмма, имевшая большое значение, была вручена радиооператору Карло Бусси, который нес вахту с 20 до 24 часов. Готовясь к передаче сигнала бедствия, он успел уже прогреть лампы передатчика и настроить его на волну 500 килогерц, то есть на канал радиосвязи, предназначенный для передачи аварийных сообщений. Сначала Бусси отстучал известные всему миру три точки — три тире — три точки. Затем он передал позывной судна — ICEH и щелкнул тумблером автоматического сигнала тревоги. Автоматический прибор послал по радиоволне двенадцать протяжных тире продолжительностью в четыре секунды каждое. Это должно было привести в действие автоматические сигналы тревоги на всех судах, не ведущих круглосуточной вахты на аварийной частоте 500 килогерц. По окончании передачи автоматического сигнала тревоги радиооператор «Андреа Дориа» передал радиограмму, положившую начало крупнейшей в мирное время спасательной операции на море:

«SOS ОТ ICEH — SOS В 03 ЧАСА 20 МИНУТ ПО СРЕДНЕМУ ГРИНВИЧСКОМУ ВРЕМЕНИ 40 ГРАДУСОВ 30 МИНУТ СЕВЕРНОЙ 69 ГРАДУСОВ 53 МИНУТЫ ЗАПАДНОЙ НУЖДАЕМСЯ НЕМЕДЛЕННОЙ ПОМОЩИ».

По юридической терминологии 1134 пассажира «Андреа Дориа» являлись потерпевшей стороной. Игра случая или судьба, называйте это как хотите, вершила их жизнью.

Директор фирмы «Стандарт ойл компани оф Нью-Джерси» Мерион У. Бойерс, занимавший ранее пост генерального директора комиссии по атомной энергии США, обязан жизнью прихоти своей жены. Около одиннадцати часов вечера он предложил отправиться на покой. Усталость уже давала себя знать, а на следующий день надо было вставать необычно рано, так как утром судно прибывало в Нью-Йорк. Но его жена пожелала выпить еще одну чашку кофе, а потом ей захотелось сигарету.

— Давай немного посидим, — попросила она. — Может быть случится что-нибудь забавное.

Как и на многих других судах, в последний вечер плавания на «Андреа Дориа» было скучновато. Теперь уже привычные наслаждения роскошью и беззаботное блаженство близились к концу. Еще днем в чемоданы были уложены вечерние костюмы. Настало время возвратиться к действительности: сунуть чаевые официантам, стюардам и барменам, распрощаться и обменяться адресами с новыми, приобретенными во время плавания друзьями, для которых на берегу у вас никогда не найдется свободного времени. В общем, вечер был тихим. В малом салоне «Бельведер» танцевали, но бальный зал первого класса был пуст.

Несколько посетителей сидело в большом баре. Большинство пассажиров рано разошлись по каютам. Однако чета Бойерсов задержалась в салоне, и пока супруга коротала время с последней перед сном сигаретой, нос «Стокгольма» сокрушил их каюту-люкс, расположенную ниже, на палубе фойе. Потом еще было много «забавного».

Пожилой преуспевающий адвокат, председатель правления одного из банков и руководящий политический деятель Бруклина Уолтер Г. Керлин тоже устал, и его тянуло ко сну, но он не поддался уговорам жены и отклонил предложение друзей выпить по чашке кофе. Керлин вместе с женой отправился на покой в свою роскошную каюту-люкс, расположенную на палубе надстройки — одной палубой выше каюты Бойерсов. Пока сам Керлин занялся укладкой оставшихся вещей, а потом ушел почистить зубы в ванную, находившуюся в конце длинного коридора каюты-люкс, его жена, положив поудобнее подушку, устроилась почитать. Толчок от столкновения отбросил Керлина к стене, потом он свалился на пол. Когда ему удалось вернуться в главное отделение своей каюты, жены там не было. Вместе с ней исчезли кровать, тумбочка, исчезла даже лампочка, при свете которой она читала. В стене позади груды обломков он увидел зияющий провал, а дальше… дальше были пустота, туман, море.

Пробоина в борту «Андреа Дориа» протянулась на уровне палубы надстройки от каюты 46, которую занимали Керлины, до каюты 56. В последней Марта Питерсон также читала в кровати, но за несколько минут до одиннадцати она и ее муж заснули. Марта Питерсон занимала вторую от борта кровать, которая была отделена от другой кровати встроенной тумбочкой. Ее муж, Тур Питерсон, человек атлетического телосложения, высокого роста, широкоплечий, с отлично развитой мускулатурой, был хорошо известен в своем кругу как специалист по мозолям и президент Нью-Йоркского института по уходу за ногами. По-видимому, он оказался единственным на борту человеком, который видел нос «Стокгольма» внутри «Андреа Дориа» и остался жив. Питерсон проснулся от ужасного грохота ломающейся стали, затем перед ним возникло видение серо-белой громады носа «Стокгольма», продвигавшегося мимо него. Питерсону показалось, что он летит в космическом пространстве, потом он потерял сознание. Он лежал безучастным к доносившемуся из коридора шуму.

В каюте 60 обрушился потолок, но находившемуся в ней Кеннету Мерлину удалось вместе с женой выползти из-под обломков в коридор. Пассажиры, выбегавшие из кают, не могли идти по накренившейся палубе, они скользили на гладком линолеуме и падали. По коридору медленно стелился густой белый дым.

Каюту 80 занимал мэр города Филадельфии Ричардсон Дайлуорт с супругой. Проснулся он сидя на полу между кроватями. Сидевшая рядом с ним жена была в недоумении:

— Вероятно мы наскочили на айсберг, как «Титаник», — сказала она.

Но Дайлуорт — стрелок морской пехоты в первую мировую войну и капитан того же рода войск во вторую мировую войну, кавалер медали «Пурпурное сердце», участник битвы на острове Гуадалканал, хладнокровно рассудил:

— Нет, Энн, у берегов. Массачусетса айсбергов не бывает.

Это было нечто другое, но даже не зная в чем дело, статный пятидесятисемилетний мэр сумел убедить свою жену, что такое совершенное судно, как «Андреа Дориа», не дает никаких поводов для излишних волнений. Одевшись в приготовленное к утру платье, они покинули каюту.

На противоположной стороне холла, из каюты 77, находившейся с левого борта, совсем раздетыми выскочили балетные артисты Нора Ковач и ее муж Иштван Рабовский. Совершив успешное турне по Европе, они вошли на борт «Андреа Дориа» в Генуе. В связи с недоразумением, возникшим по поводу стоимости забронированной для них каюты 56, они перешли в меньшую по размерам и не столь дорогую другую, каюту первого класса.