…Клод Сен-Бри считался лучшим студентом на факультете. Природа одарила его феноменальной памятью и острым умом, способным быстро и оригинально реагировать в сложных ситуациях, что особенно ценно для адвоката. В студенческих дискуссиях, когда, как шахматные партии, разыгрывались судебные казусы и головоломные процессы, он всегда выходил победителем, и ему пророчили славу.

Клод был крепкого сложения, высокого роста, с тонкими чертами лица, чуть горбатым носом, темными глазами, какие бывают у южан Франции. Каштановые волосы он носил рассыпанными по плечам. Весь облик, манера держаться, внимательный и в то же время отстраняющий от себя взгляд показывали в нем личность значительную, отличную от других и сознающую это. И разговаривал он с людьми как-то особенно — хотя и любезно, но с неуловимой снисходительностью. Как, бывает, старшие говорят с младшими, стараясь не показать свое превосходство, но все равно оно чувствуется.

Происходил Клод из семьи учителя литературы. Отец, выйдя на пенсию, по совету врачей поселился в Арденнах, и Клод стал терять связь с семьей из-за отдаленности от нее и занятости на факультете. Он все больше дружил и откровенничал со своим дядей по материнской линии — с Жан-Полем Мораном, в прошлом известным юристом. Жан-Полю было за семьдесят, лет восемь назад он оставил свои дела и жил в уединении в департаменте Лот и Гаррона, где купил полуразрушенный замок с десятью гектарами окружающего его леса. В Париже, на улице Ришелье, неподалеку от театра «Комеди Франсез», у него была квартира, приобретенная еще в молодости — в эпоху умеренных цен и солидных гонораров за выигранные процессы. Одно время Клод, оставшись в Париже без родителей, снимал комнату рядом с Сорбонной, но дядя настоял, чтобы он поселился у него. «Ты сэкономишь в деньгах, а я буду спокоен, что меня не обворуют», — рассудил он, вручая племяннику ключи от апартаментов и старенькой, повидавшей виды «рено-16»…

— Осторожно, Клод, не спеши. Здесь мы сворачиваем направо и будем ехать сквозь лес по проселочной дороге.

Патриция обняла его за плечи.

— Ты не заблудишься, когда поедешь, обратно? Здесь столько поворотов, в этом лесу Рамбуйе.

— Я уже запоминаю ориентиры. А если и заблужусь, то не насовсем.

— Мы почти приехали, Клод. За этим поворотом мостик, а дальше сразу же будет наш дом.

Миновав мост, Клод остановил машину возле аккуратного домика, крытого бордовой черепицей.

— Зайдешь на чашку кофе?

Клод отказался. Поцеловав Патрицию, развернулся и поехал назад.

Снова миновал мост через ручей, снова крутой поворот, на котором протяжно пропели колеса, и машина нырнула в разукрашенный флажками майской зелени лес. Дорога здесь была неширокой, петляющей, и Клод сбавил скорость.

Красное солнце сквозными лучами просвечивало между ветвями и стволами. И Клода вдруг охватила волна неизъяснимого восторга, бурной беспричинной радости жизни — хотелось громко петь, смеяться от ощущения счастья.

В этот момент он увидел лежащего на обочине дороги человека в полосатом костюме.

Мужчина лежал ничком в неудобной позе, подтянув колени к животу и выбросив руки вперед.

Клод затормозил, подъехал вплотную и погудел. Человек не пошевельнулся. Выйдя из машины, Клод наклонился над распростертым на земле телом.

— Послушайте! — он тронул лежащего за плечо.

Тело оказалось податливым, обмякшим. Клод отпрянул.

— Так он же мертв!

Обошел труп, стараясь заглянуть в лицо. Увидел лишь часть лба, прикрытую челкой светло-серых редких волос.

Раздумывая, что предпринять, прислонился к дереву. И тут из близкой боковой просеки выкатилась черно-белая полицейская машина. Она подъехала бесшумно, словно мотор был выключен. С обеих сторон распахнулись дверцы, и двое полицейских не спеша направились к Клоду.

— Месье! — старший приложил руку в белой перчатке к козырьку черного кепи. — Прошу ваши документы.

Клод усмехнулся, даже не вспомнив, что у него их нет.

— При чем тут мои документы, капитан? Займись-ка лучше этим пострадавшим…

Капитан уже не салютовал вежливым прикосновением к своей фуражке. Он сделал знак бровями, и второй полицейский решительно встал рядом с Клодом.

— Месье, я вынужден вас задержать.

— Но с какой стати?

Капитан внимательно и как-то по частям рассматривал Клода: лицо, одежду, мерил глазами рост.

— А с такой стати, месье, что вы совершили наезд на этого человека, сбили его и, видимо, убили…

Клод быстро схватил обстановку: пустынная дорога, труп кем-то сбитого пешехода, он со своей машиной возле трупа. И ни одного свидетеля рядом… В глазах полиции все подозрения, в общем-то, логично падают на него.

Что делать? Оправдываться, доказывать, что, мол, случилось недоразумение? Пустое. Выяснять и расследовать будут другие, это не входит в обязанности полицейского патруля.

Значит, покорно отдаться им в руки, дать запереть себя в камеру? Нет, это не в характере Клода Сен-Бри! К тому же такая покорность будет подтверждать, что он виноват и сдается.

— Я заявляю протест, капитан. Вы, находясь при исполнении служебных обязанностей, в присутствии свидетеля и в категорической форме обвинили меня в убийстве. Такое утверждение может сделать лишь суд. До решения суда юридически я являюсь невиновным, и вы меня можете лишь подозревать… Вам знакомо понятие — презумпция невиновности, капитан?

Полицейский как будто только и ждал такого поворота в диалоге. Он снова галантно дотронулся до козырька и улыбнулся.

— Вы правы, месье. Я был слишком категоричен. Конечно же, вы всего лишь подозреваетесь в том, что совершили наезд на человека и что это повлекло его смерть. И не более, месье, — подозреваетесь.

Стоявший рядом с Клодом в напряженной позе полицейский с облегчением вздохнул, видя, что он не собирается сопротивляться властям.

— Возможно, пострадавший еще жив? — зачем-то спросил Клод, хотя знал, что он мертв.

Полицейские перевернули тело на спину, и Клоду показалось, что он где-то видел лицо этого пожилого человека с жесткими волевыми чертами и глубокими морщинами…

Ощупав у мертвого грудную клетку и кисти рук, Клод обратился к полицейским.

— Смерть наступила не сию минуту. Труп остывает. И уже потому я ни при чем. Ведь не стал бы я, наехав на человека, сидеть рядом и ждать столько времени.

— Возможно, возможно, — покладисто отвечал капитан. — Но это пусть решает экспертиза. Наше дело составить протокол и задержать вас — как единственного подозреваемого в непреднамеренном, надо полагать, убийстве…

Полицейские принялись вымерять тормозной путь, который двумя черными чертами четко обозначился на асфальте. Когда Клод увидел лежащего у дороги человека, то резко затормозил, и теперь это было хорошо видно. Однако по версии полицейских получалось, что на большой скорости он наехал на пешехода, отбросил его в правую сторону, отчего и остановился. Спорить было бесполезно. Не вмешиваясь в их работу, Клод попробовал собрать факты, которые складывались бы в его пользу.

Вмятина на машине? О, их было много, и вмятин и царапин, на старенькой дядиной «рено-16».

Увы, нужных ему фактов не набиралось. Картина получалась невеселая: труп у дороги, возле трупа водитель, который подозревается в наезде и против которого на разлинованной пунктиром казенной бумаге писали обстоятельный протокол.

Клод почувствовал неуверенность в себе, беспокойство. Как будто он катится вниз и ему не за что уцепиться.

Вся эрудиция, отлично сданные экзамены, блестящие защитные речи — все показалось надувным шариком, лопнувшим, попав на острие иголки… Он видел, что бессилен себя защитить, что не может доказать деловитым полицейским свою невиновность в дурацкой истории с трупом в полосатом костюме.

Клод прислушался к себе. Нет, то была отнюдь не паника духа, а сигнал тревоги — посланный мозгом, он прошел по всему телу. Но тут же появился другой сигнал, от которого слабость исчезла, — бежать! Первым делом — бежать отсюда! А там будет видно… В спокойной обстановке можно разобраться, что к чему.