Это именно его, Геринга, беспримерно подлого и бесконечно жестокого даже к собственному народу политикана, сделал Гитлер имперским уполномоченным по четырехлетнему плану подготовки к тотальной войне и откровенно гордился своим Германом, когда тот, в период практической реализации этого плана, выдвинул печально знаменитый лозунг: «Пушки вместо масла!»

Вопреки распространенному мнению, что германскую политическую тайную полицию (гестапо) и концентрационные лагеря в Германии и Европе создал Гиммлер, фактическим закоперщиком всех этих человеконенавистнических учреждений (как установлено следствием на Нюрнбергском процессе главных военных преступников) был и остается, бесспорно, Герман Геринг.

Сибарит и белоручка, международный вор и потенциальный убийца, не имевший никаких нравственных тормозов, достойный- преемник своего бесноватого фюрера и его правая рука, он, когда пришло время отвечать за преступления, не задумываясь, отрекся от былых своих соратников.

Беря взятки, беспардонно присваивая чужое имущество как в собственной стране, так и в захваченных фашистами пределах Европы, Геринг стал богатейшим человеком в Германии. Награбленные им одни только художественные ценности (не поддававшиеся оценке из-за их статуса национальных сокровищ) могли составить почти равноценную конкуренцию фондам таких всемирно известных музеев, как Эрмитаж, Лувр или Прадо.

С неимоверным хвастовством вора-ширмача, удачливо залезшего в чужой карман, он писал своему коллеге по разбою в Европе, идеологу гитлеровской национал-социалистской партии Розенбергу: «Теперь, Альфред, у меня самое лучшее собрание художественных ценностей, если и не во всей Европе, то, по крайней мере, в Германии…»

Вдруг откуда-то из боковой двери возник один из адъютантов Гитлера Бурхдорф и объявил, что фюрер будет с минуты на минуту. Гитлер вошел через ту же дверь, что и в первый раз, но теперь на рукаве его мундира красовалась черная повязка, в знак траура по очередному погибшему на фронте какому-нибудь гауляйтеру оккупированных территорий или еще бог весть какому «безвременно» ушедшему фашистскому чину.

Все вновь вскочили и крикнули: «Зиг хайль!» Гитлер пристальным взором медленно обвел собравшихся и еле слышно сказал:

— Господа! Сегодня здесь нам предстоит решить вопрос, затрагивающий безопасность и благосостояние нации. К Великой Германии, находящейся сейчас в зените научно-технического прогресса, обратился с ходатайством наш японский друг и союзник генерал Тодзё. Он просит оказания непосредственной военной помощи. Она должна заключаться в том, чтобы, трезво оценивая свое собственное стратегическое положение, без существенного ущерба для рейха, передать Японии чертежи секретного оружия, в данном случае ФАУ-1, с правом неограниченного использования его в защите воздушного пространства метрополии и даже нанесения всесокрушающего удара по противнику на тихоокеанском театре военных действий. Я пригласил вас сюда, чтобы обменяться мнениями, так как только таким путем можно выяснить, не нанесет ли ущерба предполагаемая передача документации нашим с вами интересам, безопасности нации. Для дальнейшего успешного хода войны на всех фронтах, включая, естественно, и тихоокеанский, на котором ведет неустанную борьбу союзная нам Япония, передача этою вида оружия, «оружия возмездия», я думаю, все-таки необходима. Тем более что успех японцев окажет существенную помощь прежде всего фатерланду, позволив нам снять немалое давление, оказываемое на нас воздушными силами в Европе со стороны англо-американской плутократии.

С каждой произносимой Гитлером фразой голос его становился все громче. Это была обычная манера Гитлера: всегда, начиная говорить тихо и спокойно, он в ходе своей речи, постепенно распаляясь и входя в раж, заканчивал полуистерическими выкриками, в состоянии неистовства и экстаза. Неподдельное волнение и вдохновенная страсть, которым предавался в своих речах Гитлер, передавались аудитории, наэлектризовывали ее, приводя в буйный восторг и восхищение. Так что в смысле воздействия на слушателей, на массы, Гитлер был, конечно, оратором не просто искусным, но и превосходным. Прекрасно зная психологию толпы, безошибочно ориентируясь в сменах ее настроений, предугадывая тайные ее желания, он, Гитлер, всегда говорил то, что от него ждали, что хотели и на что втайне надеялись. Демагогия — это тот инструмент, которым безупречно и виртуозно владел Гитлер и с «помощью которого добивался поставленной цели.

Сказав вступительное слово, Гитлер от председательства отказался, попросил вести заседание Бормана.

— Мой фюрер! — сказал Борман. — Я думаю, чтобы не затягивать наш разговор, слово надо предоставить рейхсмаршалу Герингу, рейхсминистру Шпееру, генерал-полковнику Йодлю, гросс-адмиралу Дёницу и ведущему конструктору господину Брауну. На этом мы, пожалуй, и закончим. Но если у кого из присутствующих возникнет желание что-то дополнить или возразить, мы охотно выслушаем и их.

— Ну что ж, начнем, рейхслейтер, — согласился Гитлер.

Борман. Начнем по порядку. Прошу вас, господин рейхсмаршал.

Геринг. Господа! Двух мнений здесь быть не может. Или мы передадим японцам техническую документацию и тем самым создадим предпосылки для будущих потерь англо-американской авиации, которые по мере ввода в действие смертниками управляемых самолетов-снарядов станут возрастать в геометрической прогрессии, или сохраним секретность технологии «оружия возмездия», но зато, вероятнее всего, увеличим свои потери на земле и в воздухе, а чертежи останутся бесплодно пылиться на полках архивов. Это также бесспорно даст возможность как-то ослабить нажим на рейх, особенно от челночных операций тяжелых самолетов противника. Таким образом, данную операцию приходится воспринимать как фатальную неизбежность, и я надеюсь, что даже возможные противники этой точки зрения должны будут в конце концов с нею согласиться.

Дёниц. Простите, что перебиваю вас, господин рейхсмаршал…

Геринг. Почему же? Пожалуйста, я уже все сказал.

Дёниц. Я хочу продолжить вашу мысль, господин рейхсмаршал, чтобы сказать, что отдельные варианты этой операции, при существующих правилах игры, мне, откровенно говоря, не совсем нравятся, ибо проигравший нам известен заранее… В свое время совместно с гросс-адмиралом Редером мы рассматривали вопрос о применении в наших рейдерских операциях японского оружия — человека-торпеды типа «Кайтен», но дальневосточные друзья отнеслись к этой просьбе без особого энтузиазма, если не сказать больше — прохладно. И я почему-то до сих пор не поставлен в известность, на какой стадии в данном случае ведутся переговоры по приобретению японцами чертежей этого оружия и какую мы будем иметь компенсацию от положительно принятых решений.

Гитлер. Карл, вы хороший моряк, но плохой политик. Адмирал Канарис докладывал мне о вашем поручении абверу заполучить от наших друзей некоторое количество человеко-торпед или их чертежей, но я наотрез отказал ему в этом. Если нация узнает, что мы запускаем эти быстродвижущиеся мины вместе с самоубийцами, нам никогда не простят этого. Я допускаю мысль, что добровольно, сознательно на верную гибель может идти любой человек. Однако если речь в таком случае идет об арийцах, здесь нужен особый подход. Не та страна, не тот уровень цивилизации и не те у нас традиции, как у подданных божественного императора. Их средневековые традиции не просто живучи, но и естественны для японцев, полностью соответствуют их психологии, самурайскому духу.

Шпеер. Мой фюрер, может быть, в самом деле нам поступить несколько иначе. Вместо передачи чертежей самим изготовить необходимое количество «оружия возмездия» и переправить его японцам в ближайшее время, например, к Новому году в качестве рождественского презента.