Ну вот, прав я оказался, выезжаем мы из леса. Деревья совсем измельчали и стоят друг от друга все дальше, рощицами отдельными. Поля вокруг появились густым разнотравьем покрытые, холмы небольшие. На полях живность разная гуляет-пасется. Вижу коров, обычных таких буренок, совершенно русско-деревенского вида, не отличить. Овец вижу, стайками бегающих, коз. Пассажиры мои оживились, переговариваться начали, Айка меня рукой толкает: – Иван., и вперед показывает. Покивал ей, что понял, приедем скоро. Да пора уже, судя по солнцу дело ближе к вечеру.

Когда дорога очередной холм обогнула, по бокам стали поля возделанные появляться, и люди, на полях работающие. Лошади в плуги-бороны запряжены, мужики за ними ходят. А кое-где и косят по росе вечерней. Но завидев процессию нашу народ занятия свои прекращает, таращатся на нас, а кто-то и к нам уже направляется, но с опаской, на меня поглядывая. Вот первые, смелые самые, до дороги добрались, в беседу с Ольдом и Айкой вступили. Те им, видно, про соплеменников убиенных рассказали, заохали окружающие, запричитали, некоторые телегу оббежали на тела посмотреть чтоб.

Так и шли. Толпа вокруг нас все прибывала. Некоторые, лошадей от сельхозорудий отвязав, вперед нас по дороге поскакали, весть горькую повезли. Народ украдкой на меня пялится, я на них. Ну что сказать, люди как люди. Мелковаты, правда, средний рост мужиков, а баб вокруг и нет почти, сантиметров сто семьдесят, наверное. Есть телом покрупнее, есть худые совсем. Масти все почти русой, кто совсем светлый кто темней, почти шатены. Одеты… ну обычно одеты. Штаны широкие, рубахи просторные с воротом. На ногах, у тех кто обут, либо сапоги кожаные, с голенищем коротким, либо что-то отдаленно мне лапти напоминающее, плетеное. Я, правда, лапти в живую не видел ни разу, на картинах только. Много босиком идет. Все кто подходили к нам, ситуацию прояснив работу заканчивают, коней и инструменты собирают, вслед за нами выдвигаются.

Все, дошли наконец. За очередным поворотом дорожным прямо по курсу нашему отрылся вид на городище. Ну а как еще назвать село, частоколом крепким огороженное, с башенками деревянными, как я понимаю, для стрелков-лучников предназначенными, и с одной башней повыше, дозорной, наверное. Само село на большом пологом холме расположено, и на вид совсем не маленькое. Не село даже, целый поселок городского типа. За деревней, с другой стороны холма, лента реки виднеется, серьезной такой реки, широкой.

Пока рассматривал я окрестности, мы почти до ворот уже и дошли. И встречает нас там толпа немаленькая. Видно, знают уже новости нехорошие, в толпе кое-где вой бабий слышится. Наверное, родственники убиенных сокрушаются, ну и примкнувшие к ним за компанию, бабий плачь – он заразный, если в обществе.

Остановилась наша делегация перед воротами, те, кто с нами да за нами шли с толпой смешались, новости из первых рук распространять начали. Ольд с телеги слез и пошел к двум мужикам, перед толпой стоящим. Ага, судя по виду, перед нами исполнительная власть и военком местный, уважаемые люди. Тот, который гражданский, как я его определил, старик представительный, седой совсем, в рубахе красной и безрукавке меховой. А военный – мужик лет сорока, крепкий, прямой, ростом повыше остальных будет. Кольчуга на нем с короткими рукавами, наручи из кожи, меч на поясе, сапоги с длинными голенищами и металлическими вставками на голени и на носках. Шлема нет, волосы ремешком кожаным перехвачены, борода подстрижена коротко. На лице шрам старый, заметный, на щеке начинается и куда-то за линию волос в сторону уха уходит. Знатно мужика резанули, не удивлюсь, если куска уха у него нет. Под волосами не видно.

Я почему на военного больше смотрю? Да потому, что интересней мне коллега мой здешний, чем местный градоначальник, или кто он у них там. Не особо я в прошлой жизни любил с гражданскими чиновниками дела иметь. В силу специфики работы своей сложилось у меня впечатление, что вор там на воре сидит, и вором же погоняет. И впечатление это у меня весомыми доказательствами обычно подкреплялось, опять же в силу специфики работы. Ну, естественно, кто у нас в здравом уме и твердой памяти пойдет на копеечную зарплату народу служить-помогать, не имея никакой ответной отдачи? Другое дело, что в большинстве случаев приходилось мне эти доказательства неоспоримые вместо того, чтобы на суд наш, самый справедливый в мире, представлять, по приказу начальства вышестоящего в трубочку скручивать и засовывать себе… Ну вы поняли. Не интересовала наше государство родное в силу общей политической и плачевной экономической ситуации информация правдивая, а интересовали слова красивые и купюры крупные, как контраргументы в ответ на мои доводы предъявляемые.

Ладно, чего-то я развоевался, не туда меня унесло. Будем надеяться, что тут все по другому устроено. Народу поменьше, нравы попроще, думаю, что в качестве общественного порицания здесь нерадивого чиновника и зарезать могут.

Нет, я конечно далек от утверждений, что в военной среде все как один чисты и непорочны. Но по мне, так в армии проще все гораздо, честнее, особенно в период проведения военных действий и в звене до батальона включительно. Ну так и в городке этом, думается мне, не дивизия расквартирована. Опять же, думаю я, что не дадут мне здесь по стезе художника вольного, поэта или музыканта пойти. Отрабатывать хлеб насущный военной работой придется, особенно учитывая габариты мои, навыки и профессии прошлые. Не обязательно здесь, в этом городке, но придется точно. Да и не умею я, если честно, ничего делать-то кроме как бандитов ловить и травмы другим организмам наносить различной степени тяжести, вплоть до исхода летального, с использованием подручных предметов, или без оных.

Пока я вот так стоял-размышлял на виду у всей толпы о судьбе своей дальнейшей, Ольд рассказывал представителям властным о приключениях наших дорожных, периодически поворачиваясь, и то на меня, то на телегу с Айкой сидящей и флегмой стоящей указывая. Остальная толпа стихла и тоже ему внимала.

И вот тут глазом я зацепил несоответствие обстановке окружающей, предмет, явно с местной пасторалью диссонирующий. И был этот предмет длин, темноволос, худ до болезненности, и обряжен в ну очень мне знакомую, потрепанную изрядно, форму Российской армии образца старого. И пробирался этот предмет в мою сторону, толпу ледокольно раздвигая.

Наконец, выдавившись из толпы, молодой парень в форме с лейтенантскими звездочками подбежал ко мне, улыбнулся до ушей, руку протянул:

– Привет, братишка, я – Витя!!! Тебя когда убили?

Лейтенант Виктор Андреевич Морозов утащил меня к себе домой. Схватил за рукав около телеги, и, пока в доме не усадил на лавку за столом, не отпускал, будто боялся, что если выпустит, я исчезну.

Пока его жена, миниатюрная, как все местные, симпатичная девчонка Сайка, которая на фоне стадевяностапятисантиметрового Витьки смотрелась совершенной дюймовочкой, накрывала на стол, при этом успевая улыбаться мне, успокаивать одного из их с Витькой сына, пятимесячного, и направлять в мирное русло разрушительную энергию второго, двухлетки, Витя рассказывал мне свою незамысловатую историю.

Здесь Витька был уже четыре года. Пацан из небольшого провинциального российского городка, без особых талантов и желаний, закончив школу поступил в местный технический институт, через некоторое время гордо переименованный в университет. Страна очень успешно катилась все глубже в задницу, специалисты никому нужны не были, и поэтому Витька учился ни шатко, ни валко, больше внимания уделяя подработкам да пьянкам с девчонками. В 2000 году получил диплом и специальность инженера-технолога и, ни блата ни сумм денежных существенных не имея, загремел в армию "пиджаком". Тут как раз подоспела очередная сортиротопительная контртеррористическая операция, и Витька, взяв под козырек в ответ на приказ Родины: – "Надо", отправился на войну в должности командира взвода. Получив под свое начало два десятка срочников – доходяг и вечно ломающийся БТР – КШМку, за полгода 22-летний лейтенант Витя успешно дослужился до дистрофии. А потом, на горной дороге, под его Уралом, где Витька ехал старшим машины, прогремел взрыв.