Поэтому, брат мой, раз уж ты благополучно отправился к чему–то высшему, смотри, чтобы тебе, хотя ты ушел от мирского, опять не закончить тем же мирским. Не забывай, зачем ты ушел из мира, и стремись к жизни более высокой, чем мирская, чтобы твой уход из мира и твоя монашеская жизнь имели смысл. Иначе — горе твоему плаванию. Не говорю: «Горе тебе из–за того, что ты причинил скорбь своим родителям», потому что они получат свою награду от Бога.

Другое, к чему ты должен быть внимательным и что тоже очень важно, — чтобы мотивы, которые побуждают тебя любить твоего старца, были чистыми, а не нездоровыми. То есть не увлекайся старцем, если он твой земляк (будь в этом особенно осторожен). Пусть на тебя не производит впечатления только его большая или седая борода и почтенный вид. Также оттого, что он очень худой, не считай его большим подвижником (тогда как он может быть худым от природы). Также не пытайся стать его послушником из–за того, что у него громкое имя, — это обнаружит самую большую твою духовную болезнь, если ты новоначальный монах в возрасте, а не маленький ребенок с детским умом.

Если ты девушка, то тоже проверь себя, чтобы случайно не увлечься старицей потому, что она очень образованна или очень красива, или потому, что у нее мужественный характер, ибо и это все — тоже болезнь, а больным душам нужна помощь, чтобы они очистили свою любовь, выводя из себя все духовные токсины, и не занимались выращиванием мирских плодов в пустыне.

Итак, нам, монахам, нужно избегать в жизни монастыря, насколько это возможно, современных средств и чтить пустыню, приспосабливая себя к ней, чтобы и пустыня даровала нам свой святой покой и мы получили бы помощь для опустошения нашей души от страстей. Неправильно желание приспособить пустыню к нашему мирскому «я», ибо это грех непочтения к пустыне.

Если кто–то из монахов–модернистов хочет, может построить монастырь на крыше многоэтажного дома, для того чтобы иметь все мирские удобства, какие хочет, чтобы наслаждаться электрическим светом или подниматься на третье небо на лифте, — и пусть оставит пустыню в покое.

К сожалению, некоторые такие монахи вместе со всем своим мирским мудрованием переносят в пустыню также весь свой мирской дух и все свои мирские средства [22], постоянно заняты изменениями и переделками, внешним благоустройством, кирпичами и кучей цветочных горшков и не знают, что такое четки, а знают только попечения, хорошую еду и кирпичи. Все это присуще плотским людям, которые являются кирпичами — брением, а не духом Божиим. (Я не имею в виду новооткрытые монастыри, где трудятся, чтобы иметь крышу над головой).

Итак, если монах не обретет духовного делания, если не получит помощи от старца и будет постоянно занят внешним, то неизбежно духовно одичает и не сможет усидеть у себя в келлии, даже если его свяжут. Ему всегда будет нравиться общаться с людьми, проводить с ними экскурсии, говорить о куполах и археологии, показывать им горшки с разными цветами, устраивать для них богатые мирские обеды и покоить только внешних, мирских, людей [23]. Если разобраться, какого рода этот покой, то можно увидеть, что это не покой, но через это занятие люди просто немного забывают о своих скорбях, а затем опять возвращаются к состоянию душевного беспокойства, потому что мирское мудрование подобно червю, который точит дерево.

Следовательно, монастыри имеют духовную цель, и в них не должно быть мирской стихии, но небесная, для того чтобы души наполняла райская сладость. В мирском мы не можем соревноваться с мирянами, потому что у мирян все равно больше возможностей. Что из этого следует? Несчастные миряне хотят от нас, монахов, чего–то более высокого, а нам, чтобы достичь более высокого, нужно избегать всякого человеческого утешения. Ибо мы не сможем почувствовать божественное утешение (райскую сладость), если не будем избегать мирских утешений и если наше мирское мудрование не умрет совершенно. Нужно, чтобы мирское мудрование, умерев, стало перегноем и чтобы в нас выросло божественное мудрование, ибо божественные наслаждения не рождаются из телесных наслаждений, но из телесных скорбей, возникающих при подвижнической жизни, которую ведут сознательно и с рассуждением ради любви ко Христу Его прилежные чада, чтобы совлечь с себя ветхого человека (мирского). Добрый Отец после этого питает Своих детей райской пищей, когда они еще находятся на земле, и они с радостью «играюще поют» [24]: «Воскресения день…» [25] — если, конечно, подвижнически преодолели великую четыредесятницу, великую пятницу на кресте, духовно воскресли и теперь уже постоянно переживают Светлую седмицу, то есть празднуют Воскресение не однажды в год, но для них постоянно «Пасха, Господня Пасха» [26].

Благий Бог наш сделал жизнь человека очень сладкой, в хорошем смысле этого слова — духовном, однако мы, злосчастные, иногда превращаем ее в мучение, потому что не сбрасываем с себя мирского мудрования и не воспринимаем вещи духовно. И тогда мы делаем свою жизнь сладкой в дурном смысле этого слова и хотим никогда не умирать, и с годами усиливается наше оханье от тревожного ожидания и душа наша наполняется беспокойством. То есть мы, окаянные люди, часто доходим до того, что хотим удержать нашу душу в нашей столетней изможденной плоти с помощью капельницы, и говорим: «Жизнь сладка», и боимся умереть; тогда как для человека, умершего для мира и духовно воскресшего, совершенно не существует тревожного ожидания, страха и беспокойства, потому что и саму смерть он ждет с радостью, так как пойдет ко Христу и будет радоваться, и тому, что живет, он опять–таки радуется, потому что и живет со Христом и на земле отчасти ощущает райскую радость и спрашивает себя, есть ли в раю радость выше той, которую он ощущает на земле.

Вот какова сладкая жизнь в ее настоящем и хорошем смысле. Хотя истинные монахи понимают, что то, что они получают в этой жизни, есть лишь часть райской радости и что в раю она будет больше, но при этом из–за большой любви к своему ближнему хотят еще пожить на земле, чтобы помочь людям молитвой, для того чтобы в дела мира вмешался Бог и мир получил помощь. Блаженны эти монахи, и молитвами их да помилует Бог и меня, остающегося, к несчастью, окаянным. Я бы очень хотел, чтобы Благий Бог удостоил всех нас, монахов, последовавших ангельской жизни, того, чтобы мы достигли меры этих монахов и постоянно день и ночь говорили: «Слава Богу, что я живу, слава Богу, что умру!»

Такова ангельская жизнь, которой еще на земле начинают жить монахи, облеченные в ангельский образ (будь то юноша или девушка), который (ангельский образ) превращает оба пола в два ангельских крыла и посредством чистой любви очень высоко возносит души, так что уже не существует плотского различия: несть мужеский пол, ни женский [27].

Итак, этой жизнью, которой еще здесь живут монахи, будут жить также все те, которые удостоятся рая, ибо в раю не будут жениться и выходить замуж, но будут, яко ангели, — так сказал Христос саддукеям [28]. Поэтому мы, монахи, день и ночь должны благодарить и славословить Бога за эту великую честь, которую Он нам даровал, призвав нас в Свой ангельский чин, чтобы мы получили полную духовную возможность уподобиться ангелам на земле.

Прими все это во внимание, мой новоначальный брат, и стремись достигнуть желаемого; раз уж ты отправился в путь хорошо, будь внимателен ко всему, что я сказал, чтобы и закончить его хорошо.

Кроме юношей, которые должны воздавать великую благодарность Богу, давшему им такую великую честь, о которой я сказал — за ангельский чин, хорошо было бы, чтобы и родители этих юношей смогли осознать ту великую честь, которую им даровал Бог, соблаговоливший вступить с ними в родство.