— Громила-один, это Альфа-шесть, прием! — Голос наземного координатора полетов вырвал командира экипажа из блаженного расслабления, напомнив в одно мгновение, что все они пока еще находятся на войне. — Прием, как слышите меня?

— Я Громила-один, на связи!

Колин Руперт подобрался, напрягся, сбрасывая с себя сонную одурь, и остальные члены экипажа уже были готовы действовать.

— В квадрате Браво-семь обнаружен противник.

— Это на самой границе зоны ответственности, — заметил штурман, колдовавший над приборной панелью бортовой навигационной системы. — Если немного ошибемся, отбомбимся по русской территории, будут проблемы!

"Стратофортесс", могучая стальная птица, не был волен выбирать, куда лететь. Бомбардировщик упорно держался одного района, полосы шириной сто миль, осью которой была ниточка строящегося нефтепровода. Невидимую черту, проведенную политиками, вечно ставящими палки в колеса людям в погонах, пересекать было запрещено, тем более было запрещено применять оружие за пределами разрешенной зоны, и командиру экипажа это было хорошо известно. Армия США не оккупировала Россию – она просто охраняла американских граждан, находящихся на русской территории, а, значит, там, где не было американцев, нечего было делать и американским солдатам, в том числе, и пилотам полковника Руперта.

— Если нарушим границу – хреновы политики, всякие умники из Госдепартамента, нас сожрут живьем, — согласился со штурманом капитан Митчелл.

— Достанем русских, пока они на нашей территории, — процедил командир экипажа "Стратофортесса", искоса взглянув на второго пилота. — Им не уйти!

— Громила-один, я Альфа-шесть, — снова напомнила о себе далекая земля. — Приказываю уничтожить цель! Передаю точные координаты…

— Вас понял, — спокойно отозвался командир экипажа. — Квадрат Браво-семь. Меняю курс. Подлетное время – четыре минуты.

— Будьте осторожны, Громила-один, — предупредил безликий голос, в которой динамик рации убил любой намек на человеческие эмоции, словно с экипажем разговаривал какой-то фантастический робот. — Террористы сбили "Хищника"! Возможно наличие зенитных ракет!

— Черт возьми, — негромко присвистнул капитан Митчелл. — Зубастые ребята, мать их!

— К дьяволу, — отрезал командир. — Мы разделаемся с ублюдками! Отключить автопилот! Курс три-пять-ноль!

Сейчас Руперт и Митчелл действовали, как одно целое. Несколько касаний приборной панели – и самолетом вновь управляет его экипаж. Рычаг управления идет влево, и одновременно громадный "Боинг", двухсоттонная крылатая махина, плавно разворачивается, а в "голосе" его турбин слышится скрытая ярость – это второй пилот увеличил обороты.

За четыре минуты несколько пеших, уже проделавших огромный путь по дикому лесу, причем отнюдь не прогулочным шагом, не смогут уйти далеко. Сбитый "Хищник" успел получить точные координаты цели, отряда русских террористов, ставшие точкой отсчета для экипажа "Стратофортресса". Как бы ни спешил враг, он все равно будет поблизости, а на борту В-52Н достаточно бомб, чтобы перепахать несколько акров, причем – не по одному разу.

Противник там, внизу, это не более чем мишень, и опасен он ровно столько же, сколько картонный силуэт на противоположном конце стрельбища. Русские могут бежать, сломя голову, или затаиться, надеясь, что их не заметят – исход будет один. Они не услышат ничего, только стон воздуха, рассекаемого стабилизаторами мчащихся к земле бомб, и погибнут, даже не успев осознать, что это летит к ним с небес смерть.

— Командир, мы на месте, — сообщил штурман.

Экипажи "Стратофортрессов" очень редко видели свои цели. Они наносили удар из-за горизонта высокоточными крылатыми ракетами – или бомбили с высоты нескольких миль, так, что разглядеть что-либо на земле было просто невозможно. Вот и сейчас под крылом "Боинга" были лишь клубящиеся облака, но полковник Руперт не сомневался, что их цель точно там, куда указывает штурман, мастер своего дела.

— Открыть бомболюки, — приказал командир экипажа. — Сбросить бомбы!

Створки люков в "брюхе" бомбардировщика плавно разошлись в стороны, и в узкие щели один за другим, скользнули остроконечные цилиндры пятисотфунтовых бомб. Разгоняясь под воздействием собственного веса, бомбы "Марк-82", лишенные каких-либо систем самонаведения, устремились к земле, пробивая облачную пелену, расходясь широким конусом, вершиной которого и был сам "Стратофортресс".

— Сброс произведен! — четко доложил капитан Митчелл.

Несколько мгновений – и внизу все покрывается "кустами" взрывов, сливающимися в сплошное море огня. Две дюжины авиабомб, падающих по прихотливой траектории, лишь слегка сглаженной стабилизаторами, засеяли огромное, с несколько футбольных полей, пространство, перемалывая там все, перепахивая осколками. Они падали беспорядочно, не давая шанса укрыться, предсказать, куда именно будет нанесен удар, где грянет очередной взрыв – враг мог метаться из стороны в сторону, тщетно пытаясь спастись, но всюду он будет натыкаться на стену пламени и секущий ливень из раскаленного свинца. Никому не выжить под этим адским дождем.

— Альфа-шесть, я Громила-один, прием!

Колин Руперт бесстрастно повторял свои позывные, запрашивая землю. Полковник никогда не видел убитых им врагов, и сейчас не испытывал ничего, похожего на раскаяние или угрызения совести при мысли о том, что секунду назад оборвал еще несколько жизней.

— Слышу вас, Громила-один!

— Задание выполнено, — доложил Руперт. — Цель поражена. Жду дальнейших указаний.

— Громила-один, возвращайтесь на базу!

"Стратофротресс", израсходовавший весь боекомплект, полегчавший за минуту на пять с половиной тонн, серой тенью скользнул над облаками, разворачиваясь в сторону своей базы. Экипаж полковника Руперта выполнил приказ. Через несколько минут в зоне нанесения удара будет беспилотник, который оценит результаты атаки. Если сделанного окажется мало, бомбардировка повторится. С русскими все равно будет покончено. Хотя сами они не были готовы так легко смириться с очевидным.

Уставшие, двигавшиеся на пределе человеческих сил, люди, не слышали гул парящего над облаками самолета, даже когда крылатая машина оказалась почти над их головами. Все, что они слышали – собственное хриплое дыхание и биение работавшего "на предельных оборотах" сердца, казавшееся оглушающим грохотом. И только нарастающий вой, противный, словно плач на похоронах, заставил их остановиться, прислушавшись ко все более отчетливому звуку.

— Что за черт?! — Олег Бурцев вертел головой, пытаясь понять, откуда идет этот странный звук. Казалось – отовсюду разом. — Командир, ты тоже слышишь это?

Алексей Басов ответить не успел. Вой, волной накрывший группу, замершую на небольшой прогалине, вдруг оборвался грохотом взрыва, и на пути партизан поднялась стена дыма и огня. А затем бомбы упали слева и справа, и ударная волна сбила людей с ног, а осколки с визгом прошли над головами, срезая молодые деревца, словно гигантская пила.

Партизаны не прятались, тем более, не бежали – некуда было бежать, и не от кого прятаться. Огненный вал прокатился по дремучему лесу, взрывы с корнем выкорчевывали огромные деревья, столбы огня вздымались повсюду, и земля под ногами не переставал дрожать.

— Это бомбардировка! — Голос Басова увяз, потерялся в грохоте взрывов, и только по движению губ Бурцев разобрал, что хотел сказать командир. — Нас бомбят с большой высоты! Олег, давай за мной, в воронку! Азамат, не отставай!

Полковник не был ни пилотом, ни артиллеристом, но помнил старую мудрость о том, что снаряд не попадает дважды в одно место. И потому он повел своих бойцов к еще дымящейся свежей воронке, вырытой взрывом бомбы там, где недавно стеной возвышался колючий кустарник, такой, что без топора нечего и думать пройти сквозь него. Басов с Бурцевым, не бросившие носилки, на которых безжизненной грудой лежал их боевой товарищ, бежали первыми, за ними спешил Бердыев, так и не расставшийся с оружием, бряцавшем при каждом шаге бывшего танкиста.