17. Мы могли бы, о слушатели, впасть ныне въ то отчаяніе, которое овладевало варварами въ ихъ семейныхъ бедствіяхъ; но мы не въ праве безконечно роптать и вопить. Доблести почившаго отца научаютъ насъ благоговейно переносить злополучія. Я не соблюлъ обычая надгробныхъ речей, — я скромно говорилъ объ усопшемъ, хотя бы надлежало не столько плачемъ, сколько хвалою почтить память его, а я выразилъ одно только чувство моей глубокой скорби!… Другимъ предстоитъ еще воздать достойную хвалу блаженному мужу. Пойдемъ! надгробный обрядъ кончается… Да будутъ намъ предметомъ подражанія добродетели усопшаго и да сохранимъ въ памяти нашей примеры имъ намъ преподанные!

Владыко мой святый! благодарю прежде всего твое святейшество за похвалы, которыми ты удостоилъ меня, ибо, желая меня утешить, ты приписалъ мне достоинства, которыхъ я не имею, которыя не принадлежатъ мне, но высокому совершенству, добродетели и мудрости твоего святейшества. — Видя ихъ издавна вмещенныхъ въ тебе и удивляясь имъ, я не преставалъ доныне воздавать твоему святейшеству чествованіе, принадлежащее отцу, учителю, наставнику моего детства; я всегда руководился твоими мненіями, правотою твоихъ догматовъ и речей — и ты самъ это признаешь. И даже, когда я действовалъ не по твоимъ мыслямъ и даже отклонился отъ твоихъ правилъ, — ты не счелъ меня недостойнымъ находиться при твоемъ святейшестве, оставаться твоимъ сыномъ, твоимъ ученикомъ, въ чемъ и свидетельствуюсь самимъ тобою. Ты знаешь, что я всегда обращался къ тебе съ неограниченною доверенностію, раскрывая тебе глубины моего сердца, — и это былъ залогъ моей верности, даже въ самое то время, когда я не принималъ наравне съ другими явнаго участія въ подвижничестве твоего святейшества. Но я не останавливаюсь более на этомъ времени. Кто лучше твоего святейшества знаетъ все эти обстоятельства? Неоднократно, съ полною доверенностію, я чистосердечно передавалъ тебе мои сокровеннейшія мысли по сему предмету, испрашивая, твоего прощенія — и ты не отказалъ мне въ ономъ! Но ныне, когда, съ помощію Божіею, я отбросилъ съ презреніемъ все происходившее со мною и соделался искреннейшимъ и явнымъ защитникомъ истины, — ты видишь меня вполне готовымъ на проповедь чистаго Православія отцевъ нашихъ, согласно цели твоего святейшества. Я говорю такимъ образомъ не оттого, чтобы я думалъ, что твое святейшество находится близкимъ къ кончине и готовымъ оставить этотъ міръ; мы надеемся, что Господь поможетъ тебе побороть твою болезнь и оставитъ тебя среди насъ — довершить твой подвигъ. Еслиже, по Божіему предопределенію, Ему единому известному, ты долженъ отойти отселе и переселиться въ жилище успокоенія, тобою самимъ уготованное, то я торжественно обещаю передъ лицемъ Божіимъ, передъ святыми Его ангелами, невидимо насъ окружающими, и передъ благочестивыми мужами, здесь предстоящими, что, при техъ же обстоятсльствахъ, я потщусь заменить твое лице, твое слово, пламенно любя и защищая то, за что ты подвизался, — безуклонно, твердо ратоборствуя за Православіе, не щадя жизни, до последней капли крови, до моей смерти, хотя бы подвигъ превышалъ мои силы! Но я уповаю, что ты же, святейшій отецъ, пополнишь мои действія, ты, испытанный въ подвигахъ, ты проявишь намъ свою помощь даже и въ той жизни, живя блаженнымъ созерцаніемъ Божіимъ.

Печатается по изданію: Не изданныя сочиненiя Марка Ефесскаго [и] Георгiя Схоларiя. / Перевелъ съ рукописей Парижской Императорской библiотеки Авраамъ Норовъ. СПб.: [Въ Типографiи Департамента Уделовъ.], 1860. — С. 49–51.