Он массирует палец, сосет его и заталкивает подмышку.

— Лучше, — утверждает он, — сделать как мы с Бертой. Мы провели наш медовый месяц в Аньере, в небольшом ресторане-гостинице, который я знал раньше. У вокзала, напротив газгольдера. Его владельцем был тесть одного моего коллеги. Ресторан назывался «У Тинтинов»!. Мы пережили там период настоящего счастья. Хозяин и хозяйка нас просто баловали. Холили нас. Готовили нам блюда со шкварками. Фирменными блюдами мадам Тинтин были: «морская зыбь» и «рульки по-марсельски».

Он громко шмыгает носом, но, несмотря на эту профилактическую меру глаза его наполняются влагой.

— Да, — со вздохом произносит Плюшевый. — Это было настоящее счастье. Я сейчас расскажу о программе наших дней, потому что, по-моему, мы провели классно наш медовый месяц. Я не хочу хвастаться, парни, и считать себя умнее, чем я есть на самом деле, но я всегда умел пользоваться жизнью, особенно в такие потрясные моменты.

Итак, чтобы вернуть вас назад, каждое утро мы просыпались в девять часов и сразу же принимались за наши медовые дела. Не в моем вкусе откровенничать об интимных делах, вы же знаете! И все же Берта удивительная женщина. Она была против оплаты по безналичному расчету. Она требовала расчета наличными! И без всяких отсрочек! Потрясная девушка. С большим опытом, и все остальное. Когда она демонстрировала в постели свои способности, мои чувства обострялись, как иглы морского ежа. Не стану описывать детали, но для вашего сведения скажу, что она умела все: кепку-невидимку, салазки, запор на тридцать два зуб, увеличительную трубу и машинку с двумя ведущими руками! Мне страшно повезло! Товар в экспортном исполнении! Кобылица, получившая приз вне конкурса! В общем, счастливый жребий! В скачках любви я выиграл пари на три первые лошади, и это был почти что выигрыш века. Я бы сказал, наших дней! Итак, до обеда эти штучки-дрючки, и в перерыве — чашечка кофе. В полдень мы спускались вниз, на жратву, не снимая пижамы. Мы могли позволить себе такую вольность, ведь мы же рубали на кухне. Чтобы промочить во рту, мы пропускали по парочке стаканов аперитивчика, а потом приступали к жратве с красным вином уже в запечатанных бутылках. К трем часам мы поднимались к себе, чтобы немножко порезвиться после обеда. И мы резвились до шести. Потом одевались и шли гулять. Взявшись под ручку, мы доходили до моста Курбвуа. На мосту мы останавливались и сверху поплевывали на матросов с барж, которые проплывали под нами.

Несколько раз мы заходила на собачье кладбище, расположенное из острове. На маленьких могилках были надписи, от которых сжимались от жалости наши сердца: «Медору-верному Товарищу». «Здесь покоится Лулетта Дюран, умершая при родах». Часто хозяева вделывали фотографии собак в камень. Лулетта Дюран, к примеру, была маленькой черно-белой фокстерьершей с заостренной мордой и заячьими ушами. Посреди кладбища, я помню, стояла статуя Сары Бернар. А на цоколе памятника было написано: «Тоби-герою труда, умершему при исполнении служебных обязанностей! С признательностью, молочная лавка Дюбуа!» Мы с Бертой дали друг другу обещание обзавестись собакой. Позднее. Мы возвращались в наш ресторан «У Тинтинов», нагуляв хороший аппетит на свежем воздухе. Мы немножко перекусывали, полголовки сыра или омлет со шпигом и стаканчик «красного» для восстановления гормонов. Потом играли в карты с владельцем скобяной лавки в этом квартале г-ном Маклу и Леонаром, мужиком из похоронного бюро, который находился в отпуске по болезни. Берта не могла жить без ресторана, поэтому во время ужина она помогала г-же Тинтин обслуживать постояльцев. К девяти клиенты расходились, и мы садились ужинать вместе с хозяевами. За едой и разговорами время бежало быстро, тем более, что г-н Тинтин был мастер поговорить. В полночь мы поднимались к себе и все начиналось сначала. От острой жратвы хозяйки у нас закипала кровь. Матрацная серенада, пардон! Мы изуродовали нашим славным хозяевам три пружинных матраца. Потом, уже позднее, чтобы не смущать нас, они рассказали нам, что постояльцы гостиницы располагались бивуаком возле двери нашего номера, чтобы насладиться спектаклем. Они притаскивали стулья, вязанье, литровые пузыри красного и слушали, как мы себя ведем, обмениваясь при этом своими впечатлениями. По характеру шумов они пытались уяснить категорию наших геройских действий. Среди них находился господин Артур, бывший священник, который как-то в минуту хандры решил бросить свою духовную семинарию и стал сутенером. Он координировал работу довольно приличной группы девочек в районе церкви Мадлен, пока одна из ревнивых тигриц не плеснула ему в физиономию медным купоросом и на всю оставшуюся жизнь поставила ему клеймо сутенера. Его физия напоминала нечто среднее между лицом сестры-двойняшки и задницей макаки. После этой истории он едва перебивался с хлеба на воду, работая агентом по размещению заказов на туалетную бумагу на маленьких базарах большого предместья. Вид Артура вызывал такое отвращение, что лавочники по-быстрому оформляли у него небольшой заказ, лишь бы избавиться от него и убрать этот кошмар с глаз долой. Хотя в вопросах любви для него не было никаких секретов. Как мне потом говорили хозяева, именно он информировал о происходящем внимательно слушающих постояльцев в коридоре. Он работал на слух. «В этот момент, утверждал он, — он делает ей японский волчок!» "А сейчас дамы — господа, исполняет «фигуру 4-бис бенгальского танца». Или такое: «Вот это да, дамочка записывает ему песню „Говорите мне про любовь“ через микрофон-повесу». И каждый раз, Риретта, горничная Тинтинов, развязная пятнадцатилетняя девица, заглядывала в замочную скважину и подтверждала, что господин Артур опять угадал. Риретта увидела такие картинки, которые детям до 16 лет видеть воспрещается. А все потому, что задвижка в двери была очень здоровая, и между этой задвижкой и косяком могла пролезть только ее острая, как у куницы, мордочка. Поэтому она обеспечивала ретрансляцию в паре с Артуром. Они вдвоем рассказывали о наших подвигах не хуже известного телекомментатора Роже Кудерка. Постояльцы в коридоре были в каком-то необычном возбуждении. С оттопыренными ушами и раскрытыми глазами они в обалдении смотрели на страшное лицо г-на Артура, который мимикой изображал очередную нашу фигуру. Его изуродованная купоросом рожа не вызывала у них отвращения, а, наоборот, еще сильнее возбуждала их в определенном смысле. Настоящий салон помощницы хозяйки борделя! Вот во что превратился коридор отеля Тинтинов.

Когда я зачехлял свою полевую артиллерию, нам хотелось придавить пару часов, но мы не могли, так как пальбу открывали другие. Мы так распаляли их интеллект, что едва разбежавшись по своим конурам, они пускались во все тяжкие. Даже господин и госпожа Тинтин разыгрывали миниатюру «Теплые ночи Андалузии». Вся гостиница исполняла матрацный концерт. На следующий день от слабости в ногах никто из постояльцев не мог спуститься по лестнице. У всех были круги под глазами! Когда они уходили на работу, всех шатало от бессилия, доки были сухими, глаза красные, как у карася. О! В хижинах еще до сих пор вспоминают о медовом месяце четы Берюрье!

Толстый какое-то мгновение ностальгирует, делает глоток красного и продолжает:

— Вы видите сами, друзья мои, что нет смысла ездить очень далеко. Чем ближе, тем лучше.

Я не хотел бы рассматривать вопрос о браке, не посоветовав при этом молодоженам избегать обмениваться друг с другом о своих любовных похождениях в прошлом. Больше откровенничают мужья, но и некоторые бабы тоже. Они расписывают друг другу свои прошлые приключения. И при этом страшно привирают, думая таким образом поднять свой авторитет. Он: "Когда я жил с малышкой Адриенн, — я тебе об этом уже говорил, — мы потрясло трахались; я ей заделывал такие штуки: «погибающий водолаз», «лесенка», «холостой шатун», «волшебный кашпо», «гигантсках суматоха», «игривый карниз», «пистон по-хулигански» и «камбоджийский салат». Она: «У меня с Жозефом, моим первым женихом, тоже было не хуже. Он занимался со мной любовью на велосипеде, когда мы возвращались из кино. А поскольку видимость была плохая, я звонила на поворотах. Прямо дух захватывало».