Ровена молча выслушала предсказание, и на сердце ее словно лег камень. Самым страшным было для нее то, что она ехала не к обычному человеку, а к магу, который общался с Темными Силами. И не нужно ей было никакой премудрости жизни, а тем более власти над смертью.

Старуха, как зачарованная, смотрела на прекрасное лицо девушки. Ровена заметила ее пристальный взгляд и гордо выпрямилась в седле.

— Чем тебя отблагодарить? — спросила она.

Старуха печально вздохнула:

— Табор бросил меня подыхать на дороге. Я такая старая — никому не нужна. Позволь, госпожа, доехать с твоим обозом до какого-нибудь жилья. Я никого не обременю, а кто хочет узнать свою судьбу, всем погадаю.

Ровена кивнула ей, приказала начальнику стражи пристроить куда-нибудь старуху и тронула коня.

Румелия, накинув черное покрывало, неслышной тенью прокралась к шатру кинны. Она решила разделаться с ней этой же ночью, хотя и понимала, как рискует. Они приближались к замку Ниттон-Тана, а ей совсем не хотелось оказаться в его стенах: магу не составит труда узнать ее намерения.

Возле входа в шатер стоял стражник и дремал, держась руками за древко воткнутого в землю копья. Время от времени он, пытаясь стряхнуть оцепенение, вскидывал голову и смотрел в черную непроглядную темень, а затем снова закрывал глаза и свешивал голову на грудь. Невдалеке возле потухшего костра сидели несколько человек из охраны, но, видимо, тоже спали. Оттуда не доносилось ни звука. Румелия коснулась рукой ткани, занавешивавшей вход, намереваясь нырнуть внутрь, как вдруг услышала:

— Стой!

Она замерла, вглядываясь в темноту.

— Стой! — Донеслось от костра, и она вспомнила, кому принадлежал этот надтреснутый старческий голос.

На фоне тлеющих углей показалась темная фигурка. Румелия с трудом различила в темноте неспешно ковылявшую старуху, и ее охватил панический страх. Она бросилась назад, но сигани с необыкновенным для ее возраста проворством подскочила к ней. Румелия, выхватив кинжал, круто обернулась и занесла руку для удара… Старуха отпрянула, резко сдернула повязку с больного глаза, и молодую женщину пронзил такой взгляд, который она долго потом вспоминала с содроганием. Из черной глубины глазницы исходил слепящий луч, который заставил ее замереть с поднятой вверх рукой и сковал все движения.

Старуха подошла ближе и заговорила. Ее голос по-прежнему дребезжал, но интонации были повелительными.

— Ровену не трогай. Если причинишь ей вред, достану тебя из-под земли. Я тебя не наказываю, потому что ты мне нужна. Помни это!

Произнеся последнее слово, старуха исчезла. Румелия, охваченная ужасом, стояла как статуя, боясь шевельнуться, но, когда все же попробовала опустить руку, обнаружила, что оцепенение прошло. Пряча за пазуху кинжал, она едва слышно прошептала дрожащими губами:

— Ниттон-Тан…

Жара навалилась на путников с самого утра. Над песчано-каменистой равниной, по которой ехали Кулл и Ахсур, стояло марево. От жгучих лучей скрылось все живое, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. К полудню, изнывая от жажды, они добрались до крошечного оазиса, где подземные воды, подходившие близко к поверхности земли, питали влагой несколько пирамидальных тополей, кусты тамариска и саксаула, а также наполняли неглубокий колодец.

— Я знаю этот оазис, — сказал Кулл. — Отсюда довольно далеко до Талунина.

Ахсур кивнул:

— Я тоже помню это место. Мой караван здесь раньше проходил. — Он махнул рукой направо. — Через день пути на верблюде есть еще один колодец, а дальше, через два дня пути, большой караван-сарай.

— Надо добраться до караван-сарая, а оттуда ехать к Талунину. Но прежде мне нужно вооружиться. — Кулл достал из ножен саблю, которую купил в подарок вождю астридиев и которую вынужден был повесить на пояс после того, как потерял меч. Сабля в его могучей руке казалась игрушечной. — Мне нужен хороший меч. Разбойники, шайки которых здесь повсюду снуют, уважают только силу, а какая сила с таким оружием?

Глаза у Ахсура заблестели.

— А эту саблю ты отдашь мне?

Кулл засмеялся:

— Могу отдать. Только сначала научись ею пользоваться. Вот смотри. Этой саблей можно и рубить, и колоть, потому что у нее конец клинка заточен с обеих сторон. Но зато сила удара не такая, как у сабли с широким концом, которой колоть нельзя. — Он взмахнул саблей. Клинок сверкнул и со свистом рассек воздух. — Всю силу надо сосредоточить в кисти руки, а при ударе оттянуть на себя. Тогда можно снести человеку голову или рассечь его от плеча до пояса.

Он передал Ахсуру саблю. Тот сжал ее рукоять, поднес клинок к лицу, внимательно глядя на острое лезвие, несущее смерть, потом взмахнул им в воздухе:

— Я научусь ею владеть!

— Конечно, иначе в этом мире не проживешь.

На следующий день с вершины холма они увидели далеко впереди растянувшийся по желто-бурой равнине караван, который издалека казался длинной, медленно ползущей ниткой бус. Насколько можно было судить с такого расстояния, караван насчитывал не больше ста верблюдов. Пустив коней крупной рысью, путники вскоре приблизились к нему настолько, что могли уже отличить двугорбых верблюдов от дромадеров, а к вечеру догнали караван и решили к нему присоединиться. С караванщиками ехать было безопаснее. Кроме того, у них кончились все припасы, и они рассчитывали раздобыть еду.

Они старались ехать немного в стороне, чтобы не дышать пылью, которая обволакивала всю мерно шагавших верблюдов с гордо поднятыми горбоносыми головами. Мохнатую красновато-бурую, длинную на груди, шее и горбах шерсть покрывал слой песка и пыли, горбы свисали у кого на одну сторону, у кого — на другую, по бокам были приторочены большие тюки с товаром, метелки хвостов покачивались в такт неторопливым шагам. Купцы, ехавшие на дромадерах рядом со своей партией верблюдов, наблюдали за погонщиками и беспокойно оглядывали равнину, опасаясь нападения разбойников, которые постоянно рыскали вдоль караванной дороги. И хотя каждый караван всегда сопровождали вооруженные до зубов воины, специально нанятые для защиты, купцы боялись грабителей. Сколько раз в стычках с разбойниками гибли их товарищи, пропадали товары, которые так и не удавалось отстоять, потому что бандиты просто хватали первых верблюдов, стоявших в связке с другими пятью-шестью, и уводили всех, пока остальная шайка отвлекала на себя охрану.

Вот почему, когда Кулл с Ахсуром догнали караван, к ним сразу же с копьями наперевес направились несколько всадников. Подозрение, которое они вызвали, было небезосновательным. Атлант выглядел устрашающе. Тело его, обнаженное до пояса, покрывали кровоподтеки и заживающие ссадины, кожаные разорванные штаны обнажали разбитые в кровь и покрытые темными корками спекшейся крови колени, сапоги были разодраны вдрызг. Сидел он на великолепном вороном коне, положив руку на эфес сабли, и холодно смотрел на приближавшихся охранников. Один из них привстал на стременах и крикнул:

— Кто такие?

Атлант шевельнул поводом и направил коня им навстречу:

— Нас только двое. Мы ничего худого не замышляем. Хотим вместе с вами доехать до караван-сарая.

Всадники с интересом разглядывали гиганта, а тот, кто вел с ним переговоры, сказал:

— Чтобы ехать вместе с караваном, нужно разрешение караван-баши.

— Ну так веди меня к нему.

Разыскать караван-баши оказалось непросто. Кулл и Ахсур, окруженные отрядом всадников, долго ехали вдоль вереницы верблюдов, глотая пыль. Юноша оживленно смотрел по сторонам. Караван напомнил ему детство, и он, видя качавшиеся горбы, вдыхая густую пыль и особый острый запах, который всегда сопровождал скопище животных, слыша глухое шарканье сотен ног и звон колокольчиков, улыбался. Несколько лет он странствовал с караваном, разделяя вместе со всеми трудности кочевой жизни, мучаясь от жажды в течение длинного перехода, страдая от жары днем, от холода ночью. Он вспомнил ту особую усталость и ломоту во всем теле после целого дня мотания и качки на спине верблюда, огни костров на ночной стоянке и особый запах горящего сушеного верблюжьего помета. Он вспомнил удивительные восходы, когда солнце желтым диском быстро выкатывалось на небо, превращаясь постепенно в палящий огненный шар, от жара которого некуда было скрыться, и сказочные закаты, когда оно, став оранжево-красным и расцветив полнеба в огненно-алый цвет, постепенно исчезало за горизонтом. Тогда на землю падала тьма, небо искрилось множеством звезд, и пустыню заливал серебристый призрачный свет луны, белой с темными разводами.