У нас есть один исключительно важный свидетель, присутствовавший при смерти Сталина и категорически и во всеуслышание утверждавший: Сталина отравили, Сталина убили! Это сын Сталина — генерал-лейтенант Василий Сталин.
Как видно из ее книг, дочь Сталина довольно рано начала проявлять критическое отношение к учению отца и окружающей ее советской действительности, но она не пишет, что ее серьезно занимали политические вопросы или что она вела с отцом какие-либо разговоры на политические темы. Как бы оставаясь верным патриархальным традициям Кавказа, где почти неприлично было говорить с женщиной о политике, Сталин, видимо, не говорил с дочерью о политике. К тому же дочь бывала у отца в последние два-три года его жизни очень редко.
Совершенно по-другому обстояло дело с сыном. Василий Сталин к началу войны окончил военно-авиационную школу. Всю войну провел на фронтах, летал на истребителях, командовал дивизией, корпусом, авиационным соединением в Германии после войны. Потом он был назначен командующим военно-воздушными силами Московского военного округа. Всеми традиционными воздушными парадами под Москвой, а во время праздников и над Красной площадью командовал лично Василий Сталин. Конечно, в возрасте двадцати пяти — двадцати шести лет офицеры генералами не делаются, исключением был разве только Наполеон (на то он и был Наполеоном), но Василия тоже надо считать своего рода исключением — он был сыном Сталина. Сталинские маршалы, чтобы угодить самому Верховному, раболепствовали перед его сыном и осыпали его чинами и орденами. Однако сколько бы ни рассказывали, что Василий любил выпить, никто не оспаривал его отваги и мужества во время войны, да трусы не лезут в летчики реактивной истребительной авиации. Сталин-отец, в молодости сам тоже отважный и мужественный, заметил однажды о сыне, что тот за него пойдет в огонь и в воду. Вот из-за этой его преданности генерал-лейтенанта Василия Сталина и убрали с поста командующего военно-воздушными силами Московского военного округа, убрали руками самого Сталина так же, как впоследствии уберут генералов Поскребышева и Власика.
Аллилуева видит причину его снятия в другом: «С Московского округа его снял еще отец, летом 1952 года. 1 мая 1952 года командование запретило пролет авиации через Красную площадь, так как было пасмурно и ветрено, но Василий распорядился сам, и авиация прошла — плохо, вразброс, чуть ли не задевая шпили Исторического музея… А на посадке несколько самолетов разбились… Это было неслыханное нарушение приказа командования… Отец сам подписал приказ о снятии Василия…» («Двадцать писем другу», с. 197–198).
Возможно, Аллилуевой тут изменяет память. По крайней мере по описанию «Правды», в Москве 1 мая 1952 года была прекрасная погода, и воздушный парад был образцовым, что доказывает фотография четкого и стройного полета авиации через Красную площадь. «Правда» пишет: «С первыми лучами весеннего солнца проснулась Москва в это майское золотое утро… Органически вливаясь в торжественный строй парада, как бы олицетворяя четкое взаимодействие всех родов оружия, над Красной площадью появляется боевая советская авиация. Сверкая в лучах солнца, эскортируемый реактивными истребителями, плывет многомоторный флагманский корабль командующего воздушным парадом гвардии генерал-лейтенанта В. И. Сталина» (2.5.52).
Если даже при посадке разбилось несколько самолетов, то выходит, что это случилось не из-за погоды и не из-за Василия, ибо его собственная машина, очевидно, села нормально. Не вяжется и другое: парад был 1 мая, а Василия Сталина сняли только летом, так что парад тут явно ни при чем. Василий, не в пример отцу, был, как видно, человеком широкой натуры плебейского пошиба, любил общество, лучше чувствовал себя «на дне», чем на верхах; в отличие от отца он был грузином — темпераментным, гостеприимным, добродушным, открытым, доступным, веселым, пьющим, ухаживающим за женщинами и преданным друзьям; поэтому организовать против него какое-нибудь «бытовое дело» было для Берия легче легкого. А убрать Василия с его поста для заговорщиков было весьма важно: ведь, узнав о заговоре против отца, он мог бы использовать против них военно-воздушные силы. Кроме того, Василий все-таки был не младший лейтенант, а генерал-лейтенант, и при встречах Сталин, видимо, говорил с ним не только о самолетах, но и о политике, о своих проблемах и трудностях, о своих подозрениях, о своих неблагодарных соратниках — наподобие: «Смотри, сын, в оба, видишь, с кем ты имеешь дело». Если Сталин когда-нибудь и кому-нибудь открывал хоть частицу того сокровенного, что он думал о своих сподвижниках из Политбюро, то скорее всего только беззаветно ему преданному сыну. Отношения между отцом и сыном остались нормальными и после снятия Василия с его должности: это видно хотя бы из того, что по совету отца он поступил в Академию Генерального штаба. Василия Сталина, как и его сестру, об «ударе», случившемся с отцом, известили, как уже указывалось, лишь на второй или третий день, когда Сталин уже не владел речью. В таком состоянии умирающие уже не жалуются.
Но велики тайны провидения. Какая-то неведомая сила, может быть, просто внутреннее чувство дочери, заставила Аллилуеву позвонить умерщвляемому Сталину именно в то воскресенье 1 марта 1953 года: «Я хотела приехать (к отцу. — А.А.) еще раз в воскресенье 1 марта, но не могла дозвониться» («Двадцать писем к другу», с. 195).
Конечно, не могла дозвониться! Все телефоны Сталина были в руках Берия, им блокированы, но это свидетельство Аллилуевой имеет историческое значение. Аллилуева продолжает:
«А наутро 2 марта меня вызвали с занятий в академии и велели ехать в Кунцево. Моего брата Василия тоже вызвали 2 марта 1953 года. Он тоже сидел несколько часов в этом большом зале… В служебном доме он еще пил, шумел, разносил врачей, кричал, что «отца убили», «убивают»…» (там же, с. 195–196).
Аллилуева, вероятно, склонна думать, что брат бушует под действием алкоголя. Однако в дни похорон, очевидно, совершенно трезвый, неся гроб отца рядом с Молотовым, он вновь повторяет, что «отца убили». Аллилуева продолжает: «Смерть отца потрясла его. Он был в ужасе. Он был уверен, что отца «отравили», «убили»; он видел, что рушится мир, без которого он существовать не может… В дни похорон он был в ужасном состоянии и вел себя соответственно — на всех бросался с упреками, обвинял правительство, врачей, всех, кого возможно, что не так лечили… Он ощущал себя наследным принцем» (там же, с. 198).
Уверенность Василия, что отца убили, о чем он настойчиво и многократно повторял каждому, кто это хотел слышать (Василий, вероятно, надеялся, что армия заступится за своего Верховного), не была и не могла быть бредом пьяного. Он знал слишком много. Он знал, что заговорщики «организовали болезнь» Сталина, он знал также, что его отец думал о готовящемся заговоре. Бесстрашный молодой генерал, знающий тайну смерти отца, мог сделаться знаменем, даже организатором нового переворота против узурпаторов отцовской власти. Поэтому его дни на воле оказались считанными.
Сначала постарались избавиться от него по-хорошему. Министр обороны Булганин вызвал его к себе и предложил ему поехать в провинцию, в один из военных округов, но он отказался, желая остаться в Москве. Тогда его разжаловали, арестовали и посадили в знаменитую теперь своим зверским режимом Владимирскую тюрьму. Это произошло через неполных два месяца после смерти Сталина — 28 апреля 1953 года. Просидев там семь лет, он умер в ссылке в Казани в марте 1962 года. Сестра его думает, что он умер от алкоголизма, но, увы, есть в мире еще и другая, более безжалостная болезнь — политика. От нее он и умер.
Вернемся вновь к официальным документам.
В «Правительственном сообщении» от имени ЦК КПСС и Совета Министров, опубликованном только 4 марта 1953 года, сказано:
«В ночь на 2 марта у т. Сталина, когда он находился в Москве на своей квартире, произошло кровоизлияние в мозг. Товарищ Сталин потерял сознание. Развился паралич правой руки и ноги. Наступила потеря речи».