Но бесплатный сыр – известно, где бывает. Однажды полицаи прошли по домам, собирая всю молодёжь на какие-то важные работы, затеянные комендантом. Неявка каралась расстрелом, и Антонина, чувствуя неладное, со слезами проводила Татьяну к комендатуре. Там молодых построили, врач отбраковал больных и увечных, а остальных погрузили в вагоны и отправили в Германию. Всё случилось быстро, по-деловому и как-то даже буднично. Матери не успели опомниться, и Тоня, предупреждённая соседкой, прибежала на вокзал, когда несколько товарных вагонов, под завязку набитых молодёжью, отправляли на станцию формирования. Всё было оцеплено, и ей так и не удалось увидеть свою любимую единственную красавицу-дочь.

Захлопнулись перед глазами широкие двери товарных вагонов, и поезд тронулся, увозя несчастных юношей, девушек и совсем ещё зелёную молодёжь к новой жизни – жизни угнанных в плен невольников. В вагоне оказалось несколько Таниных подруг, которые, как овцы, сгрудились вместе в одном углу, чтобы было не так страшно. Ехали несколько суток. Места было мало. Поэтому спали сидя, по очереди, а иногда, не дождавшись своего часа, проваливались в полудрёму прямо на ногах, прислонившись к стенке и раскачиваясь из стороны в сторону в такт умиротворяющему перестуку вагонных колёс. На больших станциях кормили какой-то жидкой баландой, которая мгновенно исчезала в желудках изголодавшихся пленников. Но насыщения от такой пищи не наступало - есть хотелось ещё больше. К концу путешествия страх и отчаяние, поселившиеся в робкой душе Татьяны, сменились тупостью и безразличием. Казалось, что ей теперь всё равно, куда их везут в этой зловонной от испражнений бочке, зачем и почему. Хотелось только, чтобы поскорее кончилось это издевательство над их молодыми неокрепшими телами и душами. Лишь бы хоть куда-нибудь приехать, всё равно куда...

5.

Наконец на какой-то станции узники поняли, что состав расформировывают. Несколько вагонов загнали в тупик, и спустя пару часов двери, наконец, открыли настежь. Огромные длинные бараки, огороженные колючей проволокой, предстали взору невольников, которых тут же пересчитали и построили перед пустыми вагонами. Какой-то важный немец в форме объявил, что они находятся на территории Великой Германии, являются её неотъемлемой собственностью и должны трудиться не за страх, а за совесть ради процветания тысячелетнего рейха. Затем пленников рассортировали по возрасту, полу и строем повели на санобработку.

После мытья в душе девушкам выдали какие-то арестантские полосатые халаты, уточнили списочный состав и стали по очереди вызывать в помещение, из которого доносились истошные крики тех, кто зашёл раньше, и чувствовался сладковатый запах чего-то палёного. Таню обуял дикий страх перед этой страшной комнатой пыток, откуда никто не возвращался назад. Она не помнила, как шагнула за дверь, как её схватили двое здоровенных мужиков, обнажили плечо, а третий приложил к телу раскалённое докрасна клеймо. Ужасная боль пронзила тело несчастной узницы. В соседнем помещении санитары наложили на рану повязку и направили едва стоявшую на ногах девушку в столовую, где, морщась и плача от невыносимой боли, сидели за столом её подруги и, несмотря ни на что, с жадностью поедали похлёбку, смрадная вонь которой отдалённо напоминала запах человеческой пищи.

Нары в бараке с одеялами и подушками показались девушкам истинным раем: впервые за много дней они могли спать лёжа, блаженно вытянув ноги. Когда через какое-то время раны на плечах зажили, на их месте стали видны номера - у каждой свой, индивидуальный. Полонянок построили, и вновь на чистейшем русском языке перед ними говорил тот самый немец в форме, комендант лагеря. Он сказал, что свои старые имена девушкам придётся забыть, что вместо имени у каждой теперь будет номер, выжженный на плече, и что скоро приедут фермеры, у которых им придётся работать. Если же пленницы не будут стараться, то хозяева имеют полное право обменять их в лагере на других, работящих. А нерадивые будут наказаны и отправлены в другое место, где их всё равно заставят трудиться на благо великой Германии. Но он, комендант, искренне не советует никому доводить до этой крайности и надеется на примерное поведение всех работниц.

6.

Таня и ещё две девушки постарше попали на ферму Зикхреда, пожилого расчётливого немца плотного телосложения и спокойного незлобливого нрава. Хозяйство у него было большое - кони, коровы, овцы, куры, огород и поле, засеянное пшеницей. Старшие сыновья служили в армии, и маленький трактор, а также пара батраков, позволяли фермеру быстро и слажено справляться со всеми делами. Мужчин из лагеря Зикхред брать не захотел - мороки с ними не оберёшься. Женщины - другое дело, их можно легко обломать, заставить работать. Его жена Магда следила, чтобы полонянки не сидели без дела, да и сама тоже трудилась вместе с ними, покрикивая на работниц для порядка.

Кормили девушек неплохо, но вкалывать приходилось от зари до зари. Труд на земле отвлекает от дурных мыслей. Постепенно Таня привыкла к такой жизни - молодые легче адаптируются к любым условиям, и через год несчастной пленнице всё прошлое казалось далёким и нереальным сном. Батрак-немец, молодой парень, как-то пытался приставать к полонянке, но девушка подняла такой крик, что услышала хозяйка, которая сказала парню нечто резкое. Такое, что его поползновения сразу же прекратились. Правда чуть позже выяснилось, что забеременела одна из подруг Тани, которая оказалась более покладистой. Был большой скандал, батрака уволили, а беременную девушку хозяин обменял в лагере на другую.

Ходили слухи, что там, куда её отправили, проводили какие-то ужасные эксперименты над людьми, брали кровь у детей, но здесь, на ферме, Зикхред относился к работницам ровно и спокойно. Впрочем, к своим коровам и лошадям он относился так же, стараясь, чтобы все были здоровы и приносили прибыль. С тех пор перспектива оказаться в страшном лагере пугала девушек больше, чем любое самое сильное наказание на ферме, и полонянки работали, не покладая рук, лишь бы хозяева были ими довольны.

Наши войска освободили несчастных пленниц только весной сорок пятого. Однако прежде, чем отпустить, особисты долго мурыжили их допросами и проверками. Как-никак, ведь узники лагеря три с лишним года работали на благо фашистской Германии. Но сколько было таких невольных пособников врагу - не сосчитать! В конце концов, большинство невольниц были отпущены и разъехались по домам. Клеймо на плече, прядь седых волос и загубленные человеческие души, не способные больше любить и верить людям, были им, двадцатилетним, «наградой» за «доблестный» труд в годы этой ужасной войны.

7.

Антонина, оставшись в оккупации - без дочери, с малолетним Валентином на руках, долго была сама не своя от горя. Думала: что она скажет мужу, когда тот вернётся домой? Не уберегла, не сохранила родную свою красавицу, кровинку… Детей у неё больше не будет - годы не те. Да и зачем нужны другие дети, если все они без памяти любят, скорее, любили ненаглядную милую Танюшу? Несчастная женщина почему-то думала, что больше никогда не увидит своё дорогое дитя, которое растила в любви и ласке. Для чего? для фашистского рабства?!

Забегая вперёд, скажу, что в какой-то степени она оказалась права. Татьяна вернулась из плена совсем другим человеком - необщительным, малоэмоциональным, замкнутым в себе. В глазах девушки, порой, угадывались какие-то не свойственные ей ранее злобные звериные искорки. И ещё - она никогда, до конца своих дней, не носила платьев с коротким рукавом...

Жизнь в оккупированном донецком городке текла своим чередом. Все оставшиеся более или менее трудоспособные мужчины были отправлены на восстановление шахт Донбасса. Содержались они за колючей проволокой в построенном ими же бараке, и только изредка к воротам лагеря допускались родные, приносившие несчастным еду, хотя сами при этом жили впроголодь.