— Как поживает Леночка? — спросил я медленно. Старушка побледнела. Я ещё раз узнал её: это на неё я налетел, когда убегал от Проводника, приняв его за шпиона.

— Хорошо поживает... А ты чего поднялся-то, милок?

— Надо доктора. Разговор есть.

В это время подоспели два зелёных амбала.

— Бабуся, тебе помочь? — спросил один из них, очень добродушно улыбаясь.

— Вы бы отвели этого парнишку к Людмиле Ратимировне, похоже, какой-то сдвиг у него... Она сегодня у себя в кабинете, я сейчас позвоню, предупрежу...

— Понятно,— сказали хором амбалы и повели, если не сказать понесли меня куда-то прочь из отделения, за железную дверь, по коридору, за ещё одну дверь, вниз по лестнице и по длинному коридору направо. Надо признать, так передвигаться было гораздо легче. Меня привели в кабинет и поставили перед столом, за которым сидела высоченная женщина — кажется, наши глаза были на одном уровне, хотя она сидела, а я стоял — в белом халате поверх длинного чёрного платья с оборками и с внимательными строгими глазами под очками в чёрной оправе. Она нетерпеливо поджала губы и сделала какой-то знак глазами. Амбалы посадили меня на стульчик перед ней и со смущённым видом отошли к двери. Женщина поправила очки и ласково на меня посмотрела.

— Я внимательно слушаю вас, Святополк.

Я знал, что нужно рассказать всё как можно подробнее. Она должна была понять и выпустить меня отсюда! Но чем больше я старался, тем больший бред у меня получался.

— Я к вам приехал на амбалах, чтобы сказать: я не тот, кого вы знали раньше. Я из другого мира. Меня там преследовал человек в чёрной шляпе, я думал, он шпион, а он — Проводник. Он отправил меня в другую мою жизнь, а дома я нормальный. Эти миры переплетаются и их бесконечно много, они возникают, когда мы встаём перед выбором, например, колбасы в магазине... Я не смогу объяснить, а он смог. Это потому, что у него была пудреница. Я провалился в пудреницу и стал знаменитым художником. Я ещё тогда рисовал... А потом я уронил паспорт в канал Грибоедова и стал орать. И вот я здесь. Я теперь не художник, а Пустыня. Я сегодня был Святополком, Глебом, художником и негодяем, а теперь я псих. И когда Пустыня раскрошится, я стану сгустком бестелесного разума... Понимаете, Святополк любил Катю, но лежал на диване и мечтал, а потом Святополк оказался Глебом, и Катя утопилась. И это всё был я. Я был бледный, потом румяный, а теперь я вообще не знаю, кто я. По-моему, я придумал этот мир, и на самом деле меня нет... Помогите мне, доктор, а?

— Вы, главное, не волнуйтесь так. У вас, оказывается, очень интересная жизнь, а вы всё лежите и ничего мне не рассказываете. Не хорошо,— доктор улыбнулась. — Если вы снова увидите этого человека в шляпе, Глеба или Катю, или узнаете что-нибудь новое про эти миры, вы обязательно расскажите мне обо всём, договорились?

— Мгм, — я кивнул. Конечно, она мне не поверила. Я же говорил почти как мой бородатый приятель с килограммом лопат. Она даже не поняла ничего! Я треснул себя рукой по лбу.

— Так! Только вот этого не надо, — строго сказала Людмила Ратимировна, — а то ребята вас привяжут.

— Привя-я-яжем, — протянули хором улыбчивые амбалы.

— Это хорошо, что вы стали вставать, — продолжала доктор, что-то записывая, — Постарайтесь побольше двигаться, вам это полезно.

В кабинет зашёл старый доктор с седой бородой и сел за другой стол.

— Представляете, Феофан Степаныч, какая история! Надо бы с этим парнем подробнее разобраться. Два года, не вставая, лежал, все уже и рукой на него махнули, а сегодня вдруг вскочил и как начнёт рассказывать про какие-то параллельные миры, да интересно так и персонажей там столько! У него в жизни бреда не было, только и твердил, что у него в голове пустыня!

— Это всяко бывает. Наблюдайте, — глубокомысленно изрёк доктор и сам принялся наблюдать, то есть уставился на меня, насупив густые кустистые брови и подавшись вперёд так, что с риском для жизни балансировал на самом краешке накренившегося стула, ножки которого обмотал ногами самым страшным образом. Руки он сложил домиком и бешено вращал большими пальцами. Потом его что-то отвлекло справа, он настороженно застыл и принялся дуть себе на нос. Психиатры странные люди.

Дверь распахнулась с грохотом, и в кабинет ворвалось существо, которое при других обстоятельствах долго преследовало бы меня в кошмарных снах. Это была пожилая женщина в серебристой плиссированной юбочке и красных колготках, на голове у неё было намотано нечто вроде тюрбана из старых штор.

— Представляешь, Люська! — гаркнула она трубным голосом, — А, у тебя пациент! Приходи в курилку, я тебе такое расскажу! — она унеслась снова. Видимо, это тоже доктор.

— Простите меня, Святополк, я отвлеклась. Ну, мы с вами обо всём договорились? Так, ребята, ведите его обратно в отделение и передайте там, чтоб за ним наблюдали. Будут изменения в состоянии — сразу ко мне!

— Обяза-а-ательно! — сказали хором амбалы и подхватили меня под руки.

На этот раз у меня не было не малейших сомнений, остаться ли в этой жизни или же нет. И я заорал, чуть ли не громче, чем в прошлый раз: "ПРОВОДНИ-И-И-И-ИК!!!!!" Я орал всю дорогу, на лестнице и в отделении. Я орал до тех пор, пока мне ни сделали какой-то укол. После я на всякий случай замолчал.

Где этот мерзавец в шляпе? Он издевается, что ли?! Почему ничего не происходит, я же орал!!! Может, он решил пошутить и оставить меня здесь навсегда?! За решёткой и с пустыней в голове?!

— Урожай лопат в планетарии обратно пропорционален межконтинентальному балансу втулок кирпичного и головного мозга в осеннее время суток, — поделился со мной своими наблюдениями бородатый собрат. Пожалуй, он был в чём-то прав.

Этот день я прожил, как заматерелый шизофреник, и никогда его не забуду. Я старался не думать о том, что я Пустыня, не чувствовать, как я сохну и крошусь. Я старался отвлечься на всё, что только было вокруг, но здесь почти ничего не было. Сначала я подробно рассказал Бородатому всю свою историю. Он внимательно меня слушал и не перебивал, потом помог мне дружеским советом:

— Ты, главное, мысли амбулаторно, в рамках осознавания чрезвычайной принадлежности к космическому вёдерному заводу, потому что градусник человека не дремлет.