И вспыльчивый брат моего отца быстро потерял терпение. Он был не из тех, кто стал бы потворствовать прихотям какого-то ребенка, тем более девочки. Пока я наслаждалась своим маленьким ритуалом, передо мной вдруг выросла его огромная фигура, и, подняв глаза, я увидела его свирепый взгляд. Мои маленькие ручки продолжали вспенивать мыло, а я, уже окаменев, взирала на это угрожающее мне чудовище. У него были гипнотизирующие глаза, длинный прямой нос и тонкие губы.

— Ты! Дочь сатаны! Ты закончила? — прогремел у меня над ухом его голос. — Отныне ты будешь намыливать руки только один раз. Иначе, — он наклонился для придания убедительности своей угрозе и прорычал: — ты лишишься своих пальцев, девочка.

Это прозвучало очень убедительно. Я ни на секунду не усомнилась, что он способен отрезать мне пальцы своим церемониальным мечом. Он так напугал меня, что я тотчас излечилась от своей пагубной привычки долго мыть руки. И хотя мои родители не были сторонниками запугивания детей, не сомневаюсь, что в данном случае они испытали чувство благодарности к Шер-хану. Отец, чье несчастное детство изобиловало страхом, угрозами и побоями, не мог устраивать выговоры своим дочерям, даже если знал, что это необходимо. Мои нежные родители, несомненно, слишком терпимо относились к своим своевольным дочерям. Хотя мама и стала строже, когда мы достигли подросткового возраста.

И конечно же, именно это способствовало моему желанию быть мальчиком, что порождало одни сплошные проблемы, пока меня не заставили наконец прекратить этот маскарад. По правде говоря, я не знаю, как родители справлялись со мной. Оглядываясь назад, я понимаю, что была одной из счастливейших девочек в Афганистане, стране, где женщины созданы для того, чтобы ощущать себя лишними. И хотя история нашей семьи изобиловала трагическими женскими судьбами, до подросткового возраста я блаженствовала в состоянии неведения.

Немногим афганским девочкам выпала подобная удача.

Я родилась в 1960 году, всего лишь через год после того, как женщинам позволили ходить без паранджи. За три года до этого на радио Афганистана впервые появились женщины-дикторы. Во время Недели Независимости в 1959 году родственницы эмира и жены правительственных чиновников появились без паранджи, провозглашая таким образом наступление новой эпохи для афганских женщин. И хотя муллы принялись яростно протестовать, наш премьер-министр Мухаммед Дауд, старинный школьный друг моего отца, отправил их в тюрьмы.

1960-е годы стали особым временем, когда во всем мире люди начали бороться за права человека и гражданские права, и женщины обрели новые свободы. Но моя страна была слишком отсталой, а в женском вопросе Афганистан отставал от многих стран и вовсе на несколько веков. Афганистан по преимуществу оставался феодальным государством. Несмотря на внедрение промышленного производства, большинство семей продолжало жить так, как веками жили их предки, под властью главы клана или местного вождя.

Подобная родовая власть практически исключала проведение преобразований, поскольку племенные и религиозные законы обладали преимуществом перед законом гражданским. Шариатский суд и исламская полиция могли заставить подчиниться некоторым законам, в особенности в области семейного права. Однако при столкновении родового закона с шариатским большинство афганцев предпочитало следовать родовому.

Ислам признает равенство мужчин и женщин и дает женщинам разнообразные права, такие как право наследования, право выбора супруга и право на получение работы. Но афганские мужчины всегда игнорировали эти права и вместо этого обращались к тем разделам законов шариата, которые давали мужчинам власть над женщинами. Так, например, в шариатском суде свидетельства двух женщин приравниваются к свидетельству одного мужчины. А при разводе выигравшей стороной всегда оказывался мужчина.

При наличии множества законов у разнообразных групп, отказывающихся подчиниться государственным порядкам, ни одно правительство Афганистана не могло управлять должным образом, а женщины не могли добиться права голоса.

Но и в навозной куче нашлось несколько алмазов. Некоторые афганские эмиры пытались проводить реформы, это были смельчаки, старавшиеся ослабить ограничения, наложенные на женщин. Но никто из них не проявил такой решительности, как сын эмира Хабибуллы, правителя, столь любимого моим дедушкой Хассеном. И если его отец имел сто жен, эмир Аманулла взял себе в жены лишь одну и оказывал уважение женщине, делившей с ним постель. Когда в 1919 году закончилась короткая англо-афганская война, он направил свои усилия на поощрение иностранных инвестиций и промышленности. Затем он попытался модернизировать Афганистан, поощряя отказ от традиционных нарядов и ношение европейского костюма. Он способствовал созданию единого гражданского кодекса законов и, на удивление, проявлял еще большую прогрессивность, когда речь шла о жизни женщин. Он добился проведения реформ, запрещавших заточение (полную изоляцию женщин) и ношение паранджи, позволил женщинам учиться вместе с мужчинами и отменил браки, заключавшиеся до восемнадцатилетнего возраста невесты. Согласно еще одной ошеломляющей реформе государственный чиновник мог иметь лишь одну жену.

Смелые реформы эмира стали первой серьезной конфронтацией с предрассудками, терзавшими Афганистан, а особенно его женщин, с незапамятных времен.

Все было пропитано оптимизмом женщин, когда образованная городская элита поддержала идеи эмира. Но за пределами городов ситуация выглядела иначе. Там возбужденное воображение мужчин рисовало образы развратных женщин, танцующих и выставляющих напоказ свои неприкрытые лица незнакомцам. Провоцируемые племенными вождями и духовенством, мужчины приходили в ярость при мысли об этом и поднимали восстания. В результате эмиру Аманулле пришлось бежать из Афганистана и искать прибежища в Европе. Он оказался слишком прогрессивным, и его низложили. Надежды потерпели крах, убитые горем женщины Афганистана медленно потянулись в свои дома и надели более плотные паранджи.

Последующие годы мало чем отличались друг от друга: повсюду царили беспорядки и племенные конфликты. Эмиры приходили и уходили. Один эмир навел страх на всех афганцев, когда уничтожил своих врагов, использовав их как пушечные ядра. Другому было всего девятнадцать, и, хотя в дальнейшем он доказал свою состоятельность, вначале вместо него правили его дядья. В отсутствие сильного эмира в Афганистане царил хаос и взаимная ненависть, которая перерастала во множество внутренних конфликтов.

Но мне повезло! К моменту моего рождения в стране вновь возобладало разумное начало. Впереди вновь замаячило освобождение. Но я, находясь под защитой отца, все еще не догадывалась, что свобода, принимаемая мною как нечто само собой разумеющееся, была всего лишь миражом, и любая афганская женщина могла подвергнуться немыслимому насилию и притеснению.

Древний противник все еще обитал среди нас.

Во многих отношениях у меня было прекрасное детство. Мои родители уважали друг друга и любили меня, простодушная бабушка была доброй, хотя и печальной, а многочисленные тетушки, дядья и двоюродные братья с материнской стороны старались оберегать меня от грубой реальности. Таким образом до десятилетнего возраста я радостно резвилась в окружавшем меня коконе любви. Но что еще важнее, по некоторым признакам можно было судить о том, что правительство намерено проводить щадящую политику по отношению к женщинам, по крайней мере в Кабуле. Моя мать стала одной из первых женщин, снявших паранджу, но она могла позволить себе это лишь в безопасных местах, таких как школа, где она работала, и домах друзей и родственников. Теперь впервые в жизни она не нарушала закон, появляясь без паранджи на улицах.

Мама часто вспоминала о том, какой восторг вызвало у всех женщин долгожданное сообщение об отмене закона, предписывавшего носить паранджу. Мальчики заводили свои скутеры, девочки вскакивали на задние сиденья и, размахивая паранджами и крича от радости, катались по городу.